Последовала долгая пауза. Сантьяго сидел, молча уставившись черными, как смоль, глазами на неопрятного молодого человека, стоявшего перед ним.
— Что ты хочешь сказать… exactamente[11]?
— Я хочу сказать, что, если вы — великодушный правитель, вы могли бы… — Настал момент истины, к которому Мэтью готовился с тех самых пор, как поднялся на борт «Тритона» в гавани Голгофы. — Вы могли бы подумать о том, чтобы спасти жизни этих людей, отправив за ними корабли.
Время словно замерло.
Мэтью решил, что эта тревожная тишина — самый подходящий момент для решительных действий. По правде говоря, он понимал, что, если ничего не предпримет, то попросту лишится присутствия духа.
— Подумайте о выгодах, сэр. Вы расширите свою торговлю и сельское хозяйство, увеличите население. Вы должны знать, что в какой-то момент в будущем итальянцы могут захотеть присоединить Сардинию к своему королевству, так что, возможно, вам стоит…
Сантьяго расхохотался. И это был отвратительный смех, лишенный настоящего веселья. У Мэтью по спине побежали мурашки, потому что он уже знал, что за этим последует.
— ¡Loco! ¡Un verdadero loco![12]— Губернатор наклонился вперед и ударил кулаком по столу, отчего маленькое каменное пресс-папье, перо и серебряный чернильный прибор подпрыгнули. — Ты ведь сумасшедший, не так ли? — выдавил он, едва не поперхнувшись от смеха. В ответ на его реакцию единственный оставшийся в комнате солдат снова положил руку на меч. — И ты смеешь говорить, что Испания не сможет удержать Сардинию? ¡Dulce madre de Dios![13] Я прикажу расстрелять тебя на рассвете!
Мэтью уставился на полированные доски пола. Его сердце бешено колотилось, тело сковывал страх, но он знал, что должен продолжать. Дом и Берри никогда не казались ему такими далекими, а шансы на выживание — такими ничтожными.
— Что ж, если в качестве личной выгоды вам достаточно одного кошелька с монетами, и вы не хотите, чтобы ваша слава вышла за рамки вашего положения здесь, — он постарался небрежно пожать плечами, — то я скажу, что моя последняя просьба — это хороший предсмертный ужин.
Сантьяго занес кулак для очередного возмущенного удара по ни в чем не повинному столу, но замер на полпути.
— Что? — переспросил он.
— Я говорю о богатстве и славе, — повторил Мэтью и снова подставил лицо солнечному свету, струившемуся через овальное окно. — Послушав меня, вы получите гораздо больше золота, чем лично я когда-либо смог бы вам предложить. А также почет и благодарность от множества богатых домов в городах вашей страны. Вероятно, на острове остались итальянские купцы. Или даже графы. Бароны. Их семьи наверняка были бы благодарны за их возвращение… — и вопреки здравому смыслу Мэтью решился добавить, — даже если такую милость им окажет губернатор Сардинии.
— Ты ходишь по очень тонкому льду, щенок, — угрожающе пробасил Сантьяго.
— И все же это какая-никакая, но почва под ногами.
— Отправить корабли на остров, о котором я никогда не слышал и которого, скорее всего, не существует, чтобы подчинить своей воле кучку неуправляемых глупцов, кажется мне… как это сказать? Нелепостью.
— О, наш капитан Брэнд мог бы найти остров. И я видел в вашей гавани несколько очень больших кораблей. Особенно тот, на который я смотрю прямо сейчас. Я бы сказал, что только на нем поместилось бы три сотни человек. Или даже больше. Вы могли бы привезти почти всех на одном корабле. Конечно, нужно учитывать и табуны местных лошадей…
— Лошадей?
Мэтью позволил себе слегка улыбнуться.
— А я ранее не упоминал о лошадях?
Губы Сантьяго сжались в тонкую линию, но в глазах мелькнуло пламя. Мэтью рассудил, что наличие лошадей для перевозки карет, экипажей и повозок, не говоря уже о пушках и плугах, вызовет подобную реакцию. Он решился на еще один шаг по своему тонкому льду, надеясь, что тот не сломается под его весом.
— Даже если окажется, что никого из ваших сограждан на Голгофе нет, лошади всегда ценились на вес золота. Особенно на изолированном острове, не так ли?
— К твоему сведению, щенок, это не просто изолированный остров! Это королевство Сардиния, подчиняющееся испанскому дому Бурбонов и его славе!
— Я понимаю, — сказал Мэтью, хотя подумал, что ему еще многое предстоит узнать об этом месте. Если, конечно, ему удастся прожить достаточно долго. — И все же… лошади ценятся в любом королевстве, не так ли?
Сантьяго, казалось, был готов взорваться от наглости незваного гостя, однако заставил себя сдержаться. Он потер подбородок, словно обдумывая слова молодого человека. Прежде чем он успел ответить, в дверь постучали.
— Войдите! — скомандовал он.
В комнату вошел высокий солдат в шлеме, в мундире цвета индиго с красным кушаком, но всего с тремя медалями. Его начищенные черные сапоги громко стучали по половицам. Он прошел мимо Мэтью к синему ковру, на котором стоял стол губернатора, и протянул руку, чтобы продемонстрировать предмет, от которого у Мэтью подкосились ноги.
