зобразительного. Актеры пьесу слушали со сдержанным интересом, как и подобает коллективу интеллектуального театра. Мое сочетание мистики, социальной сатиры, бытового юмора и психоаналитической чувственности, вроде, понравилось. Врагова сразу нашла аналогии, например, с Феллини и сымпровизировала возможную режиссерскую трактовку, по-моему, интересную. В театре загадывать никогда нельзя, но не исключено, что премьера состоится в конце сезона. Как сказал ведущий актер «Модерна»: «Спектакль обречен на успех». Кстати, в «Сатире» «Женщины без границ» шли семь лет на аншлагах и закрылись по печальному поводу: смерть замечательного З. Высоковского, игравшего учителя героини, и серьезное заболевание двух главных исполнительниц. А в Иркутске триумфально прошла премьера моей комедии «Халам-Бунду, или Московское сафари». Билеты проданы на несколько месяцев вперед. Да и «Как боги» во МХАТе им. Горького идут при небывалой наполняемости огромного зала — 1600 мест. Кто бывал в конурках ДОКа и «Практики», понимает, о чем речь. Почему я так беззастенчиво себя хвалю? С удовольствием замкнулся бы в бронзовой скромности. Но мне, как главному и успешному оппоненту «новой драмы», театральная критика объявила бойкот. Ну, не нравлюсь я им по всем пунктам, в том числе по «пятому», и объяснять, почему мои пьесы собирают залы и держатся в репертуаре десятилетиями, ни себе, ни читателям они не собираются. Зачем? Друзья взялись за руки и чужих пускать в свой хоровод не желают. Одно утешает: замолчать в искусстве можно только того, кто говорит шепотом.
Случай с Прилепиным
Вчера поздно вечером позвонил хороший человек и спросил: «Ты проголосовал за лауреатов „Большой книги“»? Я ответил, что в этот окололитературный «лохотрон» давно не играю. «Проголосуй! — задушевно попросил он. — Понимаешь, либералы тащат Светлану Алексиевич и заваливают Захара Прилепина, ей ставят десять, а ему ноль, нарочно за патриотическую позицию. Разрыв минимальный, буквально несколько баллов. Поддержи, сделай как они!» Сознаюсь, «Обитель» я так и не осилил, хотя дважды принимался читать. Не мое. Не люблю прозу со спущенными чулками. Да и писать сегодня про ГУЛАГ такое же «безумство храбрых», как в 1937-м повествование о декабристах «во глубине сибирских руд». Впрочем, и патриотизм автора напоминает мне корпоративную майку, какую вручают при поступлении на фирму. «Знаешь, не буду я голосовать… Много лет уже не голосую…» «Я тебя прошу! — взмолился хороший человек. — Нашему издательству это очень нужно!» А печатаемся мы с создателем «Ботинок, полных теплой водки» в одном и том же крупном издательстве. И я, грешно-слабый, все-таки сделал это. Не смог отказать хорошему человеку. Но главное: чувство справедливости сдетонировало с бинарной оппозицией «патриот-либерал» и получился направленный взрыв. Не исключено, что именно мои баллы сыграли решающую роль, хотя возможно хороший человек в тот вечер обзвонил еще дюжину экспертов, и кто-то не устоял, как и я. Не важно. Механизм «олаурячивания» незатейлив и, в сущности, к самой литературе отношения не имеет. Но вот что печально: если признание (в том числе и премиальное) приходит к автору раньше мастерства, то мастерство не приходит к нему уже никогда. Во всяком случае, за сорок лет работы в литературе обратных примеров мне видеть не доводилось. Всё! Выхожу из жюри БК, а то через год снова позвонит кто-нибудь и скажет, что талантливый молодой писатель потерял на баррикадах демократии полромана, но за оставшуюся половину ему непременно надо дать премию. И я не смогу отказать. Парень-то прямо с баррикад!
