— Еще вина! — с кривой улыбкой воскликнул Блэк. — Отлично!
Он оглянулся на Доминуса — безликую фигуру в фиолетовой мантии и капюшоне, стоявшую прямо за Корбеттом, и подумал, что только он и Доминус знают, почему он так отчаянно хотел заполучить зеркало. Остальные узнают об этом желании спустя время.
И тогда будет поздно. Слишком поздно.
Глава пятая
Это была история о двух мирах.
В первом мире Мэтью сел подле Хадсона в его комнате и подал ему блюдо с мясом и овощами, взятое со стола Сантьяго и завернутое в кухонную салфетку. Свежевыбритый и вымытый Хадсон сперва с удивлением уставился на блюдо, а затем спросил так же тускло, как и всегда:
— И по какому случаю такой пир?
Мэтью рассказал о своем ужине в столовой Сантьяго. Слушая историю, Хадсон не вставлял ни слова, однако где-то к середине рассказа решился попробовать свинину. Мэтью завершил свою историю словами:
— Если это поможет мне в конце концов вернуться к Берри, где мне самое место, я бы нашел для этих безумцев хоть сам Святой Грааль. — Он посмотрел на Хадсона, который пока переваривал его рассказ и медленно поглощал пищу, и добавил: — К слову сказать, сеньорита Эспазиель предложила мне принести тебе этот ужин.
— Хм, — протянул Хадсон с набитым жареным мясом ртом. Однако больше никакой реакции от него не последовало.
— Она также предложила, — осторожно продолжил Мэтью, — чтобы ты отправился с нами.
Хадсон перестал жевать. Он сглотнул, несколько секунд посидел неподвижно, а затем снова принялся за еду.
— Что скажешь? — подтолкнул Мэтью.
Хадсон расправился с несколькими кусочками жареного лука, прежде чем ответить. Когда он заговорил, голос у него был тихим и задумчивым. Он вновь будто состарился на несколько лет, и это разбило Мэтью сердце.
— Я спекся, — сказал Хадсон. — Я больше не в состоянии тебя защитить.
— А кто тебя об этом просит? Я и сам могу за себя постоять.
— Я знаю. — Хадсон нехотя натянул на лицо слабую улыбку. — А кто тебя этому научил?
Мэтью наклонился к Хадсону и подкрутил фитиль масляной лампы, стоявшей на столе рядом с его койкой.
— Послушай, — вздохнул он, когда в комнате посветлело, — ты «спекся», только потому что сам так считаешь. Неужели ты до сих пор не понял, что у тебя не было выбора? Ты должен был убить Фалькенберга. Голгофа лишила его рассудка. Ты спас множество жизней, которые он мог отнять, потому что в своих фантазиях вновь перенесся на поле боя. Так что, прошу тебя, прекрати жалеть себя. Это бессмысленно и не приносит тебе никакой пользы. Только вредит.
В свете лампы Мэтью заметил, как в глазах Хадсона на мгновение вспыхнул красный огонек, который вполне мог быть отголоском его прежнего гнева, всегда готового вырваться наружу. Но эта искорка угасла, так и не успев раздуться до пламени. Как только она исчезла, Хадсон лениво вернулся к ужину.
— И это все? — почти раздраженно спросил Мэтью. — Неужели после всего, через что ты прошел, ты просто сдаешься?
Хадсон не стал ничего отвечать, а только продолжил есть.
— Брось, ну не ради меня ведь ты решил привести себя в порядок, верно? Ты сделал это ради женщины.
Хадсон запил еду, комом вставшую в горле и хрипло сказал:
— Охотница на ведьм. Нелепица какая-то. Но… красивая, не так ли?
— Очень красивая, — не стал спорить Мэтью.
— Испанка, — продолжил Хадсон. — И не слишком жалует англичан.
— И, тем не менее, она попросила принести тебе еду.
Мэтью лгал, но сейчас попросту не видел другого выхода. Ему в голову не приходило ничего лучше.
— Для этого должна быть какая-то причина. Если бы ты выбросил из головы то, что случилось с Фалькенбергом, и…
— Я сделал то, что должен был сделать. — Хадсон поднял мрачный взгляд, отвлекаясь от тарелки. — Я сожалею об этом, это было… ужасно. Но иначе было нельзя. Дело в том, Мэтью, что Голгофа и мне затуманила разум. Она отобрала чувство реальности, но кое-что, наоборот, прояснила. Это было… событие, которое я очень долго пытался забыть. И мне удавалось хранить это глубоко в своей памяти, пока мы не высадились на Голгофе.
— О чем ты говоришь?
Хадсон покачал головой. Мэтью попытался снова:
— Что ты имел в виду, когда сказал: «Я — ложь»?
— Только то, что сказал.
Убейте их всех, — сказал тогда Хадсон, и Мэтью испугался, что его друг сходит с ума.
— Это как-то связано с твоим военным прошлым?
Хадсон прикрыл глаза. Открыв их снова, он посмотрел в стену мимо Мэтью.
— Я знаю, ты хочешь, чтобы я сдвинулся с места и начал что-то делать. Ты привык ко мне такому. Ты ожидаешь этого от меня. Ты ждешь сильного человека. Солдата. Наемника. Великого, как ты меня называешь, да? Но я не заслуживаю ни твоей похвалы, ни твоего уважения, понимаешь?
