ось. Мэтью думал — и надеялся, — что им с Профессором, Хадсоном и Камиллой еще понадобится энергия этих животных для обратной дороги.
Если, конечно, Хадсон и Камилла еще живы.
И если Мэтью и Профессор переживут следующие несколько часов.
Разум Мэтью не уставал повторять, что, по всем признакам, это был не очень хороший план.
— Я хочу знать, — обратился Мэтью к Профессору, перекрикивая ветер, — почему вы вернулись.
Фэлл некоторое время молчал, и Мэтью уже подумал, что он не собирается отвечать, но Профессор сунул руку в карман и вытащил что-то, зажатое в кулаке. Он раскрыл ладонь, и в свете лампы Мэтью увидел лежащее на ней маленькое темно-серое распятие, чуть больше трех дюймов в длину.
— Железное, — сказал Фэлл. — Я понял, почему ты спросил священника, есть ли у него такое.
Мэтью кивнул.
— Через два дома от конторы Менегетти был магазин, где продавались предметы религиозного культа, — пожал плечами Фэлл. — Я решил, что, возможно, и вправду кое-чем тебе обязан.
— Но у вас не было с собой денег. Как вы его получили?
Фэлл снова пожал плечами.
— Я торопился. Украл самое маленькое, что смог достать. — Он убрал распятие обратно в карман. — Да, оно маленькое, но железное. Я подумал, что, если зеркало найдется, нам, возможно, захочется быть, так сказать, при оружии.
— Нам? — переспросил Мэтью.
— Как я уже сказал, я кое-чем тебе обязан. Но не по тем причинам, по которым ты думаешь. Я в долгу перед тобой за то, что ты уничтожил все мои ценности.
— Что?
— Именно так, — кивнул Фэлл. — Дело в том, что все ценное для меня прежнего отравляло меня. В Альгеро, когда я подумал, что поиски зеркала потеряли смысл, я осознал: тот, кем я был, мертв для меня. О, нет, он не исчез, он все еще где-то внутри, но я отринул его, как отринул мысль вернуть моего Темплтона из мертвых.
Ему было явно непросто вспоминать о прошлом. Он помедлил, снова изучая карту, прежде чем продолжить.
— В тот далекий день я совершил ошибку, не оказавшись рядом с сыном, и потерял его. Я потерял жену… ребенка… все, к чему стремился. Самого себя. Я был в ярости на весь этот мир, Мэтью. На самом деле, для меня ни богатство, ни власть не имели большого смысла. Дело было лишь в том, чтобы нанести ответный удар. Ты понимаешь?
— Кажется, да, — ответил Мэтью.
— Тогда ты понимаешь и то, почему я тебе обязан. Я знаю, что мои поступки никогда не будут забыты. Например, убийство Ричарда Герральда. А также создание «Белого Бархата» и целая вереница убийств и интриг. Кровавая карточка с моим отпечатком говорила сама за себя.
— О чем она говорила? — спросил Мэтью.
— О том, что в конце концов я не оставлю в этом мире ничего, кроме памяти о разложении. А еще о том, что я мог бы стать ученым, человеком истинной ценности. Я мог совершать открытия и приносить реальную пользу и удовольствие себе и другим. Но этого никогда не будет. Думаешь, мне жаль себя? Нет. Мне жаль профессора Дантона Идриса Фэлла — создание тени, лишенной сущности. — Он вновь склонил голову к карте. — Кажется, нам осталось около четырех миль.
Прошло еще несколько минут, прежде чем Фэлл заговорил снова.
— Я хочу, чтобы ты знал: если это место — именно такое змеиное логово, каким мы его считаем, ему придется появиться еще раз. Ему придется предложить сделку с двумя целями: вытащить Хадсона и Камиллу, если они еще живы, и вытащить нас самих. Я предполагаю, что Скараманги слышали о нем, поскольку на протяжении многих лет он работал с итальянцами. Поэтому будь готов к его возвращению.
— А я думал, он уже проявил себя там, на балконе, — сказал Мэтью.
— О, — тихо рассмеялся Фэлл, — это сущая ерунда.
— Я тоже хочу заключить сделку, — поежился Мэтью. — Скажем… поперчить суп. Я собираюсь сказать Скарамангам, где, по моему мнению, находится зеркало.
— Конечно. И они потребуют, чтобы их привели туда, прежде чем они освободят остальных. И на случай, если это зеркало и вправду работает, в моем кармане лежит распятие. Знай, этот Левиафан может стать твоей погибелью, Мэтью, а тебе ведь есть, ради чего жить. У тебя вся жизнь впереди, твоя любимая ждет тебя.
Мэтью ощутил острую боль в сердце, но не мог позволить ей подорвать свою решимость. Он зашел слишком далеко.
— Если вы выберетесь с Хадсоном и Камиллой, вам надо будет ехать прямо к кораблю.
— О, так теперь ты хочешь спасти мою жизнь, хотя столько раз желал моей смерти? — горько усмехнулся Профессор.
— Я желал смерти не вам, — возразил Мэтью, — а ему.
Лошади неслись галопом, и усиливающийся штормовой ветер завывал вокруг кареты на пути мимо Мирано. Миновав последние виллы, Мэтью свернул на указанную дорогу, ведущую на юг, и вскоре увидел крышу внушительного особняка, освещенную фонарями и окруженную высокой стеной из грубого камня, которая, казалось, была покрыта битым стеклом. Мэтью остановил лошадей перед воротами из черного кованого железа. Сразу за воротами виднелась каменная сторожка.
