– Тебя допрашивал Ид Харш?
– Меня допрашивали двое: Доди Парсо и Ид Харш. Как мне сообщили, Парсо ищет Постулата, а Харш – принцессу.
– Чем мы можем тебе помочь? – повторила Ирвелин свой вопрос.
– Да не знаю я, – он поднял и опустил плечи. – Скоро меня должны отвезти на поверхностное сканирование, после чего они решат, что со мной делать.
– Где тебя сейчас…
Договорить Ирвелин не успела, ее перебила Мира.
– Я так и знала, Август, что когда-нибудь ты добьешься нечто подобного. Твоя легкомысленность, мнимая вседозволенность… – Мира закрутила головой и громко выдохнула. – Иначе и быть не могло. Отправиться в тюрьму, чтобы помочь сбежать оттуда убийце… И ради чего? Ради денег!
Август ощутил, как в его жилах медленно закипала кровь.
– Постулат лишь подозреваемый, его пока никто не обвинял!..
– ..и с кем? С принцессой, с дочерью Короля! Любой нормальный графф, только узнав об ее намерении, немедля бы сообщил в полицию! А что сделал ты? О, а наш Август принял предложение принцессы за новое приключение, за новый повод повеселиться…
Кровь дошла до его ушей, и они запылали.
– Мира, ты уверена, что я хочу выслушивать это… сейчас?
– Ты никогда не хотел нас слушать! И к чему это привело?
– Я никогда не хотел слушать только тебя! – Последнее слово он выкрикнул так, что Ирвелин справа от него подскочила. – Избавь меня от своих поучений, уже тошно от них! Зачем пришла? Лучше бы не приходила!
Когда Август понял, что переборщил, глаза Миры уже наполнялись яростными слезами. Резко отвернувшись от него, она быстрым шагом пересекла комнату. У выхода крутанула рукой, да настолько сильно, что железная дверь распахнулась и с грохотом стукнулась о стену. Снаружи Август увидел двух стражников, в изумлении глядящих на ускользающего штурвала.
– Не стоило тебе так с ней, – нарушила Ирвелин тяжелую как дверь паузу. – Она волновалась за тебя.
Говоря это, Ирвелин смотрела Августу прямо в его запыленные гневом глаза, чем раздосадовала его еще больше. Он отвернулся от них обоих. Он не желал, чтобы кто-нибудь сейчас лез в его душу, даже если этим человеком была сама Ирвелин.
Как ни странно было это осознавать, но Августу вдруг нестерпимо захотелось вернуться в предназначенную для него камеру. Ему захотелось вернуться туда, где он сможет побыть в одиночестве. Где его не будут поучать, где не будут смотреть на него с таким возмутительным сочувствием. Даже последние слова Филиппа о том, что он постарается чем-нибудь ему помочь, не умаслили его настроения. Август сухо поблагодарил иллюзиониста и покорно вышел вслед за стражей.
Вечером того же дня Августа отвели к телепату. Пройти сканирование ему предстояло в уже знакомой комнате для допросов, что своим убранством больше напоминала пыточную.
Весьма подходящее они выбрали время для его сканирования, думал Август, поскольку в минуты, когда телепат Алиса Фанку сканировала его мысли, Август не мог думать ни о ком другом, кроме Миры. Чтобы отвлечь его от мыслей, крайне неуместных сейчас, телепату пришлось задавать Августу наводящие вопросы: про Постулата, про принцессу, про крышу Танцующей башни и про то, что почувствовал Август, когда двое левитантов оставили его в камере. Но несмотря на все ее старания, Август отвечал односложно и не сбивал свои мысли с намеченного ими курса. Он был бы рад помочь телепату и не думать о девушке, в которую был безответно влюблен, однако выкинуть из головы ее последний взгляд, брошенный в него с такой ненавистью, у него, увы, никак не получалось.
***
На Робеспьеровскую 15/2 Август Ческоль и Мирамис Шаас переехали с разницей в один месяц. Август переехал из Олоправдэля в декабре, а Мира – под новый год, из промышленного северного Прифьювурга. Познакомились они случайно: Мира тащила по заснеженной Робеспьеровской огромную коробку с глиняными горшками, а Август, с крыльца заметив эту неравную схватку, вызвался помочь.
– Что это у вас в коробке? Камни?
Мира с тяжелым стоном отпустила ношу и обернулась. Светлые кудри ее устраивали бунт – они повсеместно вылазили из-под бирюзовой вязанной шапки, норовя вот-вот от нее избавиться.
– Горшки для цветов, – торопливо ответила она, щурившись от январского солнца.
Тогда Август отметил необычную внешность своей новой соседки. Ее зеленые, далеко посаженные друг от друга глаза смотрели вокруг по-лисичьи лукаво. Светлая, почти белая кожа сливалась со светлыми волосами. Слабой и застенчивой эта девушка не выглядела, уже тогда энергия в ней била ключом.
Левитант ей улыбнулся.
– Вы, госпожа, вместо того, чтобы эту славную коробку по рыхлому снегу тащить, вынесли бы ее лучше на лед. Ближе к силе трения, так сказать. – Он обошел девушку и взялся за другой край коробки. – Примите помощь молодого левитанта?
Мира кивнула, отбрасывая с лица волосы.
– С радостью приму.
Граффы сдвинули коробку на скользкую обочину и покатили ее по петляющей улице. Коробка оказалась не только тяжелой, но и страшно неудобной – и как эта кудрявая леди смогла протащить ее в одиночку от Скользкого бульвара, что в двух кварталах отсюда?