Сантьяго взял в руки старый темно-коричневый фолиант, покрытый трещинами, как кожа демона. Солдат что-то сказал Сантьяго на родном языке, тот ответил и, нахмурившись, открыл «Малый ключ Соломона». Проклятая книга предстала перед губернатором, чьи глаза с каждым ударом сердца делались все шире при виде изображений различных обитателей ада и описания их способностей. Здесь же он видел заклинания, с помощью которых этих демонов можно было призвать, защитившись от их смертоносной ярости, которую они обрушили бы на того, кто посмел выдернуть их из теплого котелка.
Прошло довольно много времени, прежде чем Сантьяго оторвал взгляд от старинных страниц. Солдат, принесший книгу, — мужчина лет тридцати с небольшим, с точеным лицом, аристократическим профилем и коротко стриженными светло-каштановыми волосами, которые он обнажил, сняв шлем, — просто стоял и смотрел на Мэтью обвиняющим взглядом стальных серых глаз.
Сантьяго и солдат перекинулись еще парой слов, после чего губернатор посмотрел на Мэтью так, как смотрят на грызуна, прежде чем раздавить его.
Мэтью прочистил горло. Его первые слова прозвучали, как грубая мешанина, в которой невозможно было распознать какой-либо из человеческих языков.
— Откуда это взялось? — спросил он.
— Один из твоих… соотечественников, — то высокое пугало, — прятал это под плащом. И не слишком хорошо прятал. Его подмышка оказалась глубокой, но не бездонной.
Мэтью стиснул зубы. Кардинал Блэк! Этот сатанинский прихвостень погубил их всех!
— Что вы сделали с книгой? — спросил Мэтью у Профессора Фэлла, еще когда первый пушечный выстрел прогремел со стен Альгеро и вздыбил море у самого носа «Тритона».
— Я спрятал ее на самом виду на книжной полке в моей каюте. Когда они поднимутся на борт, они ее попросту не заметят. Она никого не заинтересует, — ответил тогда Фэлл. Мэтью подумал, что стоило бы как можно скорее бросить эту проклятущую книгу за борт, но отчего-то промолчал. Отвернувшись от Профессора, Мэтью чуть не столкнулся с отвратительным Кардиналом Блэком, стоявшим прямо за его спиной.
Мэтью мысленно выругался. Должно быть, Блэк пробрался в каюту Профессора, подслушав их разговор. Он стянул книгу и попытался укрыть ее у себя. Интересно, он сам до этого додумался, или ему подсказал демон, которого он звал Доминусом? Мэтью не раз задумывался, был ли он реальным существом.
Нет, конечно же нет.
Так или иначе, Блэк, надо думать, решил, что, как только испанцы взойдут на корабль, они конфискуют или сожгут все, что есть на борту. В том числе книги. Мэтью разделял нежность к книгам, но… черт бы побрал этого худощавого пьяницу!
Сантьяго закрыл «Малый Ключ», отодвинул его от себя и потер руки друг о друга, словно желая их очистить.
— Не мог бы ты объяснить, что на вашем борту делала книга, из-за которой вас всех могут повесить в течение ближайших суток?
Что мог сказать Мэтью?
Слова вновь вырвались из его горла раньше, чем он успел их обдумать.
— Но я ведь все еще получу свой предсмертный ужин?
И вот, с того дня минуло три месяца. Мэтью Корбетт шел по кладбищу по направлению к мужчине, приклонившему колени перед простым деревянным крестом на могиле. Тень Мэтью упала на место упокоения, где уже начала пробиваться новая трава. Захоронение находилось достаточно близко к лимонным деревьям, чтобы любой, кто окажется здесь, мог почувствовать цитрусовый аромат.
Завидев Мэтью, седобородый и седовласый Урия Холлоуэй прекратил свои молитвы.
— Добрый день, — поздоровался Мэтью. Он заметил свежие цветы, лежащие на могиле.
Холлоуэй, которого на Голгофе знали под именем Фрателло — ближайшего помощника и самого преданного защитника короля Фавора, — кивнул и тут же снова перевел взгляд на надгробие.
— Я видел вас здесь, — сказал Мэтью. В этом заявлении не было необходимости, но он отчего-то посчитал это важным.
— Что ж, значит, вы меня видели.
— Я много раз видел вас здесь после похорон. Вы часто приносите ему цветы, не так ли?
— Вас это удивляет?
— Нет. Вы были верны ему при жизни и будете верны в…
— О, замолчите! — прорычал Холлоуэй, и его жилистое старческое тело с трудом поднялось, опираясь на надгробие короля Фавора. Он не мог похвастаться внушительным ростом, но даже при своих пяти футах и трех дюймах он и в столь преклонном возрасте казался уличным драчуном, который мог броситься на Мэтью с голыми кулаками.
Мэтью не раз думал, что в свои молодые годы Холлоуэй мог бы запросто поставить синяк под глазом Хадсону Грейтхаузу или даже выбить ему пару зубов.
— Приберегите свои фальшивые чувства для тех, кто вам верит, — сказал Холлоуэй, чуть не плюнув Мэтью в лицо.