– Вы сказали, что когда вы подлетали к Танцующей башне, мимо вас пролетели птицы.
– Да, точно. Двойка черных грифов.
– И что же делали такие хищники вдали от лесов и пустошей, где им самое место?
– Исполняли волю принцессы, я полагаю.
– Принцесса – левитант, а не кукловод. Только кукловоды могут руководить птицами.
– Значит, вам необходимо отыскать кукловода, который тоже замешан в этом деле, – пожал плечами Август.
К концу рассказа левитант понял, как сильно он вымотался. Усталость навалилась на него, язык начал заплетаться, а в местах, где наручники касались кожи, появились красные ссадины. Ему нестерпимо захотелось лечь на свой матрас и уснуть этак на недельку. А потом проснуться и увидеть, что все произошедшее оказалось дурным сном.
– Они вас бросили, – зачем-то повторил за ним Харш.
– Да, бросили.
Сыщик отложил блокнот и подобрал со стула свою шинель.
– Знаете, что это может означать?
Август посмотрел на него устало.
– И что же?
– Что если все, о чем вы сейчас мне рассказали – правда, то ваш поступок, господин Ческоль, можно расценивать не выше великой глупости.
Всегда приятно иметь дело с дружелюбным человеком. То есть, с любым другим. И пока Август думал об этом, Ид Харш вышел из комнаты для допросов и выкрикнул: «Уводите».
Глава 12. Галеты и страдания
Августа перевели в одну из камер главного корпуса крепости Фальцор. Его провожатые не разговаривали с ним и не докладывали ни о чем, да и левитант, совсем выбившись из жизненных сил, предпочитал молчать. Как только он вошел в назначенную для него камеру, его усталый взгляд упал на тюремную койку. Вполне себе пристойная: пружины, матрас толщиной с листок, перестиранное полосатое белье. Что ж, эта койка выглядела лучше, чем половина привычных Августу мест для ночлега, и стоило провожатым запереть снаружи дверь, как Август упал на чудо-койку и моментом уснул.
Проспал он до следующего утра. Разбудил его колокольный звон, оповещающий арестантам время подъема. Не успел Август и глаз открыть, как в голову пролезли все мучительные события минувшего дня, отчего открывать глаза ему попросту расхотелось. Перевернувшись на другой бок, левитант продолжил лежать под гулкий звон колокола, и до самого вечера бы пролежал, не войди к нему в камеру надзиратель.
– Просыпайся, Ческоль. Ужин ты вчера пропустил, негоже пропускать и завтрак. Так и коньки отбросить можно.
Август медленно сел, еле как отколупал друг от друга веки и уставился мутным взглядом на граффа, стоявшего у стальной раковины. Пригляделся к нему, и глаза его внезапно расширились. Левая нога надзирателя твердо стояла на холодном полу, а правая же… правой ноги у надзирателя не было. Вместо нее из засунутой в форму культи торчал деревянный костыль. Точь-в-точь как у пирата.
– Вы – мой надзиратель? – тупо спросил Август, и не пытаясь отвести взгляд от деревянной ноги, поскольку чувство такта после долгого сна всегда приходило с опозданием.
– Он самый, малец, – насмешливо улыбнулся пират. Август с изумлением обнаружил у него во рту ровную очередь белых зубов. Он-то ожидал увидеть золотые протезы. – Вставай и ешь. Скоро за тобой придут.
Клацая деревянной ногой, надзиратель прошел вглубь тесной камеры и швырнул на край койки глубокую стальную тарелку. Внутри лежало нечто круглое, сморщенное, неопределенного цвета.
– Что это?
– Галеты, малец. И поскольку сегодня у меня хорошее настроение, тебе перепало аж три единицы.
– Три галеты? И все?
– Смотри не объешься, – в удовольствии оскалился надзиратель и покинул, клацая, камеру.
Очаровательно.
Август поставил тарелку к себе на колени. Взял один сморщенный комок, принюхался к нему и, не учуяв ничего ядовитого (ровно как и всего остального), откусил. В меру соленое, в меру перченное, с тонким послевкусием мяса. Будучи голодным как заблудший пес Август сжевал все три галеты за раз и поставил пустую тарелку к двери. Поставил и снова лег.
Вопреки предупреждению его надзирателя, никто за ним не приходил до самого обеда. Август опять уснул и проснулся от уже знакомого клацканья.
– Держи, малец. Обед.
– Вы сказали, что за мной придут, – высказал недовольство Август, принимая в руки тарелку, где лежали те же самые галеты. На этот раз их было всего две.
– Понятие слова «скоро» довольно растяжимо, не находишь? Жди.
Август ждал, однако вечером в его камеру снова зашел только душка-пират и одарил его очередной порцией пресных галет.
– Не надоело еще пялиться на мою ногу? – с белоснежным оскалом протянул надзиратель.
– Да я просто… – Он осекся, раздумывая над ответом.
– Ты просто – что? Невоспитанный обалдуй?
– Мне просто интересно, – решил сказать Август напрямую, отметив про себя, что «невоспитанный обалдуй» – очень даже про него, – как вы справляетесь со своими рабочими обязанностями с таким… увечьем?
Пират шире улыбнулся, блеск от неестественной белизны его зубов срикошетил от раковины. С такими, как он, подумал Август, надо вести себя осторожнее. Иначе сожрут тебя со всеми твоими галетами.
