Эдея продолжала стоять возле окна. Быстрое движение рукой, и в ее ладони заблестел украденный ею браслет. Пока ламповый свет отражался от прозрачных как ледник граней, она крутила его и переворачивала. «Маленькая воровка», – едко подумал Август. Сполна полюбовавшись браслетом, Эдея закинула его обратно в нагрудный карман комбинезона и вышла вслед за Милдред. Выключить в хранилище свет она не забыла, оставив двух беглецов в распоряжении луны.
Первым зашевелился Август. Кое-как приподнявшись, он вылез из ниши. Все его мышцы словно одеревенели, тело ломило, а шея выразительно хрустнула, когда он принялся ее разминать.
– Нам нужно торопиться, – сказал он вылезающей из ниши принцессе. – Скоро пилигримы наведаются в вашу чердачную комнату, чтобы напоить вас сонным порошком. И им может не понравится то, что вас в этой комнате больше нет.
– Нужно подождать, Август. И мы выберемся.
Моль, в отличие от Августа, не стала разминать ни одну из частей тела. Из ниши она вылезла подобно гимнастке, изящно и плавно изгибаясь, и выглядела как человек, который только что поднялся с мягких подушек.
– Почему вы не сбежали от них? – задал Август ей вопрос, наблюдая, как принцесса ловко огибает стеллажи и подходит к окну. – С вашей-то подготовкой!
– А потому, господин Ческоль, что среди моих похитителей был Постулат, с которым я имела глупость тесно общаться целых полгода, – с прохладными нотками в голосе ответила она. – Постулат знает о моих талантах, и он позаботился о том, чтобы я не смогла ими воспользоваться.
Свою речь принцесса оборвала, давая понять, что обсуждать эту тему она более не намерена.
– Ясно, – буркнул себе под нос Август, встав от нее на расстоянии. Следующие слова он произнес с усмешкой: – Слышали о кукле? «Кукла и есть человек, только фарфоровый». Пилигримы белены объелись, по всей видимости. Или напились разноцветных жидкостей своего материализатора.
– Их кукловод смогла оживить куклу, – все тем же прохладным тоном сказала Моль. – Полноценно оживить. Душа куклы завершила цикл, обрела живой облик. – Она обернулась на Августа, который чуть не опрокинул с полок те самые банки. – Да, представьте себе: мне приходилось слышать обрывки их разговоров.
– Но как такое возможно?
Моль пожала плечами.
– Как-то. Я не специалист в навыке кукловода. – Она повернулась к окну. – Зато я специалист в навыке левитанта, а сейчас мы нуждаемся именно в нем.
– Я тоже специалист, – решил отметить Август, что вышло весьма по-детски. – Но как нам помогут наши летные навыки, пока мы скрываемся здесь, окруженные пилигримами и зарешеченными окнами?
Задал свой вопрос Август ее затылку, поскольку Моль снова отвернулась.
– А здесь, господин Ческоль, нам поможет моя двадцать пятая степень ипостаси, – сказала она.
Отреагировать на ее новость Август не успел, успел только рот раскрыть да подкинуть брови к макушке. Моль опередила его, резко задав вопрос:
– Вы знаете, что дает левитанту двадцать пятая степень?
Август хотел ответить – как же, он ведь специалист! – но вдруг понял, что о 25-ой степени своей ипостаси он совершенно ничего не знал. «Потому что она недостижима», – пронеслось у него в мыслях, но произнести это вслух он не решился. Вдруг у этой выскочки действительно она, та самая…
– Двадцать пятая степень, господин Ческоль, дает левитанту уникальную связь с птицами, – сообщила Моль решеткам на окне. – Такая связь даже крепче связи между птицами и кукловодами.
А потом она обернулась, надменно выставив подбородок вперед.
– Думаю, пришла пора мне ответить на ваш давний вопрос. Да, господин Ческоль, прошлой осенью я присутствовала во дворце, когда пилигримы похищали Белый аурум. Я знала о краже.
Глава 30. Левитанты и птицы
Моль продолжала говорить, а Август за время ее истории успел совершенно позабыть, где и среди кого находился.
– В тот день я занималась культурологией в каминной комнате, та прилегала к галерее. После полудня в галерею поднялись монтажники, они занимались установкой сцены ко Дню Ола. Мой учитель, мастер Емен, сущий болван. На уроках я всегда лишь делала вид, будто слушала его нудные лекции.
Она с пренебрежением закатила глаза, а Август ненароком вспомнил себя и свои школьные годы.
– В тот день в галерее было очень шумно, но среди беспорядочных технических звуков я ясно различила звук разбившегося стекла. Я сразу поняла – разбилось что-то крупное, и разбилось оно вдребезги. Стало даже любопытно, что именно рабочие умудрились разбить, если вазу из горного хрусталя, то мой отец их сегодня же депортирует. Я терпеливо ждала, когда мастер Емен закончит свой монолог о гусиных перьях на плюмажах и их роли в культурном наследии Граффеории, а потом пожаловалась на духоту от жаркого очага. Чтобы проветриться, я вышла в галерею. Монтажники спокойно крепили сцену к полу, вокруг и рядом с ними – никаких осколков. Заинтригованная, я пошла в западное крыло, где выставлены реликвии, но и там все витрины находились в целостности и порядке. Стеклянный куб с Белый аурумом как и прежде занимал всю середину зала, а охранял его Прут Кремини – дворцовый отражатель, как мы все тогда думали. Остальные отражатели вышли тогда на обед. Я подошла к Кремини и сказала ему, что слышала, как в галерее что-то разбилось, и спросила, не видел ли он разбитое. Кремини же тогда даже взгляда ко мне не обратил, только головой замотал. В каминную комнату я вернулась озадаченной, и звук разбитого стекла не выходил у меня из головы до самого Дня Ола.
