— Не спится? — спросил Профессор, услышав его приближение.
— Да. Вижу, что вам тоже.
— Верно. Слишком много мыслей.
— Как и у меня, — вздохнул Мэтью.
Фэлл продолжил бродить среди мертвецов, и Мэтью пошел рядом с ним. Свет фонаря Профессора падал на имена на камнях. Некоторые выцвели, другие появились совсем недавно. Вскоре Фэлл сказал:
— Я спрашивал себя, хочу ли быть похороненным здесь. Мой ответ: «нет».
— Что это значит?
Фэлл остановился и направил свой фонарь в лицо Мэтью.
— Знаешь, у меня ведь есть любимое место, где я сижу и наблюдаю за океаном. Оно находится примерно в полумиле к югу отсюда, среди скал. Оттуда я вижу другие скалы, выступающие из воды. На каждой третьей или четвертой волне я вижу, как из воды выпрыгивают exocoetidae по пять или шесть за раз. Они взмывают прямо над этими скалами, стремятся к берегу, но никогда не достигают его. В итоге они опускаются обратно в волны и возвращаются туда, где им и положено быть.
— Exocoetidae? — переспросил Мэтью, нахмурившись. — Что это такое?
— Прости за научный термин. Летучие рыбы. Они, кажется, понимают, что воздушная среда — лишь временное пристанище для них. И пусть они наслаждаются им в течение нескольких коротких, но драгоценных мгновений, они вынуждены вернуться в море, где им самое место. Я нахожу это очень интересным, Мэтью, и очень показательным. Для меня.
Мэтью покачал головой.
— Простите, я не понимаю вас.
— В моей комнате мы говорили о реальности. Я был такой летучей рыбой, пока жил на этом скалистом острове. Но ведь моя судьба в другом месте. О, я ценил каждый день, проведенный здесь! Ты видел, как я был счастлив. Но… я должен вернуться к тому, кто я есть. К тому, что я сотворил своими собственными руками за долгие годы. Вот почему, когда твой корабль отчалит к берегам Венеции, я тоже буду на борту.
— Нет, сэр! — воскликнул Мэтью. — Вы не можете!
— Ты решил покомандовать мной? — Фэлл улыбнулся, показав зубы в свете фонаря. — Прибереги свои приказы для Хадсона. Я тот, кто я есть, и никакие акварели этого не изменят. Во-первых, я не могу просто сидеть здесь сложа руки и играть в художника, зная, что Кардинал Блэк хочет заполучить это зеркало. Ты можешь сколько угодно сомневаться в его силе, но кто может знать наверняка? Меня также беспокоят мотивы этой так называемой охотницы на ведьм. И, во-вторых, я втянул тебя в это дело. И не позволю тебе продолжить поиски без меня. Если ты попадешь в беду (а мне кажется, что так и будет), я должен быть рядом, как подсказывает мне моя совесть.
— И кто теперь кем командует? — тихо усмехнулся Мэтью.
— Это не имеет значения, — отмахнулся старик. — Я говорю тебе, что поеду, и надеюсь, что ты это устроишь.
Мэтью открыл было рот, чтобы продолжить спорить, но остановился. Был ли смысл? В этом человеке проклюнулось нечто от прежнего Профессора Фэлла. Сила голоса, жесткость осанки, проницательность взгляда. Даже свободная рука снова сжималась в кулак.
— Окажи мне эту услугу, — попросил Фэлл, хотя его слова больше напоминали приказ, нежели просьбу. — Ты сделаешь это для меня, не так ли?
— Если это то, чего вы действительно хотите, — ответил Мэтью, — то да, я это сделаю.
— Хорошо. Если я не ошибся насчет твоих умственных способностей, я вернусь в Лондон до того, как осенний туман покроет Темзу.
— Я не уверен, что поведу эту группу по верному пути. Возможно, мы просто погоняемся за призраками. Сантьяго обещает, что нас передадут на попечение итальянцам, даже если я не найду Валериани или зеркало. Женщина должна будет решить, как долго продолжать поиски, а капитан Андрадо и четверо солдат будут нашими телохранителями.
— Значит, ты хочешь затянуть поиски? — Фэлл покачал головой. — Мэтью, эта женщина может продолжать их месяцами. — Он сделал паузу, прежде чем задать следующий вопрос: — Ты так сильно боишься найти этого человека и это зеркало?
— Нет! Конечно, нет! Я просто… — Мэтью осекся, потому что снова не видел смысла возражать столь проницательному собеседнику. — Возможно.
— Коготок увяз — всей птичке пропасть, — ответил Профессор. — И… разве тебе самому не любопытно?
— Однажды я читал комедию Бена Джонсона под названием «Всяк в своем нраве», — сказал Мэтью. — В ней есть строка, которую я никогда не забуду: любопытство сгубило кошку. Оно и меня едва не погубило, притом, множество раз. Вам это доподлинно известно.
— Ах, — вздохнул Фэлл, — но ты — просто еще одна разновидность летучей рыбы, как и я. Ты можешь стремиться к чему-то другому, но ты ведь знаешь, где твое место, разве нет?
Мэтью недолго размышлял над этим вопросом.
— Да.
— Тогда давай насладимся оставшимися несколькими днями, прежде чем каждый из нас вернется к своей истинной сути, — сказал Профессор и положил руку на плечо Мэтью.
