– Обеспечу, как и обещала, – произнесла наконец она. – Но на то потребуется время.
Левитант выдохнул. Сбрасывать с крыши никого не нужно, и на том он был благодарен.
– Сколько времени? – спросил он.
– А сколько времени нужно, чтобы подкупить пятерых советников короля?
– Подкупить?
– Ну разумеется. – Моль опять посмотрела на него так, словно считала его тупицей в некоторой высокой степени. – Советников у отца всего восемь, проголосовать «за» должны не менее пяти из них, условное большинство. Но даже один из советников не выразит согласие на возвращение человека, способного украсть Белый аурум из дворца.
– Емельян Баулин не собирается ничего красть. Он просто хочет жить вместе со своей дочерью.
На лице девушки отразилась кривая усмешка.
– Считайте, что советников вы не убедили. Для каждого из них понадобится взятка, и говорю я сейчас отнюдь не о реях. Золота у этих стервятников в достатке.
– Выходит, вам нужно…
– Определиться с пятью видами взятки. И обеспечить себя возможностью их предоставить.
В небе загремело, отчего Август едва не поскользнулся о влажную черепицу. Оба левитанта подняли головы, чтобы просчитать время до начала дождя. В этом вопросе иной левитант обходился без прогноза синоптиков, их образ жизни весьма неплохо их обучал.
«Десять минут», – просчитал про себя Август, высматривая уплотняющиеся тучи.
– До начала дождя у нас семь минут, – раздалось рядом. – Итак, я повторю. Мне нужно время, Август. И слово свое я сдержу.
Клокочущие раскаты пронеслись от севера на юг, небо густело.
«Десять», – упрямо подумал левитант, опустив голову.
– Хорошо. – Он сделал шаг вперед, поскольку слышать друг друга им стало трудней. – Тогда, со своей стороны, я готов помочь в обеспечении вышеуказанных взяток.
Было заметно, как сильно она удивилась. Сначала сощурилась, потом слегка улыбнулась, обнажая на щеках ямочки, которые позволяли испытывать к ней меньшую неприязнь.
– Вы хотите мне помочь? Неужели? – Ямочки ее углубились. – У меня сложилось впечатление, что последним нашим сотрудничеством вы остались не слишком довольны.
Август усмехнулся ей в ответ.
– На какие жертвы только не пойдешь ради друга. И я про Ирвелин, разумеется.
Над головами левитантов гремело. Тучи набрасывались на небо, все настырнее захватывая власть. Следующий свой вопрос принцесса задала громче прежнего, а потому смело можно сказать, что девушка перешла на крик.
– Я узнала о том, что наказание за освобождение Постулата вы отбываете в Птичье доме. Почему вы не сказали мне об этом?
– Потому что вы не спрашивали, – в ответ крикнул Август. – Вы в принципе не особо мной интересовались, а я, знаете ли, не люблю себя навязывать.
Где-то в глубине своего сознания он услышал заливистый смех Ирвелин, но посчитал нужным его не замечать.
– Прислуга проболталась отцу о том, что я часто наведываюсь туда, к птицам, – прокричала принцесса. – И отец подумал, что в Птичьем доме могут быть спрятаны те мои секреты, до которых он никак не может дотянуться. – Она снова усмехнулась. – Что ж. Хоть в чем-то он оказался прав.
– Вы рассказали ему о грифах и вашей с ними связи?
– Нет, ничего я ему не рассказывала. Однако я не могу знать, что именно телепат смог выловить из моей головы. Ведь поверхностное сканирование я тоже прошла. Как и вы.
Над крышей старой биржи поднялся ветер. Черный плащ принцессы разошелся в сильных волнах, ее коса поднялась над хрупкими плечами. Август увидел, как она вознамерилась взлетать, и задал последний свой вопрос.
– Госпожа Моль, а тех желтых плащей, что пропали, уже нашли?
Поднявшись над темной крышей, принцесса вернула свое внимание к Августу.
– Нет, двух желтых плащей так и не нашли. И я сомневаюсь, что их когда-либо найдут.
– Это еще почему? – удивился он.
Вновь этот ее предосудительный взгляд. И вновь Август почувствовал себя тупицей. Вместе с дальнейшими словами принцессы на крышу биржи закапал дождь.
– Мы с вами смогли оттуда сбежать, Август. А пилигримы, к нашему сожалению, составляют компанию тем, кто умеет учиться на своих же ошибках.
Дождь хлынул на них, не оставляя левитантам шанса успеть улететь. Август в спешке поднялся над крышей, готовый устремиться на Робеспьеровскую, а принцесса накинула капюшон на насквозь промокшие волосы.
Они замерли друг напротив друга. Два левитанта. Два скорых союзника. И последней заговорила дочь Короля.
– До скорой встречи, Август. И называйте меня Огратой.
Развернувшись, она полетела на север, ее фигура почти сразу потерялась среди полос беспощадного ливня. Август же замешкался. Он еще с минуту смотрела туда, где исчез черный плащ и вечно предосудительный взгляд, мок и смахивал с лица капли, а после, вконец окоченев, полетел в другую от принцессы сторону.
Эпилог
Свет от жаркого очага бродил по комнате словно заблудившийся призрак. Тяжелые шторы прикрывали эркерные окна, не разрешая случайным прохожим улицы Пересмешников увидеть то, что происходило этим вечером внутри невзрачного дома. Напольные часы отбивали зловещие ритмы. Они вязким эхом заполняли не только узкие коридоры, но и мысли угрюмого граффа, который сидел в этот час напротив трех изящных флаконов.
