Мэтью был в отчаянии и даже не удосужился собрать осколки, когда волна гнева слегка поутихла.
Будь проклят губернатор!
Мэтью кипел от злости. Этот осел лгал прямо им в лицо, прямо в лицо Камилле! Когда Камилла напомнила ему, что присутствовала за обеденным столом при заключении соглашения, Сантьяго лишь слегка улыбнулся и снова сказал, что не помнит никакого соглашения и совершенно уверен, что и она не могла его слышать.
Затем он сел в свой роскошный экипаж, кучер злорадно ухмыльнулся, пусть и не понимал ни слова по-английски, и повез Сантьяго в особняк.
Что ж… по крайней мере, у испанцев не будет демонического зеркала для осуществления своих грязных планов! Можно было надеяться, что испанское правительство разжалует Сантьяго за этот провал и отправит его воевать куда-нибудь в Пруссию. Мэтью считал, что нет места хуже в этом мире.
Будь проклят губернатор!..
Мэтью и сам не понял, зачем забрел сюда, в бывшие покои Профессора. Здесь все было так, как оставил Фэлл: койка, застеленная покрывалом в зелено-голубую полоску, перьевая подушка, обтянутая голубым бархатом, комод, маленький письменный столик с плетеным креслом перед ним и мольберт, напротив которого стояло второе кресло. На мольберте покоилась последняя работа Профессора — акварель с изображением морской раковины, написанная в оттенках морской зелени и синевы с легкой примесью коричневого.
Мэтью сел на койку. По ощущениям она была удобнее его собственной, потому что Профессор неплохо зарабатывал на своих работах.
Сможет ли Мэтью когда-нибудь уехать из Альгеро и вернуться в Нью-Йорк? Как долго Берри будет ждать его? Ответы на эти вопросы ускользали от Мэтью. Это были проблемы, которые он не мог решить, и он чувствовал себя беспомощнее, чем когда-либо.
Будь проклят губернатор!
Мэтью казалось, что нечто важное подходит к концу. Все, что он пережил — его первый опыт решения проблем с покойным магистратом Айзеком Вудвордом; дело Королевы Бедлама; визит в школу малолетних преступников Саймона Чепелла; злоключения с треклятым пруссаком графом Дальгреном; столкновение с хитроумным убийцей Тиранусом Слотером; ужасы Острова Маятника; путешествие по Реке Духов; потеря памяти и перемещение из тюрьмы в тюрьму в Лондоне; столкновение с благородным мстителем Альбионом в лице судьи Арчера; попытка вернуть книгу зелий из особняка Самсона Лэша в компании «плохого человека» Джулиана Девейна; «Черноглазое Семейство» и его трагическая гибель от рук приспешников Блэка; договор с Профессором Фэллом и попадание на Голгофу в компании отъявленных злодеев… и вот, наконец, поиски магического зеркала сначала для испанского правительства, а потом и для Скарамангов на маяке Левиафан, — все это привело его сюда, обратно в тюрьму Альгеро.
Мэтью казалось, что в ближайшее время он никуда не поедет.
На ум приходило множество людей. Он вспоминал крепко сбитую непристойную Полли Блоссом, огромного освобожденного раба Зеда, пытавшегося доплыть домой в Африку, измученного индейца Уокера, обреченных мать и дочь Фейт и Ларк, решительного и неудержимого Тома Бондла. Он помнил храброго капитана Фалько, язвительную Пандору Прискитт, крепкого Магнуса Малдуна, который из неотесанного мужлана превратился в славного джентльмена, Рори Кина, загадочного Лорда Паффери, изуродованную психически Элизабет Маллой, ставшую Дикаркой Лиззи, Гидеона Лэнсера, шерифа Уистлер-Грин, короля Фавора, правителя Голгофы, который хотел самого лучшего для своих подданных…
… Страницы разума раскрывались все на новых и новых именах.
Что-то подходит к концу, — думал Мэтью.
Но что? Надежда когда-нибудь снова увидеть Берри?
Будь проклят…
Что это? — прервал Мэтью мысленный поток ругательств.
В углу, среди нескольких работ, которые написал Профессор, лежала та, которую он еще не продал и никому не подарил. Что-то заставило Мэтью встать и взять холст размером примерно десять на десять дюймов.
Разумеется, это была акварель. Излюбленный жанр Профессора. Она была выполнена в мягких зеленых и голубых тонах, и в ней было столько же неба, сколько и моря. Это была картина с изображением летучих рыб… стайка из восьми рыб, поднимающихся из волн с зелеными прожилками, сверкающих на солнце, скользящих к солнечному берегу Сардинии, но обреченных вернуться в море, которое их взрастило и защищало.
В правом нижнем углу было очень мелкими буквами написано имя: Дантон.
Глядя на эту работу, Мэтью подумал, что, если у рыбы хватило смелости и сил, чтобы отправиться в этот неопределенный мир с надеждой вернуться… то и человеку нельзя терять надежду на возвращение домой. Это может занять время, но Мэтью никогда не откажется от попыток вернуться к Берри… никогда. Даже если он состарится и ослабеет к моменту своего возвращения.
Никогда.