Праздничным утром, когда в галерее творилась суматоха по подготовке, я вернулась в западное крыло. Кремини ушел на завтрак, в крыле дежурили другие отражатели. Мои глаза уловили золотой отблеск Белого аурума, и я подошла ближе к стеклянному кубу. Куб и камень выглядели обычно, никаких перемен, но когда я намеривалась уже отойти, внизу, на ковре у подножия куба, я заметила что-то блестящее. Я нагнулась, чтобы лучше разглядеть, и увидела кусок стекла. Небольшой кусок, с палец. Я подобрала его. Стекло было гладким и ровным, словно отколотым от окна. Следом я подняла взгляд на гладкую поверхность стеклянного куба – на вид он был целым и непробиваемым, как и обычно.
Не могу сказать, что тогда я все поняла. Вопросов у меня было гораздо больше, чем ответов. Помню, как вспомнила, что иллюзии как и отражательные монолиты могут держаться без подпитки до нескольких суток. Но в тот момент я знала, что Кремини был выдающимся отражателем – на службу во дворец он устроился недавно, но молва о нем и его степени ипостаси уже успела разойтись по всему дворцу.
За дверью хранилища послышались звуки, глухие и неотчетливые, и беглецы прислушались. Скоро стало ясно, что звуки отходили от лестницы – кто-то спускался по ней. Когда все стихло, Моль задала Августу вопрос:
– Куда вы отправляетесь, господин Ческоль, когда вам нужно побыть одному и поразмышлять?
Сначала он удивился ее вопросу, точнее его тону, который был близок к обычному человеческому, а потом отвел взгляд к небу, схваченному серебристым маревом, и ответил ей почти что с трепетом:
– Улетаю подальше от привычных мне мест. Туда, где меня не найдут.
Искоса он заметил, как Моль обратила взгляд к небу вслед за ним:
– А я ухожу в Птичий дом. Он находится в Восточном саду.
Не подав виду, насколько сильно он удивился, Август подпер больную руку здоровой и хмыкнул:
– Наслышан.
– В Птичьем доме я кормлю птиц, – продолжала она, – наблюдаю за ними, иногда даже говорю. Проделываю я все это тайно, пока их кукловод занят в Мартовском дворце. Ха, да этот сноб скорее мантию свою съест, чем подпустит меня к своим подопечным!
«Нет никакого братства наследницы», – понял Август, глядя на искаженное неприязнью лицо принцессы.
– Утром в День Ола, когда кукловод был в переговорной вместе с отцом, я отправилась в Птичий дом. Поразмышлять. Зайдя туда, я сразу же заметила перемену. Стоило мне переступить порог темного коридора, как все птицы разом затихли. Разом! А их там, поверьте мне, порядком. Даже свиристели перестали визжать. И пока я, встревоженная, летела в дальний конец птичьего коридора, все клювы были обращены ко мне. Все, господин Ческоль. Обычно подобным образом птицы ведут себя с мастером Морогом, их кукловодом, когда тот прикажет им соблюдать тишину. Помню, как внезапно вспомнила о своей двадцать четвертой степени ипостаси… Да не удивляйтесь вы так! Всем наследникам принято ежедневно развивать свою ипостась. В моем паспорте цифра «двадцать четыре» стояла уже к восемнадцати годам.
Август закрыл рот, который он невольно открыл, но последующие слова принцессы заставили его вновь напрячь челюсть.
– Что значит для левитанта двадцать пятая степень ипостаси я помнила из уроков по мифологии – их я слушаю примерно. Крепкая связь с птицами. Люди, ставшие в Граффеории левитантами, имеют с птицами поразительное количество схожих генов. Вы знали?
Август оторопело на нее глядел, из чего Моль сделала несложный вывод.
– Ну, теперь будете знать. – Она сощурилась. – В то утро, находясь у дюжины птичьих клеток, я впервые ощутила эту связь на практике. Тогда я подошла к самой дальней клетке, где жили грифы…
Высоко в небе мелькнуло движение, и Моль, замолкнув, снова вцепилась в оконные решетки. По мере приближения движущихся вдалеке черных точек Август все отчетливее понимал, что происходит.
– Вы наладили с ними связь, – шепотом произнес он, наблюдая за взмахами темных крыльев.
– Да, – кивнула Моль. – Я зашла к грифам в клетку. Подчинялась я тогда отнюдь не инстинкту самосохранения, а сильному внутреннему порыву. Грифы не набросились и не отпрянули, они только с любопытством смотрели. С покорным любопытством. Я опасливо глядела на них и недоумевала: если допустить, что Белый аурум украли, и сейчас он находится в другом месте, там, где его свойства усиливаются…
Август перестал воспринимать смысл произнесенных ею слов. Крепкая связь с птицами. Эта фраза капелью зазвенела в его мыслях. Левитанты и птицы.