– Женщины! – пробубнил Август себе под нос и, сгорбившись от навалившейся на него несправедливости, скрылся за дверью с бронзовым номером «6».
Глава 17. Клекот
Яркое солнце приозерного города ослепило Доди. Уже час прошел, как она прибыла в Клекот даром эфемера, но ее глаза, привыкшие к хмурому небу столицы, все еще слезились от каждого прикосновения солнечного луча.
Сейчас Доди стояла в живописной бухте Крапивного озера. С ладонью у лба она глядела на воды болотного цвета и пришвартованные лодки, днища которых царапал золотистый песок. За ее спиной жил своей волнующей жизнью сам Клекот, город на холме, и как только эфемер насытилась красотами чистого голубого неба (что для жителя столицы относилось к подлинным сокровищам), она повернулась и зашагала наверх.
Клекот. Звучащий на французский манер город пленил и завораживал. Высокий холм его выглядел как разноцветная пирамида – все дома здесь были яркими, пестрыми, каждый новый цвет был непохож на другие. Доди шагала по бесконечным ступеням бесконечных красочных улиц. Эфемерам в этом городе приходилось непросто – ступени и лестницы замедляли бег и мешали полноценному выходу ипостаси. «По этой самой причине в Клекоте проживает самая маленькая коммуна эфемеров», – вспомнила сыщица.
В королевстве считалось, что Клекот создан иллюзионистами для иллюзионистов. «На двух столпах приозерный выстроен: искусства и виноделия». Доди проходила мимо картинных галлерей и лавок с кислым вином, мимо писательских мастерских и гончарных. Мольберты с клекотской живописью были выставлены прямо на тесных улицах, и Доди не смогла ущемить себя в удовольствии и не постоять рядом. Подлинные экземпляры стояли вперемешку с иллюзорными, которые приобретались граффами для временного пользования – на выставки, которые проводились на клекотских площадях каждые выходные.
Тетя и дядя Постулата, госпожа и господин Малколь, являли собой классических представителей приозерного города: по ипостаси они оба были иллюзионистами, по профессии – художниками. Их дом, одноэтажное строение у вершины, имел сходство с натюрмортом: его фасад украшал размашистый рисунок розовой лилии. Рисунок огибал хлюпкую дверь из тростника и сливался с цветущим, хоть и слегка заброшенным палисадником. Как и в прошлый свой визит, перед тем как зайти, Доди несколько минут разглядывала лилию, ее изящные лепестки с крупинками пыльцы по середине, а потом взялась за выпирающий дугой тростник и вошла.
Встреча ее ждала не самая радужная.
– Нас уже вызывали в участок на допрос, – поджав губы, негодовала госпожа Малколь, хрупкая женщина с растрепанными волосами. – Не понимаю, что еще вы хотите узнать. Мы не видели Постулата больше года.
– Давай сначала выслушаем детектива, Вилса, а уже потом будем выказывать свое недовольство, – вмешался господин Малколь. Он стоял спиной к огромному полотну и вытирал полотенцем измазанные краской руки. Сейчас, как и в прошлый ее визит, он напомнил Доди кузнечика – длинный, тонкий, и одет во все исключительно зеленое.
Доди сама не знала, зачем вернулась в эту гостиную, от присутствия в которой ее упорядоченное нутро приходило в праведный ужас. Здесь повсюду господствовал ее враг: беспорядок. На ободранных стенах висели полотна, всякие: и просто белые, и измазанные. Тут и там валялись засохшие палитры, кисти, вороха бумаги, грязные полотенца свисали с просиженных кресел. Настежь распахнутые окна впускали ветер, чьи порывы тревожили многочисленные листы на полу. А венцом беспорядка была коробка – огромная, с человеческий рост, – сама по себе ползающая по захламленному полу, от чего в воздух поднимались пахучие клубы разноцветной пыли.
– Желтые плащи Клекота, в отличие от плащей столицы, не проводили личных бесед с вашим племянником, – сказала Доди своим рабочим, отполированным как сталь голосом. – Я навещала Постулата в крепости Фальцор, видела камеру, из которой он сумел сбежать.
– Вот же умелец! – встрепенулась госпожа Малколь, разжимая губы и сменяя недовольство на горделивое выражение. – Сбежать из крепости, которая охраняется сотней левитантов! Да, он у нас мальчик талантливый.
Не являлась бы Доди человеком, умеющим держать лицо при любых, даже при самых нетрадиционных обстоятельствах, сейчас она бы разинула от потрясения рот. Их племянник, который подозревается в убийстве и который нарушил целый свод граффеорских законов, – мальчик талантливый?!
– Среди стражников крепости левитантов не больше десяти, – сдержавшись, прохладно отметила Доди.
– Даже если и десять, наш мальчик смог обвести их всех вокруг пальца!
Женщина сложила руки на измазанном краской фартуке и мечтательно уставилась в окно, а Доди, желая вернуть ее к жестокой действительности, громко произнесла:
– Полагаю, мне следует вам напомнить, что Постулат до сих пор обвиняется в убийстве.
– Глупости, – женщина нахально улыбнулась и убрала с лица неаккуратную прядь волос. – Он никого не убивал. Это я вам еще в прошлую нашу встречу сказала, и повторяю вновь.