— Нет. Я лишь понимаю, что ты нужен мне, чтобы найти Бразио Валериани и зеркало. Если я поеду, то, даже если ничего не получится, мы сможем, наконец, вернуться в Англию, а затем в Нью-Йорк. Ты же не хочешь умереть здесь, Хадсон! Клянусь Богом! — воскликнул он, злясь и на себя, и на Хадсона. — Я не позволю тебе умереть здесь!
Хадсон тупо уставился на Мэтью. Он моргнул и медленно, очень медленно расплылся в улыбке.
— Мальчик, — тихо пробормотал он, — внезапно обрел силу и стал мужчиной. Луч луны обрел силу солнца. Или это происходило постепенно, а я не замечал?
— Доедай, — буркнул Мэтью, чувствуя, как краснеют его щеки. — Завтра ты приступишь к работе. Настоящей работе с тренировочным мечом. Ты снова начнешь есть, как сильный человек и солдат. Через пять дней ты поднимешься на борт корабля, который доставит тебя в Венецию, и внесешь свой вклад в поиски. Слышишь?
— Я много чего слышу.
— Вот и хорошо. Лучше запоминай.
Мэтью встал со стула, стоявшего рядом с кроватью Хадсона. Он уже собрался уходить, однако остановился, чтобы сделать одно важное заявление.
— Я жду, что ты поможешь мне закончить это задание. Не подведи меня.
Хадсон поднял руку, чтобы задержать Мэтью еще на мгновение.
— Эта женщина и вправду велела тебе принести мне еду?
— Нет.
— Я так и думал. Хотя она красивая. Есть в ней нечто привлекательное. Охотница на ведьм. Ты веришь в это?
— Она в это верит. Очевидно, губернатор и вице-король тоже.
— Безумие, — хмыкнул Хадсон, — свойственно не только англичанам. Но… позволь спросить, ты рассказал Профессору о поездке? — В ответ на молчание Мэтью он приподнял бровь, на которой остался давний шрам от брошенной чашки. — Надо рассказать. Знаю, он счастлив обрести здесь свой маленький рай. Но ты должен ему рассказать.
— Уже поздно. Пожалуй, я расскажу ему завтра.
Хадсон покачал головой.
— Ты должен рассказать ему сейчас. Или ты хочешь, чтобы ему рассказал Блэк?
Это было веское замечание. Похоже, дело и впрямь не терпело отлагательств.
— Завтра мы с тобой начнем с тренировки, — сказал Мэтью. С утренней работой по плетению корзинок придется подождать.
Он вышел из комнаты Хадсона и направился вперед по коридору, где редкие масляные лампы на настенных крюках освещали путь в этом мире теней.
Во втором мире Мэтью подошел к камере Профессора Фэлла на нижнем этаже и постучал в дубовую дверь, которую, по милости губернатора Сантьяго, не запирали снаружи. Вскоре дверь со скрипом отворилась, и из комнаты выглянул Профессор с белыми, как совиные крылья, волосами, увенчанными темно-синим беретом в испанском стиле с красной кисточкой.
— Ах, Мэтью! — воскликнул он, и на его загорелом, здоровом на вид лице появилась улыбка. — Чем могу помочь?
— Нам нужно поговорить.
Ему показалось, или улыбка Профессора немного померкла? Возможно…
— А я все гадал, когда же это произойдет. — Фэлл распахнул дверь пошире. — Входи, пожалуйста.
Мэтью вошел, и Фэлл притворил дверь. Владения Профессора для настоящего заключенного были пределом мечтаний. Две масляные лампы отбрасывали золотистые блики на красивое плетеное кресло, стоявшее перед мольбертом Фэлла, на котором зиждилась незаконченная акварель. Рядом стоял комод, купленный у мебельщика в центре города, а также небольшой письменный стол со вторым плетеным креслом. На комоде покоились кувшин с водой, таз для бритья, ручное зеркало, бритва и другие принадлежности для туалета. Кровать Фэлла была застелена покрывалом в зелено-синюю полоску, а перьевая подушка была обтянута синим бархатом.
На Профессоре был длинный кафтан цвета красного вина — возможно, Амароне? — а на ногах — тапочки желтовато-коричневого оттенка, с маленькими блестящими круглыми металлическими вставками.
Сардиния однозначно пошла Фэллу на пользу благодаря его художественным талантам.
— Садись, садись! — Фэлл указал на второй стул. — У меня есть лимонная вода. Не хочешь чашечку?
— Нет, спасибо. — Мэтью сел. Его взгляд блуждал по комнате, и он вспомнил вопрос, который задал губернатор. Возможно, Мэтью собирался спросить об этом раньше, но чувствовал, что сейчас подходящий момент. — Вы, кажется, счастливы здесь. Скажите мне… у вас ведь достаточно денег, чтобы уехать и отправиться куда угодно. Почему вы этого не делаете?
Фэлл сел перед мольбертом, на котором был натянут холст с изображением извилистой морской раковины, написанной в морских зеленых, голубых и коричневых тонах. Он тихо рассмеялся.
— Почему я здесь? Знаешь… это довольно забавно. По крайней мере, для меня. — Он наклонился вперед, ближе к Мэтью. — После всего, что я натворил, я впервые оказался в тюрьме. И только здесь я стал свободным, как птица. Могу приходить и уходить, когда захочу. Могу наслаждаться этой камерой, как будто она — мой давно потерянный дом. Чего еще мне хотеть?
— Вы могли бы найти себе жилье поближе к морю.
— Мне нравится вид с крепостной стены. У меня там стоит стул, я прихожу туда посидеть и посмотреть на закат. И мне нравятся прогулки. Это полезно для моего здоровья, ты не согласен?