Это был хороший вопрос, и он проник Мэтью в самую душу. Что делать?
— Нам с тобой, вероятно, повезло, что мы спаслись и отделались от этих людей целыми и невредимыми, — продолжил Фэлл. — Мэтью, если бы Хадсон Грейтхауз стоял сейчас перед тобой, он сказал бы то же самое, и ты это знаешь. Давай вернемся на том корабле в Альгеро и уберемся отсюда. Скажем Сантьяго, что зеркало не удалось отыскать. Скажем что угодно. Хадсона и Камиллу нам не выручить. Ты должен это принять!
Следующие слова вырвались у Мэтью сами собой.
— Мне есть, чем поторговаться со Скарамангами. Кажется, я знаю, где находится зеркало.
На лице Профессора отразились гнев и недоверие.
— К черту эту проклятую штуку! Все кончено, Мэтью! Забудь о ней!
— Нет! — отрезал Мэтью. — Ничего не кончено. — Он повернулся к священнику. — Расскажите мне о Левиафане.
На лице Арканджело появилось озадаченное выражение.
— Что?
— Маяк. Расскажите мне все, что знаете о нем. Я думаю, что Валериани спрятал зеркало там.
— О, Боже! — простонал Профессор. — Да с чего ты это взял?
— Расскажите мне, — потребовал Мэтью.
— Ну, это… — Арканджело замолчал, глядя на Трователло, который сидел, тупо уставившись на бумагу, с остекленевшим взглядом и приоткрытым ртом. — Давайте я сначала помогу ему лечь в постель.
Он снял с Трователло второй сапог и помог ему подняться со стула. Тихо разговаривая с ним, священник взял горящую свечу и повел своего подопечного через дверь в другую комнату.
Пока Арканджело ненадолго отлучился, Профессор Фэлл фыркнул в замешательстве и покачал головой, но говорить ничего не стал.
Арканджело вернулся без свечи, но с кувшином для воды.
— За церковью есть колодец. Я принесу воды, и мы сможем попить, а потом я расскажу вам, о чем вы спрашиваете, — сказал он.
Когда все было готово, Арканджело налил всем воды в глиняные чашки и занял кресло, на котором раньше сидел Трователло.
— Левиафан… — вздохнул священник. — То есть, вы верите в существование проклятого зеркала?
— Верю, — ответил Мэтью.
— Но почему? — всплеснул руками Фэлл. — И причем тут этот маяк?
— Некоторые из древнеримских маяков использовали зеркала, чтобы отражать сигнальный огонь на большем расстоянии. В остальном вам просто придется довериться моей интуиции.
— Пфф! — Фэлл возмущенно взмахнул рукой и отвернулся.
— Когда я был мальчишкой, его называли Левиафаном, — сказал священник. — Думаю, со временем это название забылось, но я помню.
Вот, почему Скараманги и остальные, кто младше Арканджело, не сразу узнали, о чем идет речь, — подумал Мэтью. — Это название попросту затерялось в веках. Хотя кто-то из Семейства Скорпиона запросто мог проплывать мимо этого маяка.
— Не знаю, используется ли он до сих пор, — продолжил Арканджело. — Когда я был юнгой, он уже был очень старым, и большая его часть уже была повреждена штормами, так что… я не знаю.
— Где он? — спросил Мэтью.
— На маленьком скалистом острове, примерно в четверти мили от рыбацкой деревушки Кьоджа, где море мелеет. Кьоджа находится примерно в тридцати милях к югу от Венеции.
— Безумие! — сплюнул Фэлл. — Я не могу в это поверить.
Мэтью не сводил взгляда со священника.
— Почему его назвали Левиафаном?
— Насколько я знаю, из-за того, как он был построен. Его возвели из камня, но он похож на широкие плечи и голову человека, поднимающегося из-под земли. Голова — это верхушка башни, а каменные «плечи» выступают по обеим сторонам.
Профессор с жаром возразил:
— Ты не можешь быть уверен, что зеркало там! Ты просто цепляешься за… — он замялся, подбирая подходящее слово, — за водоросли!
— Возможно. Или я могу быть прав. Так или иначе, мне есть, чем поторговаться.
— Нелепо! Ты предполагаешь, что Валериани отвез зеркало в эту Кьоджу, взял лодку и приплыл на ней к этому маяку?
— Да, именно так.
— Это возможно, — предположил Арканджело. — Он мог нанять там лодку или заплатить рыбаку, чтобы он отвез его туда.
— Хорошо, но почему он попросту не выкинул зеркало в океан и не покончил с ним? — спросил Фэлл с заметно растущим раздражением.
— Об этом лучше было спросить Валериани, пока была такая возможность. Я подозреваю, что зеркало в деревянной раме, поэтому не утонуло бы. А если маяк заброшен, и на нем уже были установлены зеркала, кто бы стал искать его там? А даже если б нашел, как бы он понял, что это такое?
— Рыбак, который вывез его туда, заподозрил бы неладное! — возразил Профессор. — Как ты это себе представляешь? Пожалуйста, сэр, отвезите меня и это странное зеркало на маяк, и я оставлю его там, вы только никому не говорите. Что же, ты думаешь, что Валериани убил того рыбака?
— Он мог украсть лодку, вывезти зеркало ночью и вернуться, не оставив следов, — сказал Мэтью. — Тогда никто бы ничего не узнал.
