***
вторник
На следующий день, как и предупреждала Эдея, еду Августу передавали через окошко в двери. Ел он исправно – чего скрывать, умирать очень уж не хотелось.
Ходил по чердаку Август редко, он чаще сидел и наблюдал за меняющимся небом через слуховое окно. Время от времени там появлялись птицы, целые стаи, нарушающие безмолвие плывущих облаков. Август глядел на птиц и размышлял, что за печальную судьбу уготовили для него пилигримы.
Ждать Нильса левитант не переставал. Прошлой ночью, в один особенно холодный час, он вдруг вспомнил о временах, когда Нильс жил на Робеспьеровской. Эфемер часто прогуливал работу посыльного, прикидываясь больным, и по совету Августа использовал крыши в качестве места для укрытия. Нильс залезал на крыши по пожарной лестнице и усаживался у дымохода, оставаясь незамеченным для прохожих. И в дни, когда Август находился в столице, он снижался с неба и присоединялся к нему. Граффы сидели там до вечера, скрываясь от Филиппа и знакомых эфемеров. Каждый раз – новая крыша и новый обзор. Скучать им тогда не приходилось.
Какой бы сильной не была сейчас вражда между ними, Нильс не мог кинуть Августа на произвол судьбы.
Или мог?
Все изменилось предстоящей ночью. Как и в каждую здешнюю ночь, Август долго пытался уснуть, ворочаясь и перекатываясь. Цепь усиливала дискомфорт, мешая расположить ноги поудобнее. Левая ступня постоянно зудела, левое плечо ныло. Полная луна озаряла чердак синевато-серым свечением. Скрежет засова Август услышал, когда ему почти что удалось уснуть, и громко выругаться он не постеснялся.
На чердак вошел Постулат. Вошел он один, дверь за ним тут же затворилась, и кто-то запер ее снаружи. Август сел и вопросительно посмотрел на вошедшего. В одной руке Постулат держал оплывшую свечу в подсвечнике, в другой – что-то деревянное, похожее на футляр для фортепьянных нот. Или дипломат.
Обратив взгляд на луну, Постулат заговорил. Голос его был тихим и жестким.
– Ни в одном из тех фонарей не было ламп, все фонари на улице Пересмешников – пустые. Залезая к ним по лестнице, Интрикий протирал плафон и закладывал в них иллюзию – иллюзорный свет, который отбрасывал вокруг потоки ярче, чем потоки света ламп. По утрам он прохаживался по улице и убирал иллюзии. Иллюзионистом он был талантливым.
Сделав перерыв, Постулат опустил свечу и футляр на пол и сел, сохраняя между собой и Августом расстояние в два метра.
– Мы познакомились с ним по воле случая. Петрос любил свет и все, что могло его излучать. В свечной на Скользком бульваре он считался постоянным покупателем еще до того, как я устроился туда в продавцы. У себя дома Интрикий никогда не использовал электричество, пользовался только свечами и даром своей ипостаси. «Надо же, – думал я, – какая преданность старым традициям». Фитили он выбирал всегда самые толстые, а воск – неизменно маслянисто-белый. Для него мы складывали все свечи в специальные ящики, чтобы не поцарапать восковые стенки. Приходил он всегда по вторникам. – Постулат тряхнул длинными волосами и посмотрел на свечу. Трепыхающееся пламя отразилось в его сосредоточенных глазах. – Однажды он рассказал мне о своей работе фонарщика и о том, что освещал длинные улицы одним лишь даром. В то время мы искали нового иллюзиониста. Такого, чтобы своим даром мог удивлять. Такого, как Прут Кремини. – Он перевел взгляд на деревянный футляр. – Звезде не хватало одного конца.
Август затаил дыхание и неотрывно смотрел на затемненную фигуру перед собой.
– Двое претендентов церемонию не прошли, и мы принялись за поиски следующего. Я предложил рассмотреть кандидатуру Интрикия. – Плечи Постулата содрогнулись. – Это была всего лишь церемония вступления, Август.
Он поднял глаза; в этот момент лицо его не выражало ничего, кроме скорби.
– Церемония вступления – это игра. Игра в кости.
Постулат взял тот футляр, с которым пришел, раскрыл его и расположил между ними. Футляр оказался игральной доской. В тусклом свете Август разглядел на ней выскобленную гравировку в форме звезды с девятью концами.
– Для того, чтобы стать адептом девяти пилигримов, сперва необходимо выиграть. Пилигримы средневековья верили, что нашими жизнями управляет рулетка. Она же судьба.
– Зачем ты рассказываешь мне все это? – встрял Август, уже догадываясь о грядущем ответе.
Постулат вынул из доски четыре черных кости и показал их Августу. Следующие слова он произнес жестко.
– Для того, чтобы выйти отсюда, сперва необходимо выиграть.
Глава 27. Претендент и церемониймейстер
По внутренностям Августа расползлось клейкое как мазут предчувствие. Ничего хорошего такое условие не предвещало.
– И каковы правила этой игры? – спросил он, разглядывая черные грани кубиков, которые Постулат скинул на доску.
– Правила просты. В игре есть два игрока: церемониймейстер и претендент. У каждого игрока по две кости, игроки по очереди выкидывают их на доску.
Постулат дернул один из кубиков, и тот завертелся на уголке.
