Роберт МакКаммонЛевиафан
Пролог
— Братья и сестры! Сегодня мы собрались здесь по очень важному поводу, — провозгласил мужчина, стоявший в центре помещения с серым каменным полом. В круглой галерее, высившейся почти в пяти метрах над его головой, сидели тридцать девять человек на роскошных стульях с высокими спинками, и внимали его речи.
Около ста лет назад здесь был монастырь, возведенный посреди итальянского соснового бора неподалеку от одного небезызвестного города, так что здесь и по сей день витал призрачный пряный запах благовоний, перемежавшийся с затхлостью древности. Стены зала были такими же серыми, как пол. В нишах таинственно мерцали факелы. Темно-серый, граничащий с черным, цвет также по праву был наследием этого места: один из монахов в далекую эпоху расцвета монастыря подмешал поганки в грибной суп с ячменем, умертвив тем самым больше половины из двадцати восьми своих братьев, а после — сбежал к близлежащему болоту, где его поглотила тьма. Местные земледельцы хорошо знали эту легенду, поэтому предпочитали держаться подальше от мрачного здания с черепичной крышей.
Был ли тот монах безумен? Или же сам дьявол подтолкнул его к столь хладнокровному убийству? Ответа ни у кого не было. Достаточно было знать, что праведному человеку не стоит приближаться к этому месту. Так что, если кто-то видел черные кареты, везущие своих пассажиров в проклятый монастырь, он спешил поплотнее запереть двери, налить себе кубок вина, сесть у камина в компании своих жены и детей и притвориться, что Бог все еще жив в этом безумном мире…
Мужчина, выступавший перед аудиторией, был одет в строгий черный костюм с белой рубашкой, украшенной оборками на воротнике и манжетах. Его ботинки были начищены до блеска, а темные волосы он собрал в хвост и перевязал черной лентой. Заостренные черты его лица придавали облику хищности. На своем родном языке он говорил с известной тосканской хрипотцой.
— Прежде чем мы приступим к нашему мероприятию, — продолжил он, — мы выслушаем Мастера Аргеллу. Он расскажет о своем недавнем деловом визите в провинцию Ломбардия.
После этих слов еще один мужчина поднялся со своего места в левой части галереи. Он также был одет строго и официально. Седые волосы были уложены, под стать аккуратно подстриженной бороде. Он посмотрел в центр галереи, где на высоких стульях с резными подлокотниками сидели две фигуры, прямо над которыми висели знамена с изображением скорпиона: красного на черном фоне и черного на красном.
— Великий магистр и великая госпожа! — начал мужчина, растягивая слова на ломбардском диалекте почти нараспев. Он подождал, пока одна из фигур — мужская, сидевшая справа от второй, — кивнет в знак приветствия. Затем он продолжил, обращаясь ко всем присутствующим. — Двадцать первого апреля мы достигли поразительных успехов, перехватив партию пороха, направлявшуюся на склад генерала фон Горта. Двадцать седьмого числа мы с не меньшим успехом захватили партию мушкетов и штыков, предназначенную для центра снабжения французского генерала Монтаня, но, к моему великому сожалению, наши намерения были раскрыты. Я потерял четверых из моего отряда, шестеро были ранены. И все же нам удалось захватить партию оружия, использовав разрывные бомбы, изготовленные из чрезвычайно эффективного пороха фон Горта. — Мужчина подождал, пока стихнет приглушенный смех в зале. — Как вы понимаете, в нынешнем военном положении нас прежде всего интересует наша выгода. Посему наши эмиссары выставляют на торги с обеими сторонами все оставшиеся запасы пороха и оружия. Предполагаю, что итог торгов сделает нас многократно богаче. Могу также добавить, что генерал фон Горт задержал нашего эмиссара и пригрозил казнить его. Нам пришлось принять меры и похитить его коня. После некоторых операций генерал получил шкатулку с важнейшим органом своего верного скакуна. Вам ведь известно, что коня величали Каменное Сердце? Мы решили проверить, не врала ли кличка животного. Сердце оказалось из плоти и крови. Я не думаю, что в будущем нам стоит ожидать от фон Горта каких-либо проблем. Хотя, конечно, одна проблема у нас все-таки есть. — Он пренебрежительно махнул рукой в сторону единственного пустующего стула в галерее. — Но я убежден, что она в скором времени решится, и это приведет ко всеобщему удовлетворению. Особенно к моему, учитывая, что в сражении с генералом Монтанем я потерял превосходного помощника, который, ко всему прочему, изготавливал мне курительные трубки отменного качества. Позволю себе сказать, что это печальная утрата.
Он снова перевел взгляд на две фигуры, сидящие под знаменами со скорпионами.
— Что ж, мой доклад окончен, — заключил он, слегка опустив голову в учтивом поклоне. Вторая фигура — женская, сидящая слева от мужчины, — царственно приподняла руку и указала говорящему на его место, куда он поспешил вернуться.
Джентльмен из Тосканы снова вышел в центр зала.
— С вашего позволения, сейчас мы выслушаем господина Транзини по другому интересующему нас вопросу, — сказал он.
