Ирвелин и Филиппа левитанту приходилось видеть редко, а Миру он последний раз встречал тогда, в кофейне, когда застукал их с Фроем за веселенькой игрой с трубочками. Когда июль перевалил на середину, Августу казалось, что он совсем одичал. Перестал сбривать щетину на щеках, отчего стал похожим на телепата-паломника, бродящего по Граффеории в поисках духа-истины. Перестал с кем-либо общаться. Полет до Крылатого Ущелья он пропустил, а собрания лагеря он безбожно игнорировал, падая после работы на матрас без сил. Ему даже интересно стало, как долго предстоит упрашивать Паула взять его на Верховный мыс после стольких пропусков?
На сколько Августа еще хватит – он не знал. Спасение он видел только в обвинении мастера Морога в гнусном сокрытии места нахождения принцессы, однако никаких доказательств его вины, помимо наличия под своим покровительством четверки грифов, Август заполучить не мог. Мастер Морог всегда вел себя как в первый день приговора: держался холодно и отстраненно, временами напоминая взглядом впалых глаз о его, Августа, ничтожестве. Ничем подозрительным кукловод не занимался, ни с кем подозрительным не разговаривал. Однажды левитант заглянул в заднюю комнату, куда должен уходить кукловод, но кукловода там не застал. На следующий день, проследив за ним, левитант выяснил, что пока Август драил клетки, мастер Морог отправлялся в восточную пристройку Мартовского дворца. На этом его бесполезная слежка заканчивалась.
Одно в его теперешней жизни радовало Августа: преображение птичьего дома. Спустя месяц уборки левитант мог наблюдать за птицами, летающими по светлым и ухоженным клеткам; за жестяными мисками с чистой водой без примесей помета и грязи; за решетками, за которые можно было взяться голыми руками, не боясь заразиться дизентерией. И сами окольцованные птицы начинали привыкать к Августу. Многие виды, такие как сизые вороны, уже не припускали ходу к потолку, когда левитант заходил к ним сменить воду. И свиристели перестали визжать при каждом его приближении.
И черные грифы.
Август часто подходил к дальним клеткам и наблюдал за ними. Неизменно сидящие на жердочках, они расправляли бурые крылья, выгибали шею и следили за всем, что происходило в коридоре. Когда Август смотрел на них, они смотрели на него – все четверо разом. Четыре пары хищных глаз впивались в его лицо, и поскольку питались грифы исключительно костями, от такого их взгляда можно было подумать, что они совсем не прочь отведать костей гуляющего тут левитанта.
– Расслабьтесь, ребят. Не вкусный я. Горький и пахучий. Особенно после месяца, проведенного здесь, – сказал он им однажды, но реакции никакой не получил. – А в этом месте положено смеяться, – подсказал он и сам себе усмехнулся.
В конце июля, когда Август в очередной раз зашел ранним утром в двери птичьего дома, у клетки с грифами он застал мастера Морога. Тот стоял и что-то нашептывал им; его ровная спина шла вровень с прутьями их решетки. Август пересек длинный коридор и остановился неподалеку от белой фигуры. Он вдруг остро ощутил всю усталость, накопленную за месяц. Усталость давила на плечи и поясницу, сковывала легкие, мешала ногам быстро идти. Надоело.
Мастер Морог начал поворачиваться к нему, но Август не дал ему заговорить первым.
– Это вы помогли принцессе Ограте сбежать. Вы науськивали черных грифов, чтобы те подлетели к крепости Фальцор и помогли выбраться из камеры узнику по имени Постулат. И вы, я уверен, знаете, где прячется сейчас дочь Короля. Знаете и молчите.
Все это Август произнес на одном дыхании. Сердце нещадно колотилось, отбивая ритмы по грудной клетке. Он смотрел прямо во впалые глаза кукловода и, договорив, часто задышал. В голове пронеслись слова Филиппа, сказанные с противным снисхождением: «Прижать его к стенке? Таков твой план». И почему-то только сейчас Август почувствовал солидарность к мнению друга. Дурацкий был план.
Рябое лицо мастера Морога было обращено к левитанту. Несколько долгих мгновений оно ничего не выражало, будто кукловод заново прокручивал все слова Августа, чтобы получше их уяснить. А потом он сделал шаг вперед и произнес ледяным, как сталь на морозе, голосом:
– Вы глупец, Август Ческоль. – Развернулся и зашагал прочь. – Сегодня на вас отбеливание потолка. Ваша ипостась придется как раз кстати. Кисти и побелку вы найдете у выгребной ямы. Приступайте.
Кукловод открыл дверь задней комнаты и исчез, оставив Августа в полном, безысходном замешательстве. Левитант повернулся к грифам, те неотрывно смотрели на него. Они словно повторяли за своим хозяином: «Ты глупец, Август Ческоль».
Что это значит? Морог признал вину? Или попросту не стал перед ним оправдываться?
Но что бы не означала странная реакция кукловода, дальнейший ход приговора для Августа никак не изменился. Мастер Морог не стал ни злее, ни добрее, чем приводил левитанта в еще большее замешательство. Складывалось ощущение, что кукловод не придал обвинению и толики значения. Может, он полагал, что Август струсит пойти напрямую к Королю?
Если так, то он был прав. Август действительно трусил. Теперь он начинал сомневаться в своих выводах на счет участия Морога в заговоре, а с пустыми подозрениями, не подкрепленными хоть какими-то аргументами, идти к королю Граффеории было глупо даже по меркам Августа.