– Первым начинает кидать церемониймейстер. Задача претендента – покрыть количество очков церемониймейстера хотя бы два раза. А попыток всего три. Если у претендента получается перекрыть количество очков церемониймейстера два или три раза, претендент становится адептом. Если же не получается, то претендент выпивает каплю забвения и забывает обо всем, что c ним происходило в последние часы.
– Интрикий Петрос умер от капли забвения?
– Нет, капля забвения не может убить. У этой игры есть еще один исход. – Крученная кость остановилась и упала на грань. – В случае, если все три раза претендент выкидывает девятку, то претендент соглашается на смерть.
– Чего?
Август хохотнул. К его лбу медленно подступил пот. А еще понимание, что ему срочно нужно отсюда сваливать.
– Все три раза Интрикий Петрос выкинул девятку, – ровным, почти жестоким голосом произнес Постулат. – Такое случается крайне редко, но… случается.
– Ты был церемониймейстером в игре с Петросом.
– Да, был.
– И ты обрек его на смерть.
– Нет! – выпалил Постулат, отчего Август невольно дернулся, и цепи на его ноге звякнули. – Претендент вправе не соглашаться на игру! Петрос выслушал меня и дал согласие, без давления с моей стороны. Я лишь хотел предложить ему дело… значимое дело. Я хотел предложить ему нечто большее, чем уличные фонари. Стать частью значимого. Я не мог предугадать, что он выбросит все девятки!
– Какое чудесное у тебя оправдание, – не смог сдержать улыбки Август. – Наверное, от него и спится по ночам легче…
Постулат вскочил и опрокинул игральную доску; черные кубики разбежались по темным углам. В тот же миг заскрипел дверной засов, и на шум к ним вбежали Брагаар и, к изумлению Августа, сам Нильс. На Августа эфемер не смотрел, лишь на Постулата, который сжимал и разжимал кулаки.
– Все нормально, Постулат? – спросил Брагаар, проверяя взглядом целостность железной цепи.
– Нормально, – ответил он.
– Вы сыграли?
– Еще нет.
– Тогда в чем проблема?
Челюсть Постулата задвигалась.
– Никакой проблемы нет. Мы начинаем игру. Брагаар, верни доску и кости на места.
Штурвал тут же махнул руками. Игральная доска перевернулась и легла лицевой стороной вверх. Кости перекатились на середину чердака, чуть взлетели и упали на доску: два кубика упали у ног Постулата, два кубика – у ног Августа. Пройдясь по ним быстрым взглядом, Август посмотрел на Нильса. Эфемер стоял в отдалении, совсем рядом с выходом. Ни свечной, ни лунный свет его не касался, и Август не мог разглядеть его лица.
– Ты сказал, что претендент вправе не соглашаться на игру, – заметил Август, возвращаясь вниманием к игровой доске. – Так вот: я на игру не соглашаюсь.
– А ты необычный претендент, – с желчью в голосе произнес Постулат, опускаясь на пол и зачерпывая в ладонь два своих кубика. – Мы не предлагаем тебе стать адептом – видишь ли, левитант среди нас уже есть. – Он широко улыбнулся только правой стороной своего лица, левая же сторона со шрамом была как будто атрофирована. – Если ты покроешь мое количество очков хотя бы два раза – мы отпустим тебя, и к волоску твоему не притронемся. Да, Август, так просто. Но если у тебя не получится, то ты выпьешь каплю забвения – достаточно крепкую, чтобы позабыть несколько дней кряду. Память ты потеряешь не сразу, она будет уходить постепенно в течение часа. Возможно, ты успеешь добраться до столицы, а возможно, и нет…
– А если все три раза я выброшу девятку?
Постулат снял улыбку. Его лицо стало жестоким.
– Ты уже понял, что произойдет в таком случае, не так ли?
– На пилигримов повесят еще одно убийство?
– Здесь ты не прав, – закрутил головой Постулат. – Полиция не знает, что я как-то связан с пилигримами.
– Это пока.
Постулат усмехнулся.
– Ты, Август, слишком высокого мнения о наших псах правопорядка. Со дня побега прошло больше месяца, а псы до сих пор не вышли на мой след.
Август опустил взгляд на два кубика, лежащих у его ног. В полумраке отчетливо просматривались только белые точки, запечатанные на черных гранях. Если верить Постулату, ничего страшного игра ему не предвещала. Не считая смерти, конечно. Но Август был не настолько глуп, чтобы поверить, что в случае его выигрыша пилигримы отпустят его просто так. Эти граффы понимали риски и слишком заботились о своей неприкосновенности. Они не выпустят из своих лап левитанта, который может выдать их местоположение. Скорее всего, подозревал Август, и в том и в другом случае они напоят его каплей забвения. Возможно даже, они уже добавили этот яд в его вечерний бульон… Тогда для чего нужен этот кордебалет с игрой? Чтобы позабавиться и увидеть ужас в вечно ухмыляющихся глазах Августа?
Настоящая опасность таилась в трех девятках. Какова вероятность, что он повторит печальную участь Интрикия Петроса? Когда-то давно, в школе, Август проходил теорию вероятностей. Выражаясь точнее, учитель объяснял всему классу эту хитрую науку, в то время как Август играл с соседом по парте в виселицу. Краем уха он слышал про число благоприятных событий и число возможных, про их отношение и деление. Какова вероятность трех бросков с одинаковым количеством общих очков? Один к ста? Один к тысячи?