— Я достаточно хорошо говорю на вашем языке? — черные брови Сантьяго взметнулись вверх.
— Да, сэр, достаточно хорошо, — ответил Мэтью.
— Я ненавижу его, это собачий язык.
— Да, сэр, — повторил Мэтью, чувствуя, что любое неверное слово может привести к печальным последствиям. — Могу я спросить, как вы научились на нем говорить?
— Моя гувернантка считала, что я должен быть светским человеком. Я много лет не говорил на этом языке и больше не буду говорить после того, как вас, собак, расстреляют.
Мэтью понимал свое положение, но поведение этого человека задело его слишком сильно — особенно после того, что он и остальные пережили на острове Голгофа, расположенном почти в двухстах милях отсюда[6]. Несмотря на то, что обычно Мэтью старался дважды обдумывать свои слова, на этот раз речь опередила разум, и он спросил, вздернув подбородок:
— И что же я должен делать? Лаять или скулить?
Руки солдат потянулись к мечам. Они, может, и не говорили по-английски, но легко распознали высокомерие врага.
— Facil, — тихо сказал Сантьяго. — Este pequeno cachorro se cree un buldog.[7]
Один солдат рассмеялся, а другой ухмыльнулся, но их руки перестали крепко сжимать оружие.
— Что смешного? — спросил Мэтью.
— Ты. — Губернатор откинулся на спинку своего кресла из воловьей кожи и сложил пальцы домиком перед собой. Солнечный свет, проникавший в большое овальное окно у него за спиной, освещал гавань с несколькими торговыми кораблями и военными судами и отражался от его многочисленных колец с драгоценными камнями. Мэтью заметил, что в кабинете была подзорная труба для пристального наблюдения за морскими судами. Он сосредоточил на ней свое внимание, стараясь унять злость. — Раз уж ваши патриоты выбрали тебя представителем вашей маленькой экспедиции на испанские территории, предлагаю тебе начинать говорить.
— Соотечественники, — поправил Мэтью.
— Что?
— Правильнее было бы использовать слово «соотечественники». То есть, друзья, союзники, земляки…
— Мертвецы, — перебил Сантьяго. — Я ведь говорю с тем, кто скоро превратится в призрак. Как, кстати, звать этого мертвеца?
— Мэтью Корбетт, уроженец Нью-Йорка, это в колониях. Но некоторое время пробыл в Англии, а совсем недавно жил на острове проклятых.
— Вам нравится загадывать загадки?
— Я бы хотел рассказать вам одну историю, если вы не против. Вы можете мне не поверить, но это все… — Мэтью осекся, потому что заметил в углу этой богато обставленной комнаты маленький столик с двумя стульями, стоящими друг напротив друга. На нем стояла красивая шахматная доска с фигурами из темного и светлого дерева. — Все это правда, — закончил он.
— Я слушаю. — Сантьяго проследил за взглядом молодого человека. — На что вы смотрите?
— На ваши шахматы.
— Вы играете?
— Да.
— Interesante[8], — последовал ответ. — Я мастерски играю в шахматы.
— Я тоже неплохо играю, — сказал Мэтью.
— Сеньор Корбетт, вы здесь не для того, чтобы обсуждать шахматы. Я видел, как вы с командой этого жалкого судна спускались по трапу. Среди вас был крупный мужчина на носилках, слабый старик, которому приходилось держаться за ваше плечо, чтобы идти, и высокий тощий чудак, одетый во все черное. Какого дьявола вы здесь делаете?
Упомянутые им Хадсон Грейтхауз, профессор Фэлл и кардинал Блэк, а также капитан Брэнд и все остальные — в настоящее время находились за решеткой в каменной тюрьме в нескольких кварталах от особняка губернатора.
— Дьявол действительно имеет к этому отношение, — признал Мэтью. — Как я уже сказал, вы можете не поверить в мою историю, но я расскажу вам правду.
— Чтобы англичанин — и сказал правду? — Сантьяго перевел взгляд с одного солдата на другого. — ¡Este cachorro yace con su primer aliento![9]
Что бы он ни сказал, это вызвало на бесстрастных лицах солдат новые ухмылки.
— Как знаете, — сказал Мэтью. — Но прежде, чем я расскажу свою историю, должен отметить, что мой друг Хадсон Грейтхауз — тот, что на носилках, — тяжело ранен. У него сильный жар и бред. Ему нужна не тюремная камера, а больничная койка. Я пытался объяснить это вашим солдатам в гавани и в тюрьме, но никто меня не понял.
— Некоторые из них говорят на вашем языке, сеньор Корбетт. Но они предпочли вас не понять.
— В таком случае я говорю это вам, ведь вы точно понимаете меня. Прошу вас. Я серьезно. Не могли бы вы оказать ему медицинскую помощь?
— Мне плевать, умрет ли англичанин. Почему это должно меня волновать?
Для Мэтью сейчас это была одна из главных проблем. Казалось, существовало всего одно решение. Не гарант, но попытаться стоило.
— Кое-где на «Тритоне» я припрятал мешочек с небольшим состоянием. Золотые монеты. Надеюсь, этого хватит, чтобы жизнь моего друга приобрела для вас некоторое значение. Мешочек ваш, если вы поможете Хадсону.