Он понял, что работа была подписана не императором преступного мира, а просто человеком науки и искусства, который позволил себе короткое время пожить мирной жизнью. Мэтью взял рисунок с собой на память как источник вдохновения. Прежде чем закрыть дверь и в последний раз попрощаться с Профессором, Мэтью понял, что каким-то образом старик стал ему другом.
Он закрыл дверь и пошел дальше.
Открыв дверь в собственную комнату, он застал там двух испанских солдат. Один сидел на его койке, а другой — в единственном плетеном кресле. При виде Мэтью они тут же встали.
— В чем дело? — нахмурившись, спросил он. У обоих на поясах висели шпаги.
Один из солдат — тот, что был помоложе, — удивил Мэтью, заговорив на вполне сносном английском:
— Вас хочет видеть губернатор.
— Зачем?
— Вас хочет видеть губернатор, — повторил он. Его выражение лица было твердым, как гранитная глыба и явно не подразумевало дискуссий.
Мэтью вошел в комнату и прислонил картину Профессора к стене. Выпрямившись, он упер руки в боки и вызывающе вздернул подбородок.
— А я — не хочу видеть губернатора сегодня, — сказал он.
Он ожидал, что после такого заявления солдаты попросту выволокут его из камеры и силком потащат к Сантьяго, однако этого не произошло. Тот, кто говорил с ним по-английски, лишь пожал плечами, махнул рукой второму, и они оба направились к двери.
— Подождите, — окликнул Мэтью, удивленный такой реакцией. Зачем сюда явились солдаты, если срочной причины не было? — Чего он от меня хочет?
Молодой солдат сказал:
— Шахматы.
Ах, вот в чем дело!
— Передайте Сантьяго, что я не хочу… — он замялся и помедлил, — играть с ним в шахматы, — закончил он приглушенным голосом. Про себя он продолжал напряженно размышлять. — Хотя… что ж… хорошо. Я пойду с вами.
Может, его рыба сегодня взлетит?
Его проводили к губернаторской карете. Они спустились с холма и проехали через выжженный солнцем город с оживленной утренней жизнью. В особняке его снова провели вверх по лестнице в кабинет Сантьяго, где губернатор в кремовом костюме, темно-желтой рубашке и галстуке цвета ржавчины сидел за своим огромным столом. Сегодня на нем не было шляпы. Он курил глиняную трубку, и помещение заполнял голубоватый дым, струящийся сквозь солнечный свет из большого овального окна.
Едва Мэтью вошел, Сантьяго спросил:
— Не хочешь сыграть в шахматы?
— Я готов. Только при одном условии.
На лице Сантьяго появилось раздражающее самодовольное выражение.
— Условия здесь диктуешь не ты.
— Одна игра, — настаивал Мэтью. — Если выигрываете вы, ничего не меняется. Если выигрываю я, вы сохраняете соглашение, которое вы, по вашим словам, не заключали.
Сантьяго причмокнул губами. А возможно, просто крепче сжал мундштук трубки.
— Так вы согласны? — настаивал Мэтью.
— Позволь мне обдумать это условие. — Он махнул рукой солдатам, чтобы те вышли за дверь. — Думаю… — протянул он, выпуская облако дыма, — я согласен. Отличное условие.
— Минуту. Я хочу, чтобы вы это записали.
— Что?
— Составьте документ, в котором будет изложено наше соглашение. Я хочу, чтобы вы записали наши новые условия и передали документ мне в руки.
— О, ты мне не доверяешь?
Мэтью нервно рассмеялся.
Сантьяго недовольно нахмурился и достал из ящика стола лист бумаги. Он обмакнул перо в серебряную чернильницу.
— Хотите, чтобы я написал это на испанском, или на собачьем языке? — спросил он.
— Я хочу, чтобы это было написано на четком, хорошем и понятном английском. Так что не торопитесь.
— Да что с тобой, Матео! Ты не воспользовался своим ночным горшком? У тебя все внутри распирает? Я никогда не видел тебя в таком состоянии!
— Просто запишите соглашение.
— Тогда я предложу два встречных условия. Никаких ограничений по времени, это раз. И в патовой ситуации победителем считаюсь я. Тебя это устраивает?
— Да.
Мэтью хотел выйти безоговорочным победителем из этой тупиковой ситуации. Он понимал, что споры лишь отнимут время. В любом случае, у него не было других рычагов давления.
Сантьяго затянулся еще раз и приложил перо к бумаге. Окунув его в чернила несколько раз, он вскоре достал восковую печать и красную свечу, которую зажег с помощью серебряного трута, украшенного гравировкой с изображением конкистадора.
Прежде чем капнуть красным воском под свою размашистую и вычурную подпись, он вопрошающе посмотрел на Мэтью и спросил:
— А каков мой приз, если я выиграю? Пожалуйста, не думай, что мне приятно иметь на своей территории англичан. Только посмотри на себя! Борода, как у первобытного дикаря! Если все англичане такие, как ты, как вы не вцепляетесь друг другу в глотки от отвращения? Так в чем мой приз?
— Назовите сами, — неохотно сказал Мэтью.
— Хм… дай-ка мне подумать. Давай поговорим о ночных горшках!
Мэтью не понравилось такое направление разговора, но он собрался с духом и сказал:
— Продолжайте.
— Я хочу, чтобы, если я выиграю, ты чистил мой ночной горшок в течение одного месяца. Каждый день.