– Вы присаживайтесь, детектив, – вклинился господин Малколь, убирая с мольберта незаконченный рисунок.
– Сегодня я ненадолго, – поспешила ответить Доди.
– Тогда спрашивайте то, что должны. А ты, Вилса, попридержи-ка свою гордость, мало ли что Постулат смог еще учудить.
С обидой взглянув на мужа, женщина опять поджала губы и принялась молча поднимать с пола разбросанные палетки. Господин Малколь поставил на мольберт чистое полотно, склонил к нему голову и методично закрутил пальцами – словно на невидимой скрипке заиграл. В следующий миг на полотне стали проявляться узоры, черные с серебром. С каждым движением его пальцев узоры проступали все отчетливей, и скоро замкнулись, изображая нечто, похожее на морскую раковину.
– Итак? – закончив, повернулся он в Доди. Раковина обрела и форму, и искрящийся цвет.
– У Постулата на лице есть длинный шрам. Откуда он?
Господин Малколь сморщил лоб. «Задумчивый кузнечик».
– Кажется, это произошло прошлой весной, – неспешно проговорил он, вышагивая вдоль очереди из мольбертов. – Постулат тогда здесь жил, в Клекоте, с нами. Тем вечером он пошел в бар – он часто туда ходил со своими друзьями. Вернулся поздно, а лицо все в крови… Неприятное было зрелище.
– В том баре одно хулиганье! – подала голос Вилса Малколь, с шумом кидая все поднятые с пола рисунки в высокую коробку, которая продолжала самостоятельно скользить из угла в угол. – Нечему и удивляться. Один из хулиганов стал размахивать ножом на другого хулигана, а наш Постулат заступился. Храбрый мальчик. Вот ему и прилетело в лицо. Семь швов наложили, между прочим.
Она в возмущении взмахнула руками, да по неосторожности задела коробку, которая стояла ровно за ней. Та, качнувшись, тут же перевернулась и скинула на пол непомерную кучу макулатуры. Вся эта куча подобно волне добралась и до ног отскочившей в сторону Доди.
– Вилса! – крикнул господин Малколь.
Женщина в беспокойстве начала метаться по комнате, сгребая стопку за стопкой и закидывая их обратно в коробку.
– Сейчас бы штурвала сюда, – пробурчала она.
– Что-нибудь еще Постулат рассказывал о том вечере? – спросила Доди, еле удерживая себя от побега из этого бардака. Внутри нее словно сирену включили, оглушительную, призывающую немедля покинуть здание.
– Уже не помню. Давно было, – ответил мужчина, продолжая стоять на месте.
– И я не помню, – вторила ему жена.
«И что эта информация тебе дала?» – с отчаянием подумала Доди. Какое-то время она молча наблюдала за тем, как листы падали в огромную ходячую коробку, не понимая, о чем ей следовало спрашивать дальше. Снова просить перечислить имена друзей Постулата, с которыми он общался, пока жил в Клекоте? И с кем он ходил в тот бар?
«Смотри туда, куда другие не смотрят».
Внезапно ее взгляд зацепился за помятый листок, который госпожа Малколь поднимала с пыльного пола.
– Что это? – Доди поддалась вперед.
– Это? – Вилса выпрямилась и разгладила ладонями лист. – Рисунок, но не мой. Твой?
Она показала лист мужу.
– Нет, – вкрадчиво ответил кузнечик.
– Тогда Постулата, – кивнула женщина.
– Постулат тоже рисовал? – чувствуя, как ускоряется кровь в ее жилах, спросила Доди.
– Скорее баловался, – ответила Вилса. – В этом доме больше заняться-то нечем. Одни кисти да краски…
– Можно взглянуть?
Женщина протянула листок в некотором замешательстве, но Доди даже не заметила этого. Она неотрывно смотрела на рисунок, попавший в ее руки.
Алая краска кое-где выцвела, края были порваны, но сам рисунок проглядывался отчетливо.
Звезда о девяти концах. Знак девяти пилигримов.
– Ну да, звезда, – как ни в чем не бывало промычала госпожа Малколь, и Доди поняла, что ненароком произнесла свои мысли вслух. – Вон там валяются еще похожие рисунки.
Детектив оглянулась вокруг. По крайней мере еще на пяти разбросанных листах она увидела ту же звезду, выписанную той же алой краской.
– Какой давности эти рисунки? – выдавила из себя Доди.
Вилса оглядела огромную коробку.
– Этот ходячий короб мы приобрели у кукловода в прошлом феврале. Или в марте? Когда-то тогда, – ответила она. – Значит, рисунки в ней копятся больше года.
За одну только минуту в голову Доди набежало столько мыслей, что она не сразу смогла скомпоновать их в полноценные предложения. Следующий шаг, она должна определиться со следующим шагом!
– Все звезды нарисованы красным цветом, – отметила сыщица.
– А, ну да, – Вилса хихикнула. – Красный – любимый цвет у Постулата. Счастливый его цвет. Он даже вещи красные на себя надевает, когда идет на важные встречи.
Доди сделала глубокий вдох и такой же глубокий выдох.
– Как называется тот бар, откуда Постулат вернулся со шрамом?
Теперь ответил ей господин Малколь. Он, в отличие от жены, заметил состояние Доди и с интересом за ней наблюдал. Штанины его зеленых брюк колыхались от проникшего в гостиную ветра.