Мэтью и Профессор спустились с сиденья кучера и подошли к воротам с черным ключом. Никого не было видно. Профессор протянул руку, чтобы коснуться ворот, и пред ними тут же возникли двое мужчин, вооруженных кремниевыми пистолетами. Оба были одеты во все черное.
— Cosa volete?[52] — спросил один из них.
— Говорите по-английски, — тут же сказал Мэтью, подняв черный ключ. Затем указал на себя и Профессора. — Мы англичане.
Очевидно, эти люди хорошо видели в темноте, потому что один из них протянул руку через ворота, взял ключ и осмотрел его. Он что-то сказал второму, и тот вошел в сторожку и быстро вернулся, неся с собой маленькую лампу, горевшую на слабом огне. Он поднес лампу, чтобы лучше рассмотреть ключ. Похоже, искал признаки подделки, которые мог заметить только знающий человек. В свете лампы Мэтью не узнал ни одного из этих людей. О том, сколько всего наемных охранников работает на Семейство Скорпиона, можно было только догадываться, но Мэтью очень надеялся не столкнуться хотя бы с Лоренцо, Пагани или человеком-волком.
Удостоверившись в подлинности черного ключа, охранники вернули его, отперли ворота и впустили гостей, все еще оставаясь настороже. Как только Фэлл прошел на территорию, ворота снова заперли. Один из охранников жестом велел Мэтью поднять руки и начал обыскивать его, похлопывая по рубашке и бриджам. Он нашел мешочек с золотыми монетами, расшнуровал его, осмотрел и вернул без видимого интереса. Когда Профессора обыскали, на свет подняли нож для вскрытия писем. Зная, что так будет, Фэлл предусмотрительно отер его от крови.
— Защита, — сказал Фэлл, но не вызвал у охранников никакой реакции. Нож ему возвращать не стали. Затем из кармана вытащили маленькое распятие.
Под пристальным взглядом охранника Фэлл демонстративно сложил руки в молитвенной позе.
— Вера, — сказал он.
Мужчина пожал плечами и вернул ему распятие. Можно сказать, вера была вознаграждена. Фэлл положил распятие обратно в карман. Охранники опустили пистолеты и пригласили вновь прибывших следовать по извилистой подъездной дорожке, посыпанной белым гравием, к вилле.
Приближаясь к дому, Мэтью заметил, что за ними следит еще один человек, вооруженный пистолетом и рапирой. Его он тоже не узнал. Похоже, в своем кругу Скараманги были довольно могущественны, но, очевидно, жили почти в монашеском заточении. С таким количеством охраны не составляло труда предположить, что на них совершалось множество покушений от лица других преступных организаций Италии. Как там было у Шекспира? Неспокойно лежит голова, носящая корону. Как это было похоже на правду. В случае Скарамангов любой злоумышленник, проникший на территорию дома, мог захотеть отрубить их неспокойные головы. Однако, судя по количеству охраны и тому, что вход сюда невозможен без черного ключа, который проходил тщательную проверку у ворот, к покушениям были готовы. От этого становилось еще страшнее, ведь любого недоброжелателя могло ждать нечто, еще более страшное, чем то, что Лупо сделал с Трователло.
Мэтью попытался не думать об этом.
Они поднялись по шести белым каменным ступеням, сопровождаемые молчаливым конвоем. Потянувшись к железному дверному молотку, Мэтью подумал, что еще сутки назад решил бы, что сходит с ума, если б узнал, что постучится в эту дверь. Впрочем, он и так считал себя сумасшедшим, просто это не умаляло его намерений.
Он постучал.
Через несколько секунд дверь открыла невысокая хрупкая пожилая женщина, одетая в бледно-фиолетовое платье, похожее на кафтан, с белым воротничком и белыми манжетами. Она стояла, бесстрастно взирая на посетителей.
Мэтью продолжал стоять молча, поэтому охранник нетерпеливо сказал:
— Signore, la sua chiave!
— По-английски, пожалуйста, — попросил Мэтью, сбитый с толку этими словами.
— Он говорит, чтобы вы показали свой ключ, — ответила женщина по-английски с сильным итальянским акцентом.
— О! Да, конечно! — Он снова достал ключ. — Мэтью Корбетт и Профессор Фэлл пришли, чтобы увидеть…
Но женщина не дослушала и жестом пригласила их войти. Как только они переступили порог, дверь закрылась. В вестибюль с мраморным полом вошел еще один мужчина с ястребиным носом и пучком рыжевато-каштановых волос на макушке. В его кобуре покоился пистолет. Женщина что-то сказала ему, он кивнул и удалился.
— Пойдемте, — сказала она Мэтью и Профессору.
Их провели через несколько больших освещенных свечами богато украшенных помещений в комнату с окнами, книжными полками, ковром золотистых оттенков и плиткой на полу, а также диваном и креслами, расставленными вокруг маленького квадратного темно-коричневого стола.
— Ждите, — сказала женщина. Примерно через две секунды после ее ухода в комнату ворвался Марс Скараманга, а за ним следовал тот самый мужчина с пучком. Вид у Марса был растрепанный, рубашка задралась. В руке он держал серый пиджак с декоративной синей каймой. На посетителей он смотрел так, словно видел перед собой величайшую из диковинок. Похоже, он был так взволнован визитом, что даже не дал себе труда как следует одеться.