– Я, кстати, штурвал, – отметила Мира, еле дыша. – Но двигать такую тяжесть навыком, знаете ли, ни чуть не легче, чем двигать ее вручную.
– Вам стоит написать жалобу на имя Белого аурума. Весомое с его стороны упущение.
В тот период Мира с головой ушла в создание своей цветочной мастерской. Неделями что-то красила у себя, отчего в парадной долгое время стоял спертый запах краски и ацетона, сама сколотила себе стол для работы. Услышав однажды ритмичный стук молотка, Август снова вызвался помочь, но когда он зашел в квартиру номер «2», то обнаружил там уже готовый стол, к которому Мира привинчивала четвертую ножку.
Ее инициативы было больше, чем кудряшек на ее голове, и к весне обычная квартира номер «2» преобразилась в настоящую мастерскую. Той весной Август частенько помогал ей с рабочей поклажей, таскал доски и нескончаемые горшки. Цветочный холодильник притащил тоже он, в паре с одним крепким отражателем. Мира же в качестве благодарности кормила Августа домашним обедом, а он время от времени приглашал ее в «Вилью-Марципана» – отведать лучший черный кофе в Граффеории.
Они были соседями. Они были почти что друзьями.
С появлением на Робеспьеровской братьев Кроунроул все изменилось. Когда те ступили на порог алого дома, шедшие в тот момент по улице Август и Мира познакомились с ними. Черноволосые, чопорные, не в меру воспитанные. В обычной своей жизни Август таких избегал, по крайней мере очень старался. Но с того дня с братьями он то и дело сталкивался.
То в «Вилья-Марципана» их встретит, то в общей парадной, то в гончарной мастера Эшелотта, где Филипп искал вазоны для питьевого фонтана, а Мира заказывала цветочные горшки. Август, по природе своей, человеколюбив, он легко находил общий язык с каждым. Его, этот самый язык, он нашел и с братьями Кроунроул, когда узнал, что они оба следили за лыжными соревнованиями эфемеров, что ежегодно проходили на склонах средних Дюр. А стоило младшему из братьев, Филиппу, внести за Августа залог и вытащить его из полиции, сердце левитанта совсем растаяло, и он пригласил кузенов на первый светский четверг. Пригласил он и Миру, которой необходимо было развеяться – с открытия ее мастерской заказы посыпались градом.
Первый светский четверг проходил в квартире Августа, на полу, с лепешками из булочной на углу и с чаем в термосе – даже посуда у левитанта имелась исключительно походная. За дни их знакомства Август уже успел привыкнуть к устойчивости двух братьев к любому виду смеха (хотя шутил он при них очень даже неплохо). И к их светским манерам привык, из-за которых вечера и получили свое название. Сидеть на полу и поедать остывшие лепешки было для братьев в новинку, и Август умилялся всякий раз, когда кто-то из них запрашивал у него салфетки (которые в последний раз в этой квартире водились еще при старых хозяевах).
Филипп, младший из Кроунроулов, уже тогда нравился Августу куда больше его тихого брата. А когда Филипп поделился своими планами по созданию иллюзорной библиотеки, Август так оживился, что даже захотел побыть чуток гостеприимным и разогреть гостям их затвердевшие лепешки.
Старший из Кроунроулов, Нильс, был больше молчаливым и как будто все время задумчивым. О себе он почти не рассказывал, только кивал, когда Филипп упоминал об их жизни в «Гранатовом шипе». Когда Мира принималась в воодушевлении рассказывать о своих цветочных занятиях, Нильс обращал к ней надменное лицо и молчаливо слушал. Тогда Август первый раз заприметил, какими разными были эти двое: суетливая и без умолку говорящая Мира и закрытый, сидящей в стороне Нильс.
За первым светским четвергом пошел второй, а за ним – целая дюжина. Соседи сблизились и приноровились проводить встречи у каждого по очереди. В квартире у Миры нравились Августу больше всего – там всегда вкусно пахло цветами и свежеиспеченной выпечкой. Каждую неделю четверо соседей встречались, слушали торопливые речи Миры, смеялись над шутками Августа, просвещались под цитаты Филиппа… И все бы ничего, но спустя полгода Август стал замечать в Мире неприятные для него изменения.
Она перестала звать его для помощи в мастерской, перестала звать его на совместное испитие кофе. Она перестала его замечать. Август пытался себе внушить, что поведение Миры ему безразлично, даже завел себе привычку подмигивать каждой мимо проходящей девушке. Но однажды, летом, он увидел на пороге ее квартиры Нильса – эфемер вытаскивал из квартиры ее старый шифоньер. И в тот день Август ощутил, как внутри него что-то сломалось.
– Привет, – спускаясь по винтовой лестнице, кинул ему Август. Старый шифоньер застрял в узком дверном проеме, Нильс не справлялся с ним, и левитант не смог пройти мимо. – Шкаф слишком широкий, его нужно наклонить и вынести под углом. И лучше делать это вдвоем.
Нильс, весь взмокший от усилий, обернулся. Угловатый, с темными всклокоченными волосами и серыми глазами, слишком светлыми для такой темной оболочки, он посмотрел на Августа пристально, словно рентгеном прошелся. Он всегда так смотрел, кто бы перед ним не стоял, и Август уже успел привыкнуть к этой его отталкивающей особенности.