От тяжелых мыслей, не покидающих его русую голову, Августа отвлек неожиданный гость. Гость был настолько неожиданный, что сперва Август принял его за галлюцинацию, навеянную усталым сознанием.
К птичьему дому подошла Мира.
– Ирвелин сказала, что я могу найти тебя здесь.
– Очень мило с ее стороны, – скорее себе, чем девушке пробубнил Август. Избегая ее взгляда, он взлетел и опрокинул содержимое ведра в выгребную яму.
Мира стояла у оранжереи с тропическими растениями, Август приземлился неподалеку и постарался сохранить равнодушную позу. В этом ему помогло ведро, которым можно было беспечно крутить.
– Ты пропускаешь светские четверги. Тебя не встретишь, как раньше, на Робеспьеровской, – в назидание сказала Мира.
– Я занят, – ответил он.
– Чем?
– Разве не видно? Своим приговором. – Август поднял пустое ведро, покрутил им и отбросил подальше, отряхнув о штанины руки. – Чего тебе нужно, Мира?
Она свела белесые брови.
– Поговорить хочу. Наладить отношения, а то совсем невозможно…
– Ой, не ври. – Август печально улыбнулся и подумал, насколько, должно быть, жалкий у него сейчас вид. – Мы с тобой ругаемся при каждой нашей встрече вот уже год, а теперь, вдруг, ни с того ни с сего, ты приходишь посреди дня наладить отношения?
Поджав губы, Мира опустила голову и стала возить туфлей в сырой земле.
– Ладно, ты прав. Я пришла попросить тебя о помощи, – протараторила она с виноватой физиономией.
– Не проще ли попросить помощи у Филиппа? Или у этого твоего Фроя. А то ведь помощь от моего лица может обернуться новой ссорой. Не велика ли цена?
– С превеликим удовольствием обратилась бы к Филиппу, если бы могла, – процедила она, обняв себя руками. Выглядела она расстроенной, но сочувствие было последним, что Август собирался к ней испытывать.
– Говори, что нужно. Только быстро. – Август обернулся на охваченный виноградом дом, откуда был слышен глухой птичий щебет.
Мира протянула вперед левую руку, с запястья которой свисали прозрачные бусины.
– Этот браслет. Он… странный.
– Браслет подарил тебе Нильс, а не я. Я лишь передал. И что значит странный?
Она подошла к нему ближе, и левитант ощутил легкий аромат ее духов. Следовало бы порадоваться за свое обоняние, измученное долгим пребыванием в птичьих клетках, но Август лишь поморщился, как от проказы.
На его счастье Мира не придала значения сморщенному носу левитанта и сунула запястье ему в лицо.
– Браслет издает какие-то звуки. На, послушай.
Август сначала опешил от ее руки прямо у себя перед глазами, потом поймал себя на том, что молча пялится на ее пальцы, которые все были в мелких порезах и ссадинах.
– Браслет надо слушать, а не смотреть на него, – заметила Мира.
– А, ясно.
Он прислонил ухо к прохладным бусинам и постарался дышать как можно тише, поскольку звуки, исходившие от браслета, были едва слышны, да и Мира на его беду вознамерилась продолжать болтать.
– Мне кажется, браслет говорящий. Точнее… с ним определенно поработал кукловод. Придал бусинам способность к произношению. Звуки я не понимаю, что-то на древних языках, возможно…
– Мира, помолчи хотя бы минуту!
Штурвал умолкла, и Август навострил уши. Отдельные слога, совершенно нескладные. ОН… СУВ… МЕН… ОН… ЙНЕ…
– Что-то слышу, но не понимаю, что…
– Может быть там шифр какой?
Отстраняясь от ее руки, Август призадумался.
– Когда ты заметила у браслета эту особенность?
– Вчера, – сказала она, опустив руку.
– Вчера? Браслет у тебя уже полгода, а звуки, исходящие из него, ты услышала только вчера?
Мира кивнула.
– Вчера я его случайно намочила. Опрокинула вазу с водой, когда доставала оттуда фисташковую зелень.
– Раньше ты браслет не мочила?
– Вроде бы нет.
Озадаченный, Август смотрел на браслет.
– Вода могла стать своеобразным катализатором. Она могла запустить голосовой механизм, встроенный кукловодом в браслет.
– Я подумала о том же.
– Тогда какой помощи ты ждешь от меня? Смею надеяться, за четыре года нашего знакомства ты заметила, что я – не кукловод.
– Я хочу попросить тебя обратиться к кукловоду. К Олли Плунецки. Знаю, ты до сих пор имеешь с ним дела.
– К Олли? Почему именно к нему? В столице полно других кукловодов, более добросовестных.
Мира опять подошла к нему ближе и заговорила скороговоркой, обратив на него зеленые, по-лисичьи сощуренные глаза:
– Я не знаю, что за игру затеял Нильс. Возможно, он ничего и не затевал, и браслет начитывает какие-нибудь глупые стишки, но вдруг… вдруг там какой-нибудь шифр? Нильс уже пытался завербовать меня в общество пилигримов, помнишь? – Мира выдохнула и отбросила кудри со лба. – А Олли уже приходилось сталкиваться с пилигримами. Он сидел у них в плену, пытался оживить по их приказу клоуна… А потом пилигримы его вдруг отпустили, но обращаться в полицию Олли даже не собирался. Желтые плащи сами его приволокли в участок. Думается мне, если в браслете обнаружится шифр, то Олли и здесь не станет болтать.