И Ирвелин рассказала, как в утренних потемках создавала невидимые, но крепкие ступени, как карабкалась к окнам третьего этажа с одной ступени на другую и как дважды отражательные ступени не выдерживали ее веса.
– ..в последний момент я ухватилась за откос, чудом не свалившись вниз. Вот была бы я левитантом…
– Лестно слышать, – не смог отказать себе в удовольствии Август. – Очевидно, что левитанты по природе своей – лучшая ипостась.
– Ага. – Девушка фыркнула. – Губу посоветую тебе закатать, а то она обвисла слишком. Левитанты по природе своей – граффы с самым раздутым эго.
– Вот здесь ты и ошибаешься, подруга. Вспомни об эфемерах.
Ирвелин изобразила задумчивость.
– Видимо, говорила я сейчас лишь об одном левитанте, самомнение которого широко известно.
Август разошелся в улыбке, да настолько широкой, что щеки его добрались до самых висков.
Прелестная, милая Ирвелин. Он готов был прямо сейчас схватить ее за хрупкие плечи и покружить, только вот уселись они довольно неплохо, а перед Ирвелин лежала весьма любопытная для него вещь.
– Мое самомнение ты уж, пожалуйста, не трогай, оно мне подороже ипостаси будет, а вот дневники Феоктиста Золлы покажи.
Сев поудобнее, Ирвелин придвинула к коленям рюкзак и расстегнула на нем туго натянутые пуговицы. На паркет посыпались ветхие тетради и листы. Затхлый аромат сгнившей бумаги разошелся по всей гостиной.
Август оглядел скинутый ворох и присвистнул.
– Не хочу тебя расстраивать, Ирвелин, но отныне тебя можно называть вором.
– Как только я прочитаю их, я верну все обратно.
– Всенепременно, – бодро ответил Август и вынул из кучи одну из тетрадей. Смахнув засохших тараканов, он осторожно ее раскрыл. – Ты вынула из того шкафа абсолютно все?
Почерк писателя был крупным, его слова занимали все возможное пространство, а буквы слонялись по строчкам вразвалочку, как гулены навеселе, переваливаясь из стороны в сторону.
– Нет, разумеется. Все тетради я бы утащить не смогла. Я вынула только часть.
– И ты будешь это все читать?
– Буду.
– Тут и за один год не управится.
– Значит, буду читать два года.
Хмыкнув, левитант отложил похрустывающую от старины тетрадь и со снисхождением посмотрел на Ирвелин.
– Слушай, давай я поговорю с принцессой. Она дала мне слово: если я помогу ей с Постулатом, она обеспечит твоему отцу шанс на возвращение. А я ей помог, и даже больше – я спас ее саму от этого самого Постулата. – Август невесело усмехнулся, увидев, как у Ирвелин округляются глаза. – Ты пойми. Если она поможет нам, тебе не придется тратить свое время на… это. – Театрально-брезгливым жестом он указал на кучку листов у своих ног и на кучку тараканов, когда-то давно усопших.
Ирвелин не отступала:
– Принцесса известна своим бунтарским настроением. И, к тому же, ты забываешь про советников…
– Да помню я о них. В решении по отмене приговора участвуют все восемь советников Короля. Но, Ирвелин, принцесса дала мне слово. Позволь мне просто напомнить о нем.
Прикрыв глаза и какое-то время не двигаясь, отражатель неуверенно кивнула. А потом, не раскрывая глаз, бросила в него вопросом:
– Когда ты собираешься рассказать нам о своем недавнем приключении?
Как бы необычно для Августа это не звучало, но рассказывать друзьям о своих последних днях желания он не испытывал. Прошлым вечером его подвергли поверхностному сканированию, серое вещество в его голове словно через мясорубку пропустили. «Вероятны слабые головокружения, господин Ческоль», – уверяла его телепат Алиса Фанку, а он в ответ лишь что-то кротко мычал, пытаясь сфокусировать гуляющий взгляд на высоком лбу телепата.
Сегодня голова кружилась уже меньше, но заново проживать все те события он совсем не хотел. И пока Август подбирал слова для вежливого отказа, Ирвелин добавила:
– Филипп и Мира волнуются о тебе.
А на это Август только тоскливо завыл.
«Волнуются. Ага, как же. Им обоим не терпится узнать, виделся ли я с Нильсом. Вот о ком эти двое действительно волнуются».
– Придешь сегодня в «Вилью-Марципана»? – не унималась она.
К горькому сожалению левитанта, Ирвелин Баулин обладала одним противным качеством. Она умела убеждать. И Август никак не мог научиться противостоять этой ее силе, смотрящей на него через большие карие глаза.
– Ладно, – понурившись, сдался он. – Но с тебя один бочонок с пуншем. А нет, даже два.
***
Пусть улица Доблести со временем и утратила сокровенный смысл своего названия, однако кое-что на ее дорожном камне все же позволяло вспоминать об улице с добрыми мыслями. Кофейня «Вилья-Марципана». Тихое место, в котором варят лучшей кофе во всей Граффеории (по мнению одного левитанта).
Август держался в метре от земли и глядел в окно кофейни. В самом ее углу сидели Филипп и Мира. Перед ними стояли чашки, давно уже опустевшие. Филипп о чем-то говорил, избегая всяческого намека на жестикуляцию, а Мира, по предположению Августа, его внимательно слушала. Он видел только половину ее белокурого затылка, другую же половину закрывал корпус черного рояля, за которым играла Ирвелин. С улицы ее исполнения Август слышать не мог, но был уверен, что играла Ирвелин восхитительно.