Член Литературной академии (жюри) «Большой книги» г-н Поляков Ю.М. в очередной раз оскандалился, заявив в социальной сети Facebook, что голосовал в девятом сезоне под давлением неназванного собеседника. В связи с этим мы должны дать несколько комментариев.
1. В составе жюри литературной премии более ста человек. Члены жюри, которое состоит из ведущих литературных критиков, редакторов, издателей, деятелей культуры, представителей медиа-индустрии и бизнес-сообщества, и представляет самые различные взгляды и литературные вкусы, голосуют независимо. За все девять лет работы не было ни одной жалобы и даже намека на какое-либо давление. Мы уверены: ни дирекция премии, ни совет попечителей — ни один человек, имеющий отношение к премии, никогда не опустился бы до такого поступка. Считаем данное высказывание ложью и — с учетом особенностей личности высказавшегося — вполне понятной попыткой уже не первый раз повредить репутации премии «Большая книга» и Литературной академии.
2. Г-н Поляков и возглавляемая им газета неоднократно высказывали недовольство итогами голосования, а также «столичностью» премии, «игнорированием провинции» и т. д. Сам г-н Поляков за эти годы имел право лично выдвинуть 9 произведений, его газета — еще 45: как и любое другое СМИ, по 5 в каждом сезоне. Вместо бесконечной критики можно было повлиять на итоги премии, номинировав неизвестные таланты. Однако за девять лет не было выдвинуто ни одной работы!
Представляется, что г-н Поляков Ю.М. уже давно настаивает на своем особом месте в литературе. Он считает свой бюллетень «решающим», свою позицию «определяющей». Мы не беремся судить, чего тут больше — писательской зависти, каких-то маний или неудовлетворенных амбиций. Мы относимся к репликам г-на Полякова Ю.М. с жалостью. И, судя по многочисленным звонкам и письмам — не только мы. Возможно также, что резкий тон высказываний о «Большой книге» возник как раз после того, как эксперты премии не включили произведение г-на Полякова в «Список финалистов». Нас не удивляет, что после этого решения член совета экспертов, работавшая под началом г-на Полякова, лишилась работы в «Литературной газете». Можно ли в таком случае ставить под сомнение объективность, непредвзятость и высокую нравственность г-на редактора?
3. В связи с признанием в нечестности и недобросовестном голосовании, дирекция премии сегодня поставила перед Советом попечителей вопрос об исключении г-на Полякова из состава жюри.
По поводу комментария, размещенного на сайте премии «Большая книга» (ПБК), имею сообщить следующее.
1. Репутации ПБК повредить невозможно, как невозможно повредить репутации женщины известного поведения.
2. В самом деле, кажется, в 2005 или 2006 профессор-литературовед В. Агеносов, несмотря на мои насмешки, номинировал на ПБК мой роман «Грибной царь», который не вошел даже в длинный список, о чем я профессора и предупреждал, догадываясь, зачем учреждена эта самая премия. С тех пор «Грибной царь» переиздан более десяти раз, экранизирован, инсценирован, переведен на иностранные языки. Если вы мне назовете хоть один роман, получивший ПБК и имевший потом такую же судьбу, я уйду в монастырь.
3. Действительно, какую-то сотрудницу в ту пору уволили из ЛГ, ибо, подобно большинству экспертов ПБК, она ничего не смыслила в литературе.