Мэтью не врал. Этот мешочек ему вручил Маккавей ДеКей в день, когда они покинули остров Голгофа. Сам он отказался подниматься на борт корабля и решил остаться там. Он обезумел из-за отравленных паров, окутывающих остров. Эти пары влияли и на Мэтью, временами туманя его сознания и лишая его воспоминания точности. Монеты, щедро отданные ДеКеем, Мэтью надеялся использовать, чтобы нанять корабль для спасения короля Фавора и его подданных, а также самого ДеКея. Но, похоже, теперь эта затея имела мало смысла. Да и как он мог подумать, что получится нанять испанский корабль? Похоже, этот план породило отчаяние, смешанное с испарениями Голгофы.
— Итак, мешочек с золотыми монетами в обмен на медицинскую помощь моему другу, — подтолкнул Мэтью губернатора. — Что скажете?
— Я скажу, — язвительно ответил Сантьяго, — что мне не нужны золотые монеты, потому что в настоящее время я самый богатый человек на этом острове. А еще я скажу, что мои люди разберут этот корабль на части и все равно найдут золото. Или я могу отправить туда с ними тебя, и через десять минут ты расскажешь не только где мешочек, но и где хранится все золото в вашем проклятом Лондоне. Устраивает тебя такой ответ?
— Нет, — Мэтью расправил плечи. — Вы думаете, что англичане — безумцы. В чем-то вы, пожалуй, правы. Но я никогда не считал испанцев бесчеловечными.
Сантьяго никак не отреагировал на упрек. Его пальцы мерно постукивали по поверхности стола.
— Где мешочек? — спросил он.
— Где лазарет? — настаивал Мэтью.
Сантьяго позволил себе легкую улыбку, однако та пропала в мгновение ока.
— Ты храбрый молодой глупец, не так ли? Ты заработал этот шрам на лбу такой же храброй глупостью?
— На меня напал медведь, и это не имело ничего общего ни с храбростью, ни с глупостью[10].
Хотя, — подумал Мэтью, — с последним утверждением можно поспорить.
— Очевидно, ты выжил, — сказал Сантьяго. — Чтобы твой путь закончился здесь раньше моего. Возможно, ты пожалеешь, что медведь не откусил побольше твоей плоти, прежде чем мы здесь закончим.
Он повернулся к солдату справа от себя. Тот кивнул и вышел из комнаты через двойные двери из сосны, отполированные до блеска.
— Так и быть. Мы окажем помощь твоему другу. Где мешочек?
— Завернут в ткань и лежит на дне коробки с книгами рядом с моим гамаком. Его будет легко найти, потому что коробка с книгами на этом корабле есть только у меня.
— Ну, разумеется. — От губернатора не укрылось, что отчаянный молодой человек кичится своим умом, как будто он — его последнее сокровище на этом свете. — А теперь я жду продолжения твоего рассказа.
Мэтью кивнул.
— Мы направлялись в Венецию. Несчастный случай вынудил нас бросить якорь близ острова под названием Голгофа.
— Никогда не слышал о таком острове, — перебил Сантьяго.
— Это примерно в двухстах милях отсюда, — продолжил Мэтью настолько спокойно, насколько мог. — Это не настоящее название острова, если оно вообще у него когда-либо было. К нашему сожалению, со временем мы узнали, что химическое вещество, проникающее в воздух острова, путает разум и часто вызывает полную потерю памяти. Островом правит человек, взявший на себя роль короля и, по сути, выстроивший на этом острове всю цивилизацию. К сожалению, химическое вещество, о котором я упоминал, проникло в посевы, в море… оно распространилось повсюду, поэтому вся еда и напитки там отравлены. Острову время от времени угрожает извержение вулкана и…
— Ха! — резко хохотнул Сантьяго. — Где ты вычитал эту чушь? В ваших английских… как их? Газетах? В Альгеро за такие россказни можно получить плетей, после чего твои раны разотрут солью!
— Пожалуй, такое средство способно умалить пытливость ума, — сухо сказал Мэтью. — Если хотите и дальше слушать правду, я расскажу вам, что на этом острове живет около пятисот человек. Рыбаки, торговцы, фермеры… там все так же, как и в любом другом сообществе. Я не знаю, сколько человек родилось там, но я знаю, что многие из них прибывали туда на кораблях, как и мы, и после были поражены местным отравляющим воздухом. Они забыли, кем были раньше, откуда приехали… забыли свою родину и национальность. Рискну предположить, что там находятся и граждане вашей страны, которые не помнят, что родились в Испании. Их язык представляет собой смесь испанского, итальянского, греческого и, вероятно, других языков, которые дополнили его собой. Я могу сказать вам и то, что все эти люди находятся под угрозой уничтожения, если вулкан извергнется. Я сам видел это и был свидетелем силы, которая, скажем так, разрушает остров. Притом это поистине… прекрасное место. Я думаю, что перед самым отплытием мне удалось достучаться до разума короля Фавора. Похоже, он принял близко к сердцу идею о том, что, как истинный король, он обязан защищать свой народ. Если до острова вовремя доберутся, возможно, он согласится вывезти оттуда своих людей.