Жребий был брошен. Он знал, что не может отступить от того, что должен был сделать.
Священник обнял плачущего Мэтью, и, пока они стояли рядом, даже бывший криминальный авторитет опустил голову и отвернулся.
Глава двадцать вторая
Хорошо, что Мэтью дал упряжке время отдохнуть, потому что остаток дня ему пришлось гнать и себя, и животных, не жалея сил. Серые, набухающие от дождя тучи все еще висели над головой, солнце светило тускло. Мэтью сидел на месте кучера, велев Профессору оставаться в повозке и заниматься чем угодно. Он не доверял ему поддерживать нужный темп, потому что верил, что мог сделать это только сам. И хотя он чувствовал сожаление к уставшим животным, он не мог позволить им остановиться и отдохнуть. К тому времени, как они доберутся до парома в Местре, они могут упасть замертво, но надо было во что бы то ни стало доехать до переправы раньше, чем опустится тьма.
Времени оставалось в обрез. Мэтью чувствовал, как что-то постоянно царапает его по затылку. Хадсона и Камиллу могли уже замучить до смерти, но он не оставлял надежд найти их.
Было уже поздно, когда повозка подъехала к причалу парома. Над серой лагуной сияли золотые огни Венеции. Вода была неспокойной, ветер с юга усилился.
Заплатив пошлину, повозка съехала по пандусу на парусную баржу вместе с другой повозкой, перевозившей пиломатериалы. К ним присоединились два всадника, и вскоре паром отчалил.
Это была трудная поездка, и ни одна из лошадей не оценила непредсказуемые покачивания парома и брызги, попадавшие им в морды через окрашенный в красный цвет нос парома.
Когда паром пришвартовывали к пирсу в Венеции, худой, костлявый капитан с копной вьющихся седых волос и седой бородой до пояса обратился к пассажирам с объявлением на итальянском, которое Мэтью попытался понять, напрягая свои познания в латыни. Он смог уловить лишь, что из-за il tempo — непогоды? — il traghetto — сам паром — chiusura в un’ora. Мэтью расшифровал «один час», и ответом на итальянскую загадку, очевидно, было то, что из-за ухудшающейся погоды переправу на пароме закроют через час.
Мэтью усадил Профессора на скамью, а сам отправился по узким извилистым улочкам туда, где, как он помнил, находилась контора Менегетти. Бедные лошади почти выбились из сил. Если перегрузить их еще, у животных в любой момент может случиться сердечный приступ. По правде говоря, Мэтью был уверен, что так и будет.
Проехав по множеству мостов и каналов, Мэтью остановил повозку перед двухэтажным зданием, похожим на свадебный торт, на медной табличке у двери которого было написано «Meneghetti e Associati». Он не обращал внимания на сердитые крики возниц, следовавших за ним, поскольку повозка занимала большую часть улицы. Им придется объезжать.
— Здесь я тебя покину, — сказал Профессор.
— Делайте, что считаете нужным, — сухо ответил Мэтью.
— О, я так и сделаю! И я часто буду думать о тебе, как о молодом человеке, который считал себя таким умным и способным, что позволил злу этого мира погасить его свет. Не нужно пробуждать для этого демонов из зеркала, Мэтью… совсем не нужно.
Фэлл спустился на мостовую. Мэтью тоже спешился, его лицо озарилось гневом.
— Вы мне обязаны, — выпалил он.
— Я? Обязан тебе?
— За все то, через что заставили меня пройти. За эти ваши… угрозы, запугивания, ужасы… за все, что вы сделали этими чертовыми наркотиками с Берри и Хадсоном… за ту кровавую карточку… за мысли о том, что каждый раз, когда я выхожу из дома, за мной может следить ваш убийца. Да. Вы мне обязаны.
Профессор подошел к Мэтью вплотную, его янтарные глаза загорелись, а губы искривились в презрительной ухмылке. Арканджело обработал рану на его щеке и наложил небольшую гипсовую повязку.
— Я заплатил сполна, — прошипел он, — я оставил тебя в живых.
С этими словами он повернулся и пошел в сторону гавани.
Мэтью остался один. Он больше не колебался. Войдя в здание, он обнаружил в вестибюле все ту же привлекательную молодую девушку, обмакивающую перо в чернильницу над одним из желтых счетов. Она посмотрела на него, убрала чернильницу и захлопала ресницами.
— Posso aiutarla, signore?[47]
— По-английски, пожалуйста, — сказал Мэтью. — Вино. Vino.
Но, начав говорить, он прошествовал мимо ее стола и открыл дверь, ведущую на лестницу. Она встала и запротестовала, но он уже поднялся и зашагал по коридору, выложенному сотней глазированных плиток, прямо к двери с надписью «O. Meneghetti». Мэтью вихрем ворвался в эту дверь. За ней его встретил загорелый состоятельный торговец вином в бежевом костюме, отделанном светло-голубым, в белой рубашке и белом галстуке с золотой булавкой в форме маленькой винной бутылки.
