— Что? — МакКеггерс попытался сосредоточиться и потянулся за очками на маленьком столике рядом с кроватью. Рядом с ними покоилось нечто, похожее на череп ондатры. — Мэтью? О, Господи, это ты!
— Единственный и неповторимый.
Мэтью отметил, что в дополнение к болезненному цвету лица МакКеггерса он и говорил приглушенным болезненным голосом. Вероятно, он простудился или подхватил какую-нибудь заразу от тысячелетнего трупа, который прятал под кроватью.
МакКеггерс попытался подняться, но безуспешно.
— Жаль, что я не могу повести себя, как хороший хозяин. Я рад тебя видеть, но я не в лучшей форме. — Сказав это, он потянулся к лежавшему рядом с кроватью свертку с тряпками и высморкался, громко чихнув.
— Что с тобой?
— У меня насморк, першит в горле и, кажется, жар. А еще я сильно растянул правую лодыжку. Прости, что не встал, чтобы поприветствовать тебя.
— Прощаю. Я так понял, Берри была здесь?
— О, да, она заходила. Прекрасная подруга, навестившая меня в столь ранний час. Она пошла к Салли Алмонд, чтобы принести мне куриного бульона и кувшин моего любимого эля, в котором я отчаянно нуждаюсь.
— Прекрасная подруга, — повторил Мэтью сквозь зубы, подойдя к койке. — Ты правда чувствуешь себя так ужасно?
— Ужасно с большой буквы «У». И моя лодыжка… как же она болит!
— Как это случилось?
МакКеггерс глубоко вздохнул и снова громко высморкался.
— Ты прекрасно знаешь, что Берри любит танцевать.
Мэтью предвидел, что ответ будет таким.
— О, и ты подвернул лодыжку, танцуя с ней?
— Нет, я растянул лодыжку, когда шел с ней на танцы. Это было в «Док-Хауз-Инн» два дня назад. А вчера утром я проснулся с этим ужасным недомоганием. Берри была так добра, что принесла мне еду и составила мне компанию.
— Я уверен, ты наслаждался ее обществом множество вечеров, пока меня не было.
— Ну… да, но… — Он поправил очки, когда те съехали на нос. — Боже! Ты что, ревнуешь? Ко мне?
— Не думаю, что это секрет, учитывая, что ты давно глаз положил на Берри.
— Положил глаз? Что ж… возможно, какое-то время назад так и было. Но… позволь сказать! Каждый раз, когда я пытался показать свои виды на нее, со мной происходил какой-нибудь несчастный случай. Я чуть не обнищал, покупая новую обувь, потому что столько раз ломал каблуки, что не счесть! Я столько раз падал прямо на улице! Знаешь, я научился оставлять свои виды дома. Прости. — Он высморкался и вытер нос платком. На фоне бледного лица он был кричаще-красным. — Знаешь, если б я действительно положил на нее глаз и не отказался от своих видов на нее, я, вероятно, был бы уже мертв.
После этого заявления Мэтью опустил взгляд в пол.
— Знаешь, — прохрипел МакКеггерс, — я начал подумывать, что… Берри, возможно, приносит мне неудачу. Ты веришь, что такое возможно? В любом случае, она любит тебя и говорила мне об этом… — он трижды чихнул, прежде чем закончить, — много раз.
— Я тоже ее люблю, — сказал Мэтью. — Когда я найду ее, я попрошу ее выйти за меня замуж.
— Здесь? — удивился МакКеггерс.
— Да… — Мэтью осекся.
Здесь? Просить Берри выйти за него в этом могильнике? Это было бы поистине незабываемо, но не такое впечатление Мэтью хотел оставить у нее об этом дне.
— Так ты говоришь, она направилась к Салли Алмонд?
— Вы разминулись всего на несколько минут. Мне нужно выпить куриного бульона и яблочного эля…
— Тогда ладно. — Мэтью решил, что застанет Берри в таверне Салли Алмонд на Нассау-Стрит. Если идти быстро, он доберется туда примерно за шесть минут вне зависимости от того, насколько многолюдно на улице. — Пойду за ней, — сказал он хлюпающему носом негодяю в постели. — Надеюсь, тебе скоро станет лучше! — Он направился к выходу, порадовавшись этому.
— Мэтью! — позвал МакКеггерс, и пришлось остановиться. — Я рад, что ты дома. Мы скучали по тебе.
Мэтью подумал, что Эштон и вправду так думает. Он решил, что это вполне стоит кувшина любимого эля, который скоро пришлют Эштону. Он показал ему большой палец, миновал причудливый костяной зверинец, вышел за дверь и спустился по лестнице.
В коридоре, когда он поднимался по следующей лестнице в этом здании, которое, казалось, состояло только из ступеней, он услышал оклик:
— Мальчик! Мальчик, иди сюда! — Крик прозвучал громче. — Мальчик! Иди же сюда!
Что теперь? — раздраженно подумал Мэтью. Он остановился, оглянулся и увидел, как к нему приближается мужчина плотного телосложения в фиолетовом костюме в более светлом фиолетовом жилете в рубашке с оборками и белых чулках. На нем был высокий завитый парик, тяжело свисающий на плечи, а в руках он держал стопку бумаг.
— Мальчик, — сказал он, приблизившись к Мэтью, — я хочу, чтобы ты отнес это судье… подожди… а кто ты? — Выпученные глаза над длинным носом на лошадином лице моргнули. — Ты не посыльный! Ты… Мэтью Корбетт?