– Не стоило тебе вмешиваться, – услышал графф голос Милдред Юнг, что стояла у дальних полок. – И таких последствий можно было бы избежать.
– А тебе какая забота? – не утруждая себя вежливым тоном, спросил Нильс.
Он сидел на твердом диване и пронзал своим цепким взглядом три флакона, что выставила перед ним Милдред пятью минутами ранее. Вопреки обыкновению колени его не отбивали ритмы подобно напольным часам, а его руки были сложены в крепкий, уверенный замок. Весь его облик говорил о тихом сосредоточении. Тихом и готовом к любом исходу, что приготовила для него судьба.
– Забота моя такая, что эфемера вроде тебя, с той же выправкой и похожими врачебными талантами, мы не сможем отыскать скоро. На поиски понадобиться время, возможно – годы, что будет нести за собой сдвиг всех установленных сроков.
– Не будем лить слезы преждевременно, Милдред, – ответил ей Нильс, разжимая и вновь сжимая замок. – Итак. – Он сглотнул. – Что за жидкости передо мной?
Три совершенно одинаковых стеклянных флакона. В каждом – жидкость цвета спелого мандарина. Оранжевая, густая, таящая в себе загадку своего жестокого предназначения.
Милдред обратила лицо к флаконам, ее длинные серые волосы прикрыли шею и половину напряженного лица. Возложенная на ее плечи миссия претила ей, заставляя испытывать чувство не по ее душу – неловкость.
Пока Нильс ждал ее ответ, он слишком остро ощутил течение крови по своим жилам: сердце билось и пульсировало, заставляя юркие кровяные тельца быстрее достигать предписанных для них целей. Под это нарастающее давление эфемер вдруг вспомнил о Приссе-младшей, своей двоюродной сестре. Той нравилось сравнивать двух кузенов – Нильса и Филиппа, ведь сестра находила их похожими только внешне, в то время как внутри, по ее подозрениям, у братьев протекала разная по температуре кровь. В жилах младшего Филиппа кровь текла теплая, согревающая, а в жилах старшего Нильса протекал холод.
Холодная кровь. Прямо сейчас он чувствовал ее как никогда полно. Она лилась, пульсировала и так своевременно охлаждала нарастающее в нем беспокойство.
– Три флакона, – раздался голос Милдред издалека – Нильсу показалось, что с самого Ложного моря. – В первом флаконе – обычная вода с красителем. Во втором – напиток, который уже несколько веков имеет славу чистой агонии. Испивший его ощутит боль – жгучую, мучительную, порой невыносимую, однако же не смертельную. Ну а в третьем флаконе…
Милдред осеклась и перевела взгляд темных глаз на Нильса, сидящего неподвижно.
– А в третьем флаконе яд. Убивает он безболезненно, во сне, в который графф окунается спустя пару секунд после испития.
Ожидаемо. До спазмов в груди ожидаемо.
Блики от очага касались изящных граней флаконов. Мимолетные тени наседали на узкие горлышки, как будто сдавливая. Нильс не знал, в котором из них столь желанная для него вода, а Милдред не имела возможности подсказать, ведь после всей процедуры ее мысли просканирует он. Любая ее подсказка, любая ее помощь обречет девушку.
– Тебе необходимо выбрать один из флаконов и выпить его до дна, – закончила Милдред и отвернулась. Ей больше не хотелось испытывать неловкость.
Суть его наказания стала отныне ясна, и Нильс не нашел ничего лучше, как протяжно вздохнуть.
Вода, ему нужно выбрать воду. Либо, на худой конец, чистую агонию – будет неприятно, больно, но все же после всех отведенных мук он останется в живых.
А если он выберет яд…
«Нашими жизнями управляет рулетка. Она же судьба».
Выходит, сейчас он ничего не выбирает? И выбор за него уже сделали, а ему остается только протянуть руку?
– Сколько времени на выбор у меня есть? – спросил Нильс, не сводя тяжелого взгляда с оранжевых жидкостей.
– Разве время может повлиять на исход? – получил он ответ, поспорить с которым, увы, он не мог.
Да, время никак не влияло. Чем дольше он будет сидеть здесь, тем сильнее будет себя изводить.
Неизбежность предстоящего выбора сомкнула свои беспощадные руки на его натянутой шее, стягивала бледную кожу, давила на глотку. Не сказать, что Нильс доволен тем поступком, который совершил. Да и не важно уже было, жалел он или нет. Он совершил его, этого не отменить и не переиграть, а значит, пришла пора принимать последствия.
Выбрать флакон, который он выпьет. Который станет ему мгновенным пророчеством. Его искуплением.
Левый флакон, средний и правый. Правый, средний и левый. Глаза эфемера бродили по безжизненному стеклу, пытаясь услышать ускользающий крик интуиции. Где же вода?
Милдред отошла к эркерному окну и остановилась у картины с ручьем и горами. Остановилась и замерла, лишь только кончики ее серых волос продолжали раскачиваться словно в танце. Боковым зрением Нильс видел ее, и вдруг на смену мыслям о флаконах пришли мысли о матери. С ней он встретиться, если судьба этим вечером подготовила для него яд. И не настолько уж судьба окажется жестокой, если в конце пути он снова увидит ее.