В кабинете все было по-прежнему: красно-золотой восточный ковер, огромный дубовый стол, книжный шкаф позади него, а на столе — стопка бумаг, увенчанная латунным пресс-папье в виде обезьянки, полированная чернильница с позолотой и подставка с тремя перьями, одно из которых он держал в правой руке, что-то помечая на толстой стопке бумаг. Рядом со столом стоял маленький столик с шестью графинами с красным и белым вином разных оттенков и четырьмя хрустальными бокалами. Торговец, сидевший в черном кожаном кресле с высокой спинкой и резными бараньими головами на подлокотниках, воскликнул: «Cos’è questo?»[48] — когда за Мэтью захлопнулась дверь.
— Che cosa vuole?[49] — в изумлении воскликнул Менегетти. Голубые глаза распахнулись в узнавании. — Англичанин! Вы!.. Что вы здесь делаете?
— Я пришел с визитом. — Мэтью пересек ковер и подошел к краю стола, когда Менегетти поднялся на ноги. — Садитесь, — сказал Мэтью, и это была отнюдь не просьба.
Менегетти сел. Не выступили ли у него внезапно капли пота на лбу и не заблестели ли кончики навощенных усов?
— Мне уже пора ехать домой, — сказал он, и это прозвучало почти жалобно. — Домой, — повторил он. — Я должен закончить кое-какие дела, а уже так поздно…
— Все ваши дела могут подождать.
Дверь внезапно открылась, и из коридора показалось перепуганное лицо помощницы. Она задала Менегетти вопрос, но, прежде чем он успел ответить, Мэтью сказал:
— Выгоните ее. Мы просто хотим спокойно поговорить о Скарамангах и Семействе…
— Стефания, мы с синьором будем говорить по-английски. Ты можешь идти, — торопливо сказал Менегетти. Девушка неуверенно помедлила, явно пытаясь оценить ситуацию, однако вскоре отступила за дверь.
В речи торговца Мэтью на основе познаний в латыни уловил слова «l’inglese» — «англичанин» — и «parleremo» — «поговорим». Он решил, что, если бы упоминание о Скарамангах или Семействе Скорпиона зашло бы дальше, бедная Стефания была бы мертва к утру. Вряд ли Менегетти хотел потерять эту хорошенькую помощницу.
— Я понятия не имею, о чем вы говорите, — сказал мужчина, прерывисто вздохнув. При этом на его лице явно выступил пот.
— Я пришел не для того, чтобы тратить время, — процедил Мэтью сквозь стиснутые зубы. — Марс и Венера забрали двух моих друзей. Куда?
— Синьор, пожалуйста. Я покупаю и продаю вино. Это моя жизнь. У меня есть жена и двое детей. Они ждут меня дома, и я клянусь перед Богом, что понятия не имею, о чем вы говорите.
— Вы скажете мне, прежде чем я уйду отсюда. Иначе я уйду с вашей кровью на руках.
— Синьор… я и вправду ничего не знаю…
Дверь снова открылась.
Мэтью повернулся, чтобы отразить нападение того, кого Стефания послала наверх, чтобы заковать дикого англичанина в цепи.
Вошел Профессор Фэлл, быстро огляделся и, прежде чем Мэтью успел моргнуть, подошел к столу с графинами, взял один из них и ударил им Менегетти по голове. Тяжелый графин с толстым стеклом не разбился, но звук удара по черепу был впечатляющим. Виноторговец издал тихий стон, словно зевнул перед тем, как хорошенько вздремнуть, его голубые глаза на загорелом лице закатились, и он резко опустился и соскользнул со стула, как будто его зад смазали маслом.
— Ты же еще ничего не купил, не так ли? — невинно поинтересовался Профессор.
— Нет.
— Ну, разумеется. Ты пришел сюда с задницей на плечах. — Он поставил графин на стол. — Та девушка пыталась остановить меня на лестнице.
— Вы убили ее?
— Я ее поцеловал.
— Вы что?!
— Она очень красивая. Я ее поцеловал. Она понятия не имела, что со мной делать, и я достаточно ее шокировал, заставив замолчать дня на два.
— Вы же собирались на корабль.
— Это парень очнется, пока мы будем рассуждать о мотивах и делиться жизненной философией. Я бы предпочел потратить время, которое у нас есть на… — Фэлл не закончил. Он отодвинул кожаное кресло, открыл верхний ящик стола и принялся в нем рыться. — Ага! — воскликнул он, поднимая серебряный нож для писем, который выглядел достаточно острым для вскрытия восковых печатей. — И… — дальше он достал маленький мешочек из воловьей кожи, который звенел и бренчал, когда он его тряс. Он бросил его Мэтью, и тот, развязав шнурки, обнаружил внутри много золотых монет.
Торговец вином тихо застонал. Его нога дернулась и ударила по ковру.
— Посмотрим-ка… что у нас тут?
Из самого дальнего ящика Профессор достал маленькую прямоугольную шкатулку из черепахового панциря с золотыми петлями. Он открыл ее и посмотрел на предмет внутри, лежавший на роскошном ложе из голубого атласа. Затем он перевернул шкатулку вверх дном, и черный ключ с грохотом упал на дубовый стол.
— Закрой дверь, — приказал Фэлл, и Мэтью повиновался.
Профессор стоял над медленно приходящим в себя Менегетти. Он несколько раз ударил ножом для писем по раскрытой ладони и, глядя на торговца вином, сказал Мэтью:
— Теперь ты увидишь, как это делается.
Менегетти сел и потер голову обеими руками. Его затуманенные глаза уставились на фигуру над ним, и он начал говорить по-итальянски.