— Полагаю, что да. Она должна быть в его вещах.
Хадсон тихо хмыкнул, но продолжал стоять на страже. Мэтью подумал, что Кардинал Блэк и вправду мог напасть на их след. Если это так, значит, оставался шанс увидеть этого демона болтающимся в петле.
Через некоторое время Хадсон опустил парусину и вернулся на свое место.
— Прямо сейчас я не могу с этим ничего сделать, но я буду настороже. — Он огляделся, словно в поисках чего-то, но явно этого не нашел. — Жаль, что у нас нет карт или костей. Я бы не отказался развлечься. — Он лукаво улыбнулся Камилле. — Если, конечно, вы не хотите услышать все о моих бывших женах.
— Я думаю, она не хочет, — сказал Мэтью и обратился к Камиле. — Этот шрам на брови он получил из-за чашки, брошенной ему в голову третьей женой.
— А он свой шрам на лбу получил от какого-то адского медведя, — хмыкнул Хадсон. — О, я не выдумываю! Я и Мэтью — те еще искатели приключений. Своими историями мы можем запросто вывести из себя кого угодно.
— Я предпочитаю оставаться в себе, благодарю, — ответила Камилла.
— Это просто фигура речи. Я не хотел проявлять неуважение.
Она не стала комментировать его замечание.
Повозки катились дальше, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Прошло около десяти минут, в течение которых Хадсон снова отступил в заднюю часть повозки, а затем вернулся к своему наблюдательному пункту, откуда он все еще не видел ничего, кроме поросших соснами склонов холмов, низких серых облаков и пустынной дороги.
Когда Хадсон успокоился и устроился поудобнее, Камилла спросила:
— Так и сколько у тебя было жен?
— Что? — Вопрос застал его врасплох, как и Мэтью.
— Жены. Сколько их было? — повторила Камилла таким тоном, словно обращалась к великовозрастному ребенку.
Хадсон демонстративно выставил вперед десять пальцев для счета.
— Tres[36], — сказал он.
— Я так понимаю, сейчас ты больше супружескими обязанностями не скован? Ты просто бросил этих дам, или все это прошло на законных основаниях? Полагаю, в Англии есть какая-то процедура, которой бы точно последовал такой утонченный джентльмен, как ты.
— Да. То есть… нет. Я имею в виду, спасибо за комплимент. Все законно. — Он улыбнулся, и Мэтью его улыбка показалась хитрой. — А вы когда-нибудь были замужем?
— Нет.
— Так у вас амплуа чистой девы?
Зеленые глаза одарили его испепеляющим взглядом.
— Я сказала, что никогда не была замужем. Это не исключает всего остального.
Мэтью опустил взгляд в пол. Прошло немало времени, прежде чем Камилла нарушила тишину.
— У тебя есть дети?
— А? О… нет. Во всяком случае, я так не думаю. — Хадсон шмыгнул носом. — Я просто не могу себе этого представить. Я? Отец? А ты можешь такое вообразить, Мэтью?
Не втягивай меня в это, — подумал Мэтью. — Жаль, что тренировочные мечи мы оставили далеко в Альгеро.
— Из тебя бы получился отличный отец, — буркнул он.
— Ах ты… — Неизвестно, какое грязное ругательство должно было за этим последовать, но Хадсон сдержался. Его улыбка растянулась так сильно, что было почти слышно, как скрипят мышцы его лица. — Большое спасибо.
— А я согласна, — сказала Камилла. — Я уверена, что твой опыт был бы ценным предостережением для любого впечатлительного юноши.
— Она что, оскорбила меня? — спросил Хадсон у Мэтью.
Тот лишь сильнее вжался в спинку скамьи. В данный момент он чувствовал себя третьим колесом, пятой подковой или одиннадцатым пальцем. Он решил, что лучший способ вывести себя из-под перекрестного огня — это сбежать.
— Прошу прощения, — сказал он и вышел, чтобы занять место Профессора рядом с кучером.
День продолжался, повозки двигались дальше. Холмы сбегали вниз и поднимались вверх, одна долина сменялась другой, лес становился все гуще и гуще. Дорога была испытанием для упряжек, а небо грозилось пролиться дождем.
Когда пришло время сделать остановку, чтобы дать лошадям отдохнуть от этого бесконечного и тяжкого труда, Хадсон попросил Камиллу спросить у капитана Андрадо, можно ли ему одолжить солдатскую подзорную трубу.
Капитан ответил одним из своих самых мрачных взглядов, но отдал ему полированный латунный прибор, предупредив, чтобы он не уронил его и не испортил фокусировку.
Они снова тронулись в путь, и Мэтью сел рядом с кучером, который, — хотя и не был таким мрачным, как капитан, — бормотал по-испански что-то похожее на проклятия из самых грязных переулков Мадрида.
В тот день солнце почти не проглядывало из-за туч. С первыми голубоватыми тенями сумерек начался затяжной дождь, из-за которого Мэтью пожалел, что у него нет непромокаемой моряцкой куртки, но, увы, на нем была только сухопутная одежда, в которой вскоре стало сыро и неудобно. Кучер рядом с ним тоже промок и начал ругаться громче.
За очередным холмом, где облака клочьями разорванного белого полотна висели между деревьями, в долине перед ними растянулась деревня Паппано и ее виноградники.