— Он самый. — И Мэтью знал, к кому он обращается. Ни к кому иному, как к губернатору Лорду Корнбери, который, к его удивлению, отказался от своего обыкновенного женственного наряда и выглядел, как судья, которому и самому грозит виселица.
— Я давно тебя не видел. Где ты пропадал?
— Я был за границей, сэр.
— О, я бывал за границей.
— Я хотел сказать, что всего несколько минут назад вернулся из Англии, сэр.
— Что ж, рад снова тебя вдеть.
— Простите, сэр, но я очень…
— О, горе мне! — воскликнул Корнбери, хватая Мэтью за рукав и не давая ему уйти. Лошадиное лицо обрело выражение глубочайшего отчаяния. — Никогда не знаешь, где и кто ударит тебя ножом в спину, не так ли?
— Да, — согласился Мэтью, стремясь поскорее спуститься по лестнице.
— И это был жестокий удар! — продолжал сокрушаться Корнбери. Тема явно была для него болезненной. — Ведь это сделала моя кузина, королева! Так больно, когда грязное дело делает твоя семья!
— Я сожалею, сэр, но…
— Сожалеешь? — Корнбери лишь крепче сжал его рукав. — Это настоящая трагедия, и мне больше не на кого положиться в этом мире! Полагаю, ты уже слышал ту ложь, которую обо мне распространяют! Весь город уже знает об этом и наслаждается грязными сплетнями! Что губернатор Корнбери разграбил казну, провел неделю в Филадельфии, занимаясь непристойностями, спустил деньги города на распутных девиц и что присваивал себе городские средства, несмотря на присягу! Полагаю, ты все это слышал!
— Разве что совсем мельком, — пробормотал Мэтью, надеясь избежать новых подробностей.
— Я так и знал! Так и знал! — Корнбери содрогнулся от волнения, все еще держа Мэтью в плену. — Эти сплетни погубят меня! Меня вызывают к моей кузине, и все отъявленные враги, только и ждавшие, пока я паду, танцуют на моих костях! А знаешь, что говорит моя достопочтенная кузина? Она говорит, что нам придется расследовать эти слухи! Это оскорбление моей чести, мальчик Корбетт! Поэтому я отказываюсь в настоящем и будущем чтить мою кузину так, как я делал это в прошлом. Что же до этих расследований, то я плюю на них! Плюю, говорю я тебе!
— Хорошо сказано, сэр, — сказал Мэтью, попытавшись высвободить свой рукав.
— Тогда позволь мне спросить тебя, — Корнбери наклонился ближе, умоляюще глядя на него, и прошептал: — ты знаешь хорошего адвоката?
— Я переверну каждый камень в поисках, — сказал Мэтью. Ему почти удалось освободиться.
— Ах! Спасибо тебе, молодой человек! И если ты сможешь найти подходящего помощника юриста, я награжу тебя кругленькой суммой. Но ты ведь сохранишь наш разговор в тайне, не так ли?
— Разумеется, сэр.
— Отлично! — Рука наконец отцепилась от его рукава. — Тогда… беги по своим делам! Я занят!
— Благодарю вас, сэр. Спасибо, что нашли время поговорить со мной.
— Я всегда заботился о простых людях, — простонал Корнбери, гордо выпятив оба своих подбородка.
Мэтью сбежал вниз по лестнице, спасая свою жизнь и рассудок.
Бродвей был загроможден перевернувшейся повозкой с лесоматериалами, лошади сбились с привязи и брыкались посреди орущей, растерянной толпы.
Мэтью благополучно добрался до Нассау-Стрит, и в таверне сама Салли Алмонд сообщила ему, что Берри забрала куриный суп, который она заказывала, но в продаже не оказалось того самого яблочного эля, поэтому Берри отправили в «Трот» или в «С-Рыси-На-Галоп».
— Как хорошо, что ты вернулся! — сказала Салли в дверях, и Мэтью снова отправился в свою любимую таверну на Краун-Стрит.
Мог ли он идти еще быстрее? Похоже, нет.
Если он снова разминется с Берри, он сможет найти ее у МакКеггерса, но это явно было неподходящим местом для предложения руки и сердца. Поэтому он продолжал бежать.
Он ворвался в знакомую и всегда успокаивающую обстановку таверны «С-Рыси-На-Галоп». Первым делом он увидел там своих друзей — Еффрема Оуэлса, портного, и Израэля Брандье, серебряных дел мастера, сидящих за шахматной доской перед потрескивающим камином. Они посмотрели на Мэтью, узнали его и удивленно застыли с открытыми ртами, когда Израэль уронил на пол ладью, которую только что убил из войска Еффрема.
Пожилой, дородный, седобородый Феликс Садбери, стоявший за барной стойкой, крикнул:
— О, Мэтью Корбетт!
Молодая женщина в зимнем пальто цвета летних полевых цветов и широкополой шляпе повернулась к двери.
Это был сон. Должно быть, это был сон.
Ее ясные голубые глаза расширились. В свете свечей ее густые рыжие волосы с медными прядями блестели от здоровья.
Она улыбнулась. Промежуток между ее передними зубами никогда не был таким красивым, как и веснушки, рассыпанные по щекам и переносице. Она уронила на пол то, что держала в руках. Глиняную миску, накрытую вощеной бумагой.
Хрясь!
Глиняная миска разбилась. Из кружки вылился яблочный эль.
Бах!
Глаза Берри наполнились слезами о она прошептала то, что Мэтью запомнил на всю оставшуюся жизнь.
— Мой Мэтью!