В детстве Августу частенько приходилось оставаться одному. Позаботиться о себе он умел лет с шести: сам добывал хлеб, сам набирал из колонки воду, сам готовил суп на костре. Заступался за себя перед другими мальчишками он тоже всегда сам. Уличные драки без видимого на то повода – главное воспоминание его детства. А навык левитанта приходился весьма кстати, ведь мальчик в любой момент мог улететь, защищая свою челюсть от решающего тумака.
– А я вчера столкнулся в парадной с Фроем, садовником, с которым познакомилась Мира, – сказал Август, желая отвлечь Ирвелин от гнетущей ее сердцу темы. – Неприятный он тип, этот Фрой.
– Я тоже его встретила, и мне он понравился. Очень обходительный.
Август, готовый было разойтись в солидарно-вражеских эпитетах, недовольно фыркнул.
– Филипп – вот кто обходительный. Иногда даже до тошноты. А этот садовник…
Договорить он не успел, да и не стоило ему договаривать. К их столику подошел Клим и взмахом руки придвинул к себе допитую чашку Ирвелин. Коротко кивнув левитанту, он поднял чашку и удалился.
– Он что же, так и не разговаривает с тобой? – пригнувшись, шепнул ей Август, когда рыжая шевелюра Клима скрылась за бочками.
– Почему же, разговаривает. – Ирвелин изобразила задумчивость. – Привет, пока, убери свои ноты с барной стойки.
– Видимый прогресс, – усмехнулся Август и, коротко обернувшись, добавил: – Мне кажется, что этот парень и не знает, как следует разговаривать с девушками.
– Хочешь преподать ему урок? – Она ехидно выгнула бровь, а Август порадовался, что ему удалось ее развеселить. – Судя по тому времени, что я работаю здесь, Клим не умеет разговаривать со всеми людьми на нашей планете. Видел как он обслуживает постояльцев?
– Опрокидывает на них кофе в качестве комплимента от заведения, – кивнул левитант.
– И Тетушка Люсия его не увольняет.
– Уже как три года, – поделился наблюдением Август.
Ирвелин больше не грустила до самого их возвращения на Робеспьеровскую, и Август посчитал, что первую свою вину он с почестью искупил.
Нынешним вечером он хотел улететь. Точка назначения казалось не столь важной, главное, думал он, подальше от столицы. Подходя к дому вместе с Ирвелин, левитант размышлял о Долине пуха – давненько он туда не летал. Луга из белоснежного хлопка пленили его еще в детстве, когда его дед, Эрик Ческоль, брал его с собой на апрельский посев. «Решено», – сказал про себя Август и, попрощавшись с Ирвелин, отправился к себе за походным рюкзаком.
Однако переменчивый климат отобрал у Августа все полномочия по руководству собственной судьбой и окатил вечерний город проливным дождем. Усевшись на подоконнике, левитант наблюдал, как цветущие ветки старой черемухи осыпаются под дождем, держал на коленях свой рюкзак с серебристой вышивкой в форме крыла и старался не впадать в уныние. Дождь шел до самой ночи, и Август, смирившись, закутался в одеяло и уснул.
Скорый стук в дверь его разбудил.
– Перееду отсюда, честное граффеорское… – поднимаясь, заворчал Август. Поскольку за окном стояла глубокая ночь, вопросов по поводу личности внезапного гостя у него не возникло.
Зайдя в прихожую, принцесса Ограта не спускала взволнованного взгляда с сонного Августа. В этот раз она заявилась без ходячего стула, но зато с большим мешком, до краев чем-то заполненным.
– Не могу сказать, что рад вас видеть.
– Пройдемте в зал, – скомандовала Моль и, удерживая мешок за веревку, прошла мимо Августа.
– Ну пройдемте. – Левитант усмехнулся, таращась на мешок, безвольной тушей скользивший по его паркету. Что в нем? Безвременные останки Постулата?
Уже по привычке Август встал у стены и стукнул по выключателю, пока девушка подходила к темному окну.
– Завтра днем, в полдень, Постулата отведут в главные комнаты крепости Фальцор, и там уполномоченный телепат подвергнет его тотальному сканированию, – продекламировала она и обернулась.
– Зачем вы говорите мне это? – спросил Август равнодушным тоном.
– Говорю я вам это потому, что сегодня ночью я помогу Постулату избежать тотального сканирования. Я помогу ему сбежать.
Август громко зевнул.
– Удачи вам в этом нелегком деле.
Моль, прищурившись, откинула мешок на середину комнаты и высокопарно прибавила:
– И вы, господин Ческоль, пойдете вместе со мной.
По всей видимости, у принцессы Граффеории плохо с памятью было. Кратковременная, урывчатая…
Август вздохнул.
– Скажу вам ровно то же самое, что говорил прошлой ночью. Я с вами никуда не пойду и никого из тюрьмы вызволять не буду. – На всякий случай говорил он медленно, тщательно проговаривая каждый слог. – Может, вам где-нибудь это записать? Для фиксирования.
– Я намерена заключить с вами сделку, – произнесла Моль, не обращая внимания на его насмешливое отношение.
– И какую же? – готовый уже рассмеяться, спросил Август.
– Сегодня ночью вы поможете Постулату совершить побег, а взамен я верну Емельяну Баулин право жить в Граффеории.