4. Свое несогласие с принципом отбора книг, а главное с тем, как их пропускает сквозь экспертный сепаратор человек с говорящей фамилией «Бутов», я высказывал не только в ЛГ, но и на страницах газеты, издаваемой оргкомитетом ПБК. Призывал: ставьте каждый год нового модератора, меняйте экспертов, зовите людей разных взглядов — вы увидите другую литературу. Нет, все оставили как есть. В тот год меня уговорили стать сопредседателем жюри ПБК, рассчитывая, видимо, повязать кровью зарезанных литературных младенцев. Я согласился из любопытства. Увиденное вблизи лишь укрепило мой скептицизм, и я больше никогда не участвовал в голосовании, отдавая присланные мне, как члену жюри, книги номинантов рецензентам ЛГ (не покупать же эту за редким исключением чушь в магазине!) Увы, в силу занятости и незначительности явления, именуемого «Большой книгой», я так и не удосуживался по почте послать заявление о выходе из этой кассы взаимной помощи литературных второгодников. Послал через фейсбук — так вышло. Но экспертное сообщничество решило задокументировать мой добровольный уход и поставило «херем» на голосование. Молодцы! Перед банкирами и Агенпопом (Роспечать) надо отчитываться.
5. Пресс-служба ПБК, кажется, обронила в мой адрес слово «зависть»? Боюсь, бедные, вы имеете о реальной отечественной литературе такое же представление, как оклахомские бакалейщики о Великой русской равнине. Кому завидовать? Напишите в три столбика имена лауреатов Букера, ПБК и Нацбестселлера за последние 10 лет, потом попытайтесь вспомнить, кто что написал, а главное — зачем? И вам станет смешно. Конечно, я завидую… Гоголю, Чехову, Булгакову, Катаеву… Если вы завидуете Юзефовичу, то о чем нам говорить?
6. Последнее. Херем православному не страшен.
Человек года
Позавчера я стал «Человеком года» по версии Русского Биографического Общества, созданного 20 лет назад Св. Рыбасом — другом моей литературной юности и спасителем. Однажды в Болгарии я жестоко подавился куском мяса и стал задыхаться, синеть… Рыбас вынул наваху, которую всегда носил с собой, и сказал: «Держите его — буду вскрывать трахею!» Я так испугался, что выперхнул роковой кусок и дожил до шестидесяти к ужасу «Большой книги». Но это я так, к слову.
Компания у нас, людей года, подтусовалась хорошая: Патриарх Кирилл, В. Путин, Н. Назарбаев, А. Лукашенко, Си Цзиньпинь… За них, конечно, дипломы получали представители. Сам пришел только член Политбюро ЦК КПСС О. Д. Бакланов и прочитал стихотворение «Клеветникам России». «Оставьте, это спор славян между собою…» Про Украину.
Из работников культуры «очеловекогодились», кроме меня, Ю. Соломин, В. Хотиненко, Н. Михалков, отец Дм. Смирнов, мать-игуменья Варвара. Михалков пасхально улыбнулся, поздравил меня и пожал руку. Я дрогнул, как от «Солнечного удара». Неужели прощен? Дело в том, что года три назад я напрямки рассказал Никите Сергеевичу, какой окололитературный бомжатник устроил в Доме Ростовых некто Переверзин, преемник его легендарного отца на посту председателя Международного сообщества писателей. И, кажется, я тронул больное место почтенной семьи. Дальше больше: в ЛГ вышла резко критическая статья о фильме «Цитадель». При всем совокупном уважении к вкладу Михалкова-сына в отечественную культуру я твердо убежден: генералиссимус, посылающий на штурм крепости бойцов с черенками от лопат, мог возникнуть только в воспаленном мозгу потомственного антисталиниста вроде Николая Сванидзе, но не в патриотических извилинах Никиты Сергеевича. Конечно, автор обиделся и где-то сказал по поводу какого-то супостата, мол, хочется обернуть биту «Литературной газетой» и дать по голове. Не мне, а супостату. Но все равно, сильно вымолвлено! Я тоже обижаюсь, когда меня критикуют, особенно люди, близкие по взглядам. Брань того же Быкова не только на вороту у меня не виснет, а и вообще воспринимается как бормотание пьяного туарега. А вот обидев Михалкова, пусть и от всей души, я переживал. Но он, как человек года, мне, как человеку того же года, пожал руку, и на душе теперь, словно в парфюмерном отделе…