Граффы ждали его, левитант обещал явиться еще полчаса назад. Бесцельно летая по небу столицы, он откладывал свой визит до последнего. Объясняться он не любил, а объяснить ему предстояло многое.
Внутрь Август вошел как обычно – в приподнятом настроении и с застывшей на губах шуткой. Гостей в кофейне находилось немного, в этот теплый по меркам столицы вечер граффы предпочли греться на мокрых после дождя скамейках. Когда левитант проходил мимо рояля, Ирвелин ему улыбнулась, а когда дошел до назначенного столика, Филипп ему многозначительно кивнул – со стороны иллюзиониста это все равно, что обнял.
– Пришел наконец.
– Пришел, – Август выдвинул себе стул единственной свободной рукой. – Не мог же я оставить вас здесь скучать. Тоскливо в кофейне сегодня, да? Вон, даже Тетушка Люсия за кассой спит.
– Она так наклоняется, когда выручку считает, – разглядывая его светлый бандаж, отметил Филипп.
– Значит где-то неподалеку спит Клим.
– Чего?
Вздрогнув от звука голоса за спиной, Август обернулся.
– А, привет, Клим. Я это не всерьез – я редко когда всерьез, ты же знаешь.
Рыжий официант нахмурился и помахал перед ним блокнотом.
– Мне кофе, Клим. Спасибо.
Ничего не записав, официант ушел, оставив после себя крепкое ощущение конфуза. Август сел, уложил схваченную бандажом руку на стол и усмехнулся сам себе.
– Странный он тип, этот Клим. И откуда он только взялся?
– Предлагаю перейти к более насущным вопросам, – услышал Август голос, слышать который он совсем не хотел.
Обратилась к нему Мира. Он повернулся к ней, когда та наклонилась ниже и заговорщическим шепотом спросила:
– Ты был в плену у пилигримов. Ведь так?
Клавиши слева от их столика объявили конечный аккорд, и почти сразу к ним подсела Ирвелин, даже не сняв с пюпитра фортепьянных нот. Мира тем временем любопытства не сбавляла, а ее заговорщический шепот превратился в угрожающий.
– Каким образом ты попал к ним? От сыщиков мы слышали, что пропал ты из города-на-деревьях.
Август оглядел всех троих, смотрящих на него как на человека с самой вкусной конфетой. И обреченно выдохнул, подкрепляясь терпким кофе, который подлетел к нему от барной стойки минутой ранее.
Дзуфий, его падение, травмированная нога. Стая волков, долгий полет, город Полилу-Лава. Когда Август упомянул того, с кем он встретился в хижине у доброй госпожи Флеры, вокруг их столика как будто бы все исчезли. Больше не слышались обрывки разговоров с соседних столиков, и звон посуды с кухни исчез, и нерасторопные шаги официанта. С этого момента Августу казалось, что в кофейне остались только они четверо да история, которую он выпускал из себя без привычного остроумия.
– Нильс помог Дзуфу, он вправил ему кость. А потом он ушел, и я последовал за ним.
Слежка с высоты за грузовиком, деревня с водяной мельницей, нежилые в округе дома. Захват Постулата и то злополучное падение, после которого плечо жгло до сих пор. Чердак со слуховым окошком он описал как самое негостеприимное место, где ему когда-либо довелось бывать. Постулат, Эдея, кукла, Брагаар, Милдред. Нильс. Он затронул всех, кого там встретил, и рассказал почти обо всем. Мира весь рассказ прилежно молчала, но стоило Августу посвятить их в тонкости церемонии вступления в ряды пилигримов, как по мере дальнейших слов выражение ее лица становилось все мрачней.
– Значит, Интрикию Петросу попросту не повезло. Ему выпали три девятки, – глухо повторила она.
– Да, – осторожно подтвердил Август, понимая, какие выводы сделала для себя Мира. Он ведь сам сделал такие же выводы – тогда, на чердаке, когда Постулат раскладывал перед ним игральную доску и посвящал в смертельный рок тройной девятки.
Весной прошлого года Нильс предлагал Мире место штурвала у пилигримов, приглашал ее пройти некую церемонию. Нильс знал о рисках, не мог не знать. Но все равно позвал ее.
Август держал этот вывод у себя в голове с того дня, теперь его держала и Мира.
– А где мой браслет? – вдруг спросила она. – Ты успел показать его Олли Плунецки?
Ирвелин и Филипп, не понимая, о чем идет речь, переводили растерянные взгляды с Миры на Августа.
– До Олли дойти я не успел. Я брал браслет с собой на Верховный мыс, положил его в рюкзак, с намерением сходить к Олли сразу после возвращения. А мой рюкзак, как ты наверняка помнишь, сгрызли лесные волки. Вместе с тем браслетом.
Август соврал ей прежде, чем понял, что врет. И даже уши его не покраснели. По лицу Миры сложно было понять, расстроилась она или обрадовалась. Она смотрела на него с холодным сосредоточением, не выпуская наружу и капли эмоций.
– Ясно, – получил он в ответ.
– А как ты выбрался с того чердака, Август? – отозвалась Ирвелин.