Выражение снисхождения сменилось тенью, осевшей под ошалевшими глазами Августа.
– Откуда вам известно…
– Сейчас не самое подходящее время для выяснений. Нам нужно спешить. В три тридцать в Танцующей башне плановый обход, до этого часа мы должны успеть открыть…
– Согласия я еще не давал, – перебил ее левитант. Он продолжал стоять у стены, но взгляд его забегал по комнате подобно скакуну в открытом поле.
Чуть отойдя от окна, принцесса посмотрела на Августа в упор.
– Если я в вас не ошиблась, господин Ческоль, внутри себя вы уже все решили. За ваше содействие я обеспечу Емельяну Баулин возможность вернуться, а для вас я приложу мешочек достойного веса.
– За мое содействие? – переспросил Август, нервничая. – Да вы предлагаете мне нарушить закон! Все законы!
– Будем откровенны – вам такое занятие не в новинку, – впервые улыбнувшись, произнесла она. – К тому же, у меня есть гарантии. Никто из граффов не узнает, что вы помогали мне. Более того, никто из граффов не узнает, что в побеге Постулата повинна сама дочь Короля. Я организовала все таким образом, что все улики укажут на Постулата – он сам смог выбраться из Танцующей башни.
– И тогда Постулата обвинят не только в убийстве, но и в побеге. Пахнет двумя пожизненными в Безликой тюрьме. Неужели оно того стоит?
Моль кинула взгляд на маленькие часы, стоявшие у денежного подноса Августа, и ответила:
– Сейчас Постулату важнее всего избежать тотального сканирования. Все мы знаем последствия этой процедуры, никто в здравом уме не согласиться на них, особенно когда узник ни в чем не виновен.
– Вы умудряетесь как-то переговариваться с ним? С Постулатом этим.
– Нет, разумеется. В стены Танцующей башни пускают только стражу и желтых плащей.
– Тогда откуда…
– Я дергаю за ниточки, господин Ческоль, и через них узнаю полезные для меня сведения. Недавно одна из таких ниточек позволила мне узнать, что Постулата перевели в самую верхнюю камеру башни. Якобы в наказание. Но я знаю, что Постулат добился перевода намеренно, и теперь мы с вами сможем…
– Погодите, – Август закрутил головой. – Вчера вы узнали, что Постулат обманывал вас. Он заставил вас поверить, что он – иностранец, когда сам очень даже графф. Разве его обман нисколько вас не обижает?
Ограта сумела сохранить неприступное выражение, хотя родинка на ее подбородке все же дрогнула.
– Не сочтите за грубость, господин Ческоль, но это не ваша забота. Я предлагаю вам сделку, весьма и весьма выгодную. И сейчас я жду вашего решения.
Наступила пауза. Август уставился куда-то сквозь фигуру принцессы, не зная, какое решение ему следовало принять. Как бы он хотел, чтобы прямо сейчас из кухонной двери показался Кисель и спугнул своими усиками уже трижды нежданную гостью. И она бы улетела, оставив в покое и Августа, и его пробудившуюся совесть.
Но кролик все не появлялся. Вместо него в середине комнаты валялся мешок.
– Что в мешке? – не найдя других слов, буркнул он.
– Ваша одежда, – ответила Моль. – Такая же, как и на мне.
Только сейчас левитант обратил внимание на одежду, в которой заявилась принцесса сегодня. До этого он словно ее не замечал, и это казалось не удивительным, ведь одета гостья была в бесформенное одеяние, цвет которого сложно было определить. Что-то, близкое к черному, но настолько выцветшее, словно ткани стирали ни одну сотню раз.
– Когда взлетим, мы должны остаться незамеченными для стражников крепости, слиться с ночным небом.
Август смотрел на затянутый веревкой мешок, но будто бы не видел его.
– Как вы обеспечите Емельяну Баулин право на возвращение?
– Господин Ческоль, – она поправила длинный капюшон и расправила плечи, – должно быть, вы забываете, что я – дочь Ноорманта Третьего. С моим влиянием я и не такое могу.
– Однако освободить своего приятеля из тюрьмы вы не можете, – съязвил он.
Задетая этим смелым высказыванием (все та же родинка опять таки дернулась), Ограта посмотрела на него твердо.
– Мои полномочия не безграничны. Как и у всех.
Вдруг Август вспомнил об Ирвелин, вспомнил ее упрямое лицо и непоколебимую решимость. «Я снова туда приду. И буду приходить до тех пор, пока этот графф не выслушает меня». Да Барсиан Золла, этот забытый миру отшельник, ни за какие коврижки ее не впустит, и тем более не отдаст те дневники!
– Может, вам лучше обратиться к самой Ирвелин Баулин? Предложенная вами сделка придется ей по душе, – решил уточнить Август.
– Не лучше, господин Ческоль. Для данного дела мне необходим левитант мужского пола, а Ирвелин Баулин, как вы понимаете, ни то и ни другое.
Август нервно размышлял. Мысли его путались.
– Если у Постулата получится сбежать, вы обещаете, что выполните свою часть сделки?
– Даю вам слово, – сказала Ограта, что прозвучало слишком высокомерно даже для нее.
Сделав глубокий вдох, похожий на обреченный, Август подошел к мешку и ослабил на нем веревку.