Он не вздрогнул и не отшатнулся. Но больше всего его поразило то, что он не попытался сбросить с себя руку старика. Они шли вместе по кладбищу под звездами, пока мягкие волны накатывали на гавань, факелы мерцали на ветру, большая часть Альгеро спала, а в номере гостиницы «Маркиза Лорианна» женщина с серебристыми локонами отмечала особую страницу в книге демонов.
Часть вторая. Путь боли
Глава шестая
— Расскажи мне, — попросила Камилла Эспазиель.
Она сидела напротив Хадсона за кухонным столом, а между ними стоял ужин, состоявший из кукурузного супа, жареных сардин и печенья. Также за столом на испанской каравелле «Estrella del Oeste»[20] сидели Мэтью и Профессор Фэлл, коротая время за кружками пива, смешанного с лаймовым соком. Предыдущий вопрос Камиллы, обращенный к Хадсону, звучал так:
— Что так сильно мучает тебя, что ты даже не можешь об этом говорить?
Хадсон молчал, уставившись на свои сжатые в кулаки руки.
Корабль длиной в семьдесят пять футов отплыл из Альгеро четыре дня назад и при попутном ветре под треугольными парусами быстро приближался к итальянскому «сапогу» в Адриатическом море.
Для Мэтью настоящим облегчением стало то, что Кардинал Блэк довольно редко появлялся на камбузе, чтобы поесть вместе с командой. А худшим обстоятельством стало то, что Мэтью, Хадсону, капитану Андрадо, Профессору и четырем телохранителям приходилось спать в одном помещении с Блэком, растянувшись в гамаках, подвешенных к балкам. Впрочем, даже там Блэк отвесил свой гамак подальше от остальных — так далеко к носовой части, что запросто мог бы спать под резной фигурой женщины, держащей в руках звезду.
Губернатор Сантьяго договорился с капитаном этого корабля, что Камилла займет единственную свободную каюту, в которой, как предположил Мэтью, была удобная койка. Пожалуй, это было единственным удобством каюты, потому что там едва хватало места, чтобы расположить большой сундук, который она взяла с собой на борт. Остальная одежда была сложена в мешки из парусины.
Во время плавания можно было часто видеть, как суровый капитан Андрадо расхаживает взад-вперед по палубе с каменным лицом, одетый в свою неизменную униформу. Казалось, он нетерпеливо марширует на воображаемом плацу. Периодически его напряжение передавалось и другим. В остальном большую часть времени он проводил, играя в кости со своими солдатами внизу. Время от времени оттуда раздавались крики, когда тот или иной игрок терял приз в виде медных монет. Или, наоборот, когда выпадал выигрышный номер.
Так продолжалось последние четыре дня. Солнце всходило и садилось. Сияла луна и мерцали звезды. Скрипела обшивка корабля, волны с шипением разбивались о корпус и иногда издавали глухой звук, похожий на удар несокрушимого кулака Нептуна. Множество морских птиц описывали белые пируэты, вылетая из своих гнезд на Сицилии, а худощавый седобородый хозяин «Эстреллы» неустанно наблюдал за происходящим. Он курил сладкий табак, аромат которого напоминал Мэтью женские духи, что заставляло его постоянно думать о Берри — об аромате ее волос и тела. Эти мысли приводили его в непрестанное душевное смятение.
Никто из команды корабля не говорил по-английски, но Андрадо говорил по-итальянски, а Камилла рассказала, что хорошо владеет не только английским, но также итальянским, португальским и немного французским.
Она в целом была занятной персоной.
И вот теперь она устремила на Хадсона взгляд своих зеленых глаз, в глубине которых в призрачном свете тлели угольки. Хадсон чувствовал это. Камилла будто пыталась вскружить ему голову и проникнуть в его разум. Возможно, ей это даже удавалось. Было в ней нечто притягательное, что заставляло его колени дрожать, хотя вряд ли он готов был признаться в таком даже самому себе.
Охотница на ведьм или ведьма?
Может, она уже наложила на него заклятье, ведь ему казалось, что даже самый благочестивый охотник на ведьм должен кое-что понимать в колдовстве. А эта женщина была так же далека от благочестия, как полночь от полудня. Да, пожалуй, на нем уже есть заклятье, он в этом убедился. Иначе почему ему захотелось побриться и привести себя в порядок в ту же минуту, как он увидел ее в тюрьме? Почему он попытался усерднее заниматься с Мэтью, размахивая тренировочным мечом, хотя от одной мысли о том, чтобы взять в руки настоящий меч, его тошнило? Почему к нему вернулся аппетит — да такой, что он стал есть вдвое больше остальных и заставлял корабельного кока тратить на него весь запас испанских ругательств? Почему?..
А теперь эта женщина ждала, пока он заговорит, и по ее поведению было ясно, что она не позволит ему просто встать из-за стола, пока он не выложит ей то, что тяжким грузом лежало у него на душе. Самым ужасным было то, что, глядя в эти пристальные зеленые глаза, Хадсон действительно хотел вывернуть перед ней свою душу наизнанку так, будто на камбузе не было никого, кроме них. Мэтью и Фэлл казались лишь призрачными тенями, подобно лондонскому туману, висевшему над Темзой.