Услышав это, с другого стула в галерее поднялся мужчина плотного телосложения с темными коротко подстриженными волосами. Его лицо было грубым, напоминало неотесанный камень: большой крючковатый нос, квадратный подбородок. Его взгляд был суровым, как сжатый кулак. Мужчина был одет в темно-синий костюм в тонкую белую полоску и белый шелковый жилет. На толстом горле красовался светло-голубой галстук.
Энрико Транзини из провинции Венето обвел своим грозным взглядом галерею и задержал его на мужчине и женщине, сидящих под знаменами.
— Великий магистр и великая госпожа, — начал он, склонив голову, как и его предшественник. Его голос напоминал скрежет камня о камень, а диалект сильно отличался от предыдущих ораторов. В разных регионах Италии диалекты порою столь отличались, что жители разных регионов могли плохо понимать друг друга, пусть и говорили на одном языке. По правде говоря, это ночное собрание было чуть ли ни единственным местом, где разные провинции Италии не враждовали между собой, ведь его участники присягнули на верность куда более… корыстному господину.
— Я хочу предложить вам следующий шаг в нашем расследовании. Не говоря уже о наших поисках, — продолжил Транзини. — До нынешнего момента они были безуспешными.
Повисла тишина. Никто не спешил заговорить, пока мужская фигура под скорпионьим знаменем не издала первый звук:
— Подробности, — прошелестел он. Его голос и вправду напоминал ровный шепот, в котором, тем не менее, чувствовалась непререкаемая власть.
— Как вы знаете, — отважился продолжить Транзини, — моя команда приступила к поискам объекта нашего интереса. Нам удалось выяснить, что тело колдуна… гм… позвольте исправиться, предполагаемого колдуна по имени Сенна Саластре, было обнаружено у другого так называемого колдуна по имени Нерио Бьянки. Этот шарлатан Бьянки использовал самодельные зелья и эликсиры, чтобы не дать трупу истлеть.
Снова повисло молчание. На этот раз его нарушила женщина, сидящая под знаменем. Она говорила с той же властностью, что и мужчина рядом с ней.
— Продолжайте.
— Да, великая госпожа, — кивнул Транзини. — Итак, мои люди позволили Бьянки… скажем так… вызвать в своем воображении предполагаемое местонахождение интересующего нас предмета. И, если верить его словам, у него получилось связаться с Саластре. Вызвать его из мира мертвых.
Транзини на этих словах нахмурился так, что, казалось, это могло побеспокоить даже покойных монахов в их гробницах.
— Должен признать, все это кажется мне нереальным. Я — человек ума и рассудка, так что…
— Именно поэтому мы доверили эту миссию вам, — перебил его великий магистр. — Потому что на ваши ум и рассудок можно положиться. Но сейчас мы хотим услышать не ваше логичное и обоснованное мнение, а результаты. Если, конечно, таковые имеются.
— Да, великий магистр. Конечно. — Транзини опустил голову в учтивом поклоне, как школьник, ожидающий удара кнутом. Подождав пару мгновений, он вновь выпрямился, прочистил горло и продолжил. — Бьянки утверждает, что с помощью так называемого спиритического письма ему удалось вступить в контакт с Саластре. Для этого… гм… ритуала он использовал перо, которым пользовался сам умерший. На мой взгляд, это совершенно отвратительно. Однако Бьянки уверяет, что ему и впрямь удалось получить послание. Точнее, записать с помощью пера одно слово, которое нашептал ему покойник. Он уверен, что слово верное, так как оно повторилось четырежды. И это слово — «Левиафан».
Женщина под знаменем скорпиона подалась чуть вперед.
— И что же это должно означать?
— Кто может знать, кроме мертвецов? — пожал плечами Транзини. — На данный момент это вся информация. Точнее, предполагаемая информация. Пока только это может помочь нам ответить на вопрос, где находится зеркало, созданное Киро Валериани.
— Но также есть предположение, — усмехнулся великий магистр, — что Саластре помогал Валериани создать это зеркало, разве нет?
— Да, так говорят, — нехотя признал Транзини, снова нахмурившись. — Позвольте мне высказаться свободно, — попросил он и замолчал, ожидая ответа.
Он продолжил, только когда женщина медленно кивнула.
— История о том, что это зеркало — дверь в Преисподнюю, должно быть, выдумана умалишенными фанатиками. Для меня в ней столько же смысла, сколько в трактирных россказнях о Бабау[1], Гате Падали[2] или Борде[3]. Да, я своими глазами видел слово «Левиафан», нацарапанное на пергаменте. Но по качеству оно напоминало то, что могла накарябать курица лапой, а не почерк да Винчи. Кроме того, ни я, ни кто-либо из моей команды никогда не видел, как Бьянки это пишет, поскольку он утверждал, что может выйти на контакт с Саластре только в уединении в своей лачуге. — Транзини покачал головой, словно жалея обезумевших фанатиков, поручивших ему это задание. Хотя сам он при этом смотрел в пол, как пристыженный мальчуган.