— И кто бы мог подумать, что у Валериани есть навык управления лодкой!
— Вы помните, что он взял себе поддельное имя. Так вот, «Наскосто» — так называлась лодка его отца. Какой-то опыт в этом деле у него, должно быть, был. Вы можете спрашивать меня сколько угодно, сэр, и делать, что хотите. Но я собираюсь в Венецию, чтобы отыскать виноторговца Менегетти.
— А я сделаю то, что хочу, и спасу свою шкуру, сев на корабль в Альгеро! Я отправлю Берри письмо с объяснением причин твоей насильственной смерти. Оно дойдет до нее в следующем году. А в Альгеро я расскажу властям о Семействе Скорпиона и о том, что я — unico superviviente. Знаешь, что это значит?
Мэтью все еще плохо владел испанским, но прекрасно понимал, что это значит «единственный выживший».
— Exactamente![45] — воскликнул Профессор, заметив осознание в его глазах.
Мэтью допил воду. Он подошел к маленькому овальному зеркалу на стене и вгляделся в отражение молодого человека с грязным лицом, отросшей бородой, копной спутанных черных волос и холодными серыми глазами в фиолетовых впадинах. Он выглядел так, будто и сам подвергся пыткам, хотя все его мучения были мысленными. Его взгляд переместился на деревянное распятие, висевшее на стене рядом с зеркалом.
Как там говорила Камилла? Валериани сказал Марсу Скараманге, что зеркало можно было разбить только…
— У вас есть железное распятие? — спросил Мэтью.
— Железное? Нет, только то, что вы видите, — ответил священник. — В церкви есть крест Господень побольше, но тоже вырезанный из кизила.
Фэлл издал резкий смешок.
— Что ты собираешься делать? Размахивать крестом перед Скарамангами и надеяться, что они падут к твоим ногам? Они попадают со смеху, прежде чем сдерут с тебя кожу живьем.
— Заткнитесь! — рявкнул Мэтью, и услышал в собственном голосе интонации, свойственные Джулиану Девейну.
Джулиан — самопровозглашенный «плохой человек» — сказал ему тогда, в деревне, после убийства Файрбоу: «Будем надеяться, что-то плохое тебе передалось. Оно понадобится тебе в твоем будущем деле».
И, даже глядя на распятие на стене перед собой, Мэтью решил, что убьет Оттавио Менегетти, если не сможет получить информацию о том, куда забрали Хадсона и Камиллу.
Более того. Он сделает это медленно.
— Я могу что-нибудь еще сделать для вас? — спросил Арканджело. — У меня есть деньги в банке на полке. Их немного, но вы можете взять их.
— Мне нужно немного, — признался Мэтью, — но я не возьму все. — Он отвернулся от зеркала и креста. — Есть место, где я могу помыться и побриться? И найти хотя бы чистую рубашку?
— В задней комнате есть ванна, которую я могу наполнить водой, и у меня есть мыло. Я могу найти для вас рубашку. Но, к сожалению, ни у Трователло, ни у меня нет необходимости в бритве.
— Хорошо. Этого вполне достаточно.
— Значит, вы отправитесь за своими друзьями?
— Да.
— Insani[46], — прошептал Фэлл, но замолчал, увидев, как глаза Мэтью прожигают в нем дыры.
— Уверены, что я больше ничего не могу для вас сделать?
— Вы с Трователло и так оказали нам огромную услугу. Вы спасли нам жизнь и дали нам… мне цель. Мы уйдем после того, как я приведу себя в порядок. Я сделаю это быстро, если вы дадите мне рубашку. Профессору ничего не нужно.
Они съели немного сушеной говядины и страшных на вкус сушеных сардин, немного яблок и инжира из оставшихся запасов в повозке мертвых солдат, и Мэтью захотелось горячей еды, но он знал, что времени осталось совсем немного. Он подошел к священнику с повязкой на глазу и твердо положил руку ему на плечо.
— Вы хорошо заботитесь о Трователло. Уверен, он благодарен вам за это. Не бросайте его.
— Будьте уверены, я не оставлю его.
— Спасибо вам за все. Прошу, помолитесь за меня. Профессор, если вы сейчас откроете рот, клянусь, я оторву вашу чертову голову, и мне плевать, сколько вам лет. — Он сказал это, даже не поворачиваясь к старику, затем снова обратился к Арканджело. — Я желаю всего наилучшего вам и вашему другу. — Он улыбнулся настолько широко, насколько мог. — Я никогда вас не забуду.
— И я вас, сын мой, — ответил он, и Мэтью невольно беззвучно заплакал. Он ничего не мог с этим поделать, потому что камни крепости надежды, которую он строил, внезапно треснули, и все сооружение грозило рухнуть.
Он сомневался, что Хадсона и Камиллу можно спасти. Знал, что, возможно, умрет, и никогда больше не увидит Берри. Никогда не сыграет с нею свадьбу, никогда не вернется в Нью-Йорк, никогда не проживет счастливую жизнь…
… не проживет никакую жизнь.
Но он не мог просто бросить все и сбежать.
Не мог.
Его разум требовал сделать именно это. Подняться на борт корабля в Альгеро и сочинить для Сантьяго любую ложь о зеркале.
Сможет ли он жить с этим и создать счастливую жизнь для Берри?
Нет.