– Да будет тебе известно, малец, что справляюсь я получше половины двуногих. Я – левитант. – Он поднялся на пару сантиметров в воздух, развел руками подобно фокуснику и опустился.
«Почему вокруг меня одни левитанты?» – заныл внутри себя Август, оставив трюк надзирателя без комментария.
– Тебе видно интересно, как это случилось, – продолжал пират, приподнимая деревянный костыль.
Август, задумавшись совсем о другом, не ответил ему, но это не помешало надзирателю принять его молчание за подтверждение его мысли.
– Гангрена, малец. Ты ведь тоже левитант по ипостаси? Знавал, какого это – падать с высоты облаков? Когда медленно теряешь высоту, снижаешься, в лихорадке пытаешься взлететь… но не выходит. Забарахлил твой пропеллер, забарахлил. Помню, низковатая тогда у меня была степень ипостаси. Десятая. Упал я на каменоломню, сильно поранил ногу. Пока смог добраться до ближайшего лекаря, заимел гангрену. Лекарь вынесла приговор – ампутация или смерть. Выбор у меня был не великим, как видишь. Так и живу с тех пор. – А закончил свою историю пират вопросом: – По вечерам мы газеты раздаем. Принести?
Август кивнул. Газеты он читал редко, но все лучше, чем сидеть здесь без всякого дела.
Стопку газет Августу принесла девушка-штурвал, одетая в такую же форму цвета слоновой кости, в какую была одета вся стража крепости. Девушка была угрюмой и неприветливой, но ее угрюмость не помешала ей смутиться до красных щек, когда Август поблагодарил ее и улыбнулся. Он всего лишь был рад увидеть кого-то помимо борзого надзирателя, но девушка, негодуя, отдернула руку от газет, которые она протянула ему, и спешно покинула камеру. Принялся за чтение Август приунывшим.
Ближе к полуночи он уснул, а на утро, до колокольного звона, к нему зашел все тот же одноногий надзиратель и сообщил о свидании.
– С кем это? – промямлил Август в полудреме.
– Кто-то пришел тебя навестить, неблагодарное ты создание. Радуйся и поднимайся!
Кисти Августа снова стянули наручниками, а его самого повели по безлюдным коридорам.
Кто мог навещать его? Ба с дедом приехали из Олоправдэля? Август редко рассказывал предкам о всех нюансах своих путешествий, точнее, он оберегал их от совершенно ненужных знаний о передрягах, в которые их внук то и дело встревал. Поэтому, когда он вошел в комнату для свиданий и увидел Филиппа с Ирвелин, на душе его словно птицы запели. Августа даже не смутили их лица, исказившиеся от потрясения.
– Очень вам рад, – встав от них на расстоянии, заулыбался Август. – Приятно, однако же, встретить людей, которые не спешат защелкнуть на тебе наручники.
И он подмигнул стражникам, выходящим в этот момент из комнаты свиданий. Те одарили его злобным прищуром и оставили их наедине, захлопнув за собою дверь с подозрительным грохотом.
– Август! – воскликнула Ирвелин и в чувствах бросилась его обнимать. Обнять ее в ответ у Августа не получилось из-за стесненных рук, и вместо объятий он мягко склонил голову на ее дрожащую макушку. Когда она отстранилась, ее большие глаза заметались. – Ты как? Филипп вчера пришел ко мне, сказал, что тебя задержали.
Август перевел внимание на Филиппа. Держа руки в карманах черных брюк, иллюзионист смотрел на него с беспощадным укором – ну, в общем-то точно так же, как он смотрел на левитанта обычно.
– У меня возникла одна неприятность, – произнес Август, обращаясь к Ирвелин, поскольку ее сочувствующее выражение было сейчас для него куда милей.
– Неприятность? – Ирвелин выгнула бровь. – Август, как ты мог согласиться на такое?!
– Она обещала мне щедро заплатить, – только и ответил левитант, понимая, что друзья были в курсе произошедшего, и понимая, как глупо прозвучал его ответ.
– Когда я советовал тебе найти нормальную работу, я имел ввиду нечто иное, – сказал Филипп. Август хотел было посмеяться – ну правда, забавно ведь вышло, – но строгость, не сползающая с лица Филиппа, заставила его передумать.
– Чем мы можем тебе помочь? – спросила Ирвелин, но ответить левитант не успел, поскольку из дальнего угла комнаты, докуда его взгляд еще не дошел, донесся еще один голос:
– Ходят слухи, принцесса сбежала вместе с заключенным.
Там, в тени от света, стояла Мира. На ней был рабочий фартук в цветочек, ее белесые кудри были убраны назад ободком. Очевидно, Ирвелин и Филипп отвлекли флориста от утренней чистки цветов.
– Судя по всему, слухи не врут, – ответил ей Август.
– Если так, – тут же отозвалась Мира, – то претензии к тебе имеются не только у желтых плащей.
Левитант усмехнулся.
– У кого же еще?
– У родителей принцессы. У Короля и Королевы.
Она вышла из тени и подошла к ним ближе. Выражение ее лица было ни чуть не мягче выражения Филиппа.
– Ерунда. – Август отвернулся от Миры и посмотрел снова на Ирвелин, решив в целях самосохранения отныне не сводить с отражателя глаз. – Ид Харш сказал мне, что наша принцесса сбегает частенько, а он, в свою очередь, частенько ее находит. Так что нашим дорогим величествам не привыкать биться в тревоге.