Скорее всего, — размышлял Мэтью, — деревня и виноградник представляют собой одно целое.
Когда две большие повозки повезли группу дальше, стало ясно видно, что большинство небольших деревянных домов сгорели дотла, а те немногие, что были построены из бурого камня, не сумели сохранить в целости свои окна и крыши. Вокруг руин в лесу виднелись следы опустошающего пожара. С черных скелетов деревьев капала дождевая вода, которой потребуется еще очень много времени, чтобы возродить здесь жизнь. Несмотря на то, что эта местность была разрушена довольно давно, Мэтью все еще улавливал слабый запах пороха и горелой земли. То, что раньше было виноградниками, покрывавшими склон холма примерно в трехстах ярдах от деревни, теперь было лишь изрытой землей, на которой росли сплошь сорняки и кустарники.
Все было мокрым от дождя и мрачным из-за трагичного и бессмысленного спора о том, какая королевская семья — Бурбоны или Габсбурги — правят испанской короной. В их противостояние так или иначе была втянута почти вся Европа.
Мэтью увидел несколько зданий среди руин. Казалось, они уцелели чуть лучше, чем другие, но тоже были тронуты разрухой. И все же… сквозь сумеречную дымку Мэтью различил более крупное строение с остроконечной крышей, стоявшее на вершине холма и окруженное густым лесом. Похоже, это была вилла. Вероятно, дом владельца виноградника, который, очевидно, любил жить на широкую ногу и был достаточно состоятельным, чтобы позволить себе это.
— Там наверху большой дом, — сказал Хадсон, выглядывая из повозки через плечо Мэтью. — Но не похоже, что там кто-то есть. — Он посмотрел в подзорную трубу Андрадо. — Окна разбиты, в стенах пара больших дыр. От пушечного выстрела. Кажется, это…
На этих словах дождь забарабанил так сильно, что лошади заржали и задрожали, как будто их хлестнули кнутами.
Почти сразу промокнув до нитки, Хадсон со щелчком закрыл подзорную трубу и закончил свою мысль:
— Похоже, придется переждать ночь.
То, что осталось от дороги, превратилось в черную грязь.
Андрадо остановил свою упряжку и, хлюпая по грязи, вернулся под усиливающийся ливень. Он позвал Камиллу. Она высунулась из повозки, и ее волосы почти моментально промокли, лицо спряталось в них, как в саване.
Андрадо и Камилла некоторое время переговаривались — или, скорее, перекрикивались из-за шума непогоды. Когда капитан указал на виллу, Камилла кивнула, Андрадо вернулся в свою повозку, и небольшая процессия двинулась вверх по холму между опустошенными рядами некогда здоровых и урожайных виноградных лоз, теперь мокрых и печальных под проливным дождем.
Это был настоящий потоп.
На полпути к дому сверкнула молния, раздался громовой раскат, и лошади, запряженные в повозку Мэтью, начали терять равновесие на размытой дороге. Мэтью, насквозь вымокший на сиденье рядом с кучером, Хадсон, Профессор и Камилла — все сидели, затаив дыхание. Дождь оглушительно барабанил по парусине повозки.
Вскоре их маленький караван остановился в заросшем и заброшенном дворе виллы.
Сумки с одеждой и кое-какие припасы попытались перенести из повозок в дом. Когда Андрадо первым прошел через выжженное и обугленное отверстие на месте входной двери, два оленя, укрывшиеся там от ливня, выскочили через зияющую дыру в стене и умчались в лес. Под колеса повозки положили чурки, чтобы те не скатились с холма. Оставался вопрос, как быть с лошадьми в такую непогоду.
Ближайшим строением был небольшой сарай, слишком маленький для лошадей, а за ним виднелись обломки сгоревшего амбара.
Андрадо о чем-то спорил с одним из своих солдат. Мэтью примерно разобрал, что предметом спора было то, стоит ли распрягать пугливых лошадей и отпускать их, или лучше тащить повозки вместе с ними в укрытие. В конце концов, гром и молния могут напугать животных и в худшем случае они попросту понесут прочь. Победил, по-видимому, Андрадо, поэтому лошадей оставили на привязи в надежде, что, если они побегут, упоры колес не позволят им убежать далеко.
На вилле, где когда-то было красивое фойе с высокими потолками и лестница с коваными перилами, все еще сохранилась кое-какая мебель, но большинство предметов были уничтожены солдатами, стихией или нашествием животных.
Андрадо зажег одну из ламп в повозке с помощью огнива и трутницы. При свете можно было увидеть, как вода стекает через отверстия в потрескавшемся потолке над просторной гостиной, на одной из стен которой осталась мозаика с изображением рыб, плавающих в пруду.
Группа приняла решение укрыться в глубине виллы, чтобы не утонуть. Выбрали комнату посреди дома, так как в ней находился большой белокаменный камин, а рядом с ним расположился медный котел с восемью поленьями — по счастью, сухими. Ведя борьбу с водой, стекавшей в дымоход, Андрадо не без труда развел огонь.
Мэтью обнаружил стоящий канделябр с тремя оставшимися огарками и разжег их, чтобы хоть немного поднять настроение в эту мрачную ночь.