– Не могу согласиться с вами, Леонид Кириллович! Если коллектив хороший, загорелся общей работой…
– А надолго этого горения хватит, если никто не будет вести? Нет, раз уж сердце сдало, не могу больше тащить лошадей на веревках по обрыву, гнать плот, рубить лес. Не могу! А думалось раньше, что так вот – раз, упаду и умру на леднике, в тайге или в пустыне. Почему-то больше хотелось в пустыне, чтоб сложили товарищи каменный холм и он служил бы ориентиром для таких же, как я, исследователей земли. Знаешь стихотворение Марины Цветаевой про арабского коня? О легенде, что ежели такой конь больше бежать не может, то перекусывает на ходу себе жилу и умирает, истекая кровью…
– Да что это с вами, Леонид Кириллович, дорогой?
– Разве не видишь? Смерть как хочу поехать в Индию, а знаю, что жары там не выдержу и вернут домой как бесполезный тюк.
– Ну и терминология у вас! Тюк… вьюк… каюк! – расхохотался Ивернев.
Леонид Кириллович посмотрел на ученика почти с негодованием, подумал и улыбнулся сам.
– Так уж от века идет. Сам такой был в молодости, тоже не верилось, что могу умереть. Не думал, что буду горько жалеть об упущенных возможностях, зная, что они более не представятся. А ежели представятся, то не будет сил.
– Я никогда еще не жалел об упущенном.
– Конечно. Потому, что впереди еще бесконечная дорога! Это и есть молодость. А вот когда придет время и поймешь, что ничего другого уже больше никогда не будет…
– Мне это трудно понять.
– И долго еще не поймешь. Ну ладно, бог с ними, с упущенными возможностями. Нет их, так есть неотложные дела! Кстати, нет ли в личных бумагах твоего отца каких-нибудь указаний на древние рудники в Средней или Центральной Азии?
– Как, и вы об этом!
– Что это с тобой? Нервы не в порядке? Комиссию проходил? Смотри не сконфузься с командировкой, дело ответственное. Помнится, ты путал что-то с моим приездом, мямлил по телефону чепуху.
– Ни при чем тут нервы! Дело в том, что вы уже второй человек, интересующийся личным архивом моего отца. – Настал черед насторожиться профессору.
– Собственно говоря, интересуюсь-то не я, черта мне в древних рудниках, это дело рудных поисковиков да еще археологов. Как раз тут объявился приезжий археолог, не то немец, не то турок из Анкарского археологического института. Был, между прочим, и у меня, откуда-то узнал, что я был учеником Максимилиана Федоровича. Помнится, твой отец описывал рудники трехтысячелетней давности где-то на границе с Афганистаном и с Ираном. Так этот профессор Вильфрид Дерагази…
– Как, как?
– Вильфрид Дерагази. Звучная такая фамилия, легко запоминается. Он рассказал мне о дравидийской культуре, распространившейся четыре тысячи лет назад из Индии в Западный Китай и в нашу Среднюю Азию. Есть такая культура Анау – названа по кишлаку близ Ашхабада, чем-то сверхзамечательная, но якобы у нас мало раскопанная, как сетовал турецкий профессор. Эта культура служит мостом между Индией и Критом, а тот, в свою очередь, с Северной Африкой. Ее признаки обнаружены в пустыне Сахара. Найдены удивительные по красоте маленькие скульптуры, рисунки, керамика. Институт хочет применить современные научные методы для прослеживания дальних связей и путей расселения – спектроскопические изотопные анализы металлов и минералов в украшениях и других предметах. Требуется всего по грамму от каждого образца. Профессор и собирает их по тем местам, где, предполагается, проходили древние связи. Интересно и дельно!
– Интересно-то интересно, – энергично раскуривая папиросу, заметил Ивернев, – но почему-то Тата… моя невеста, которая только что ушла от меня, очень интересовалась личным архивом отца.
– Что-о? Для какой цели? И кто она, собственно?
– Дочь одного из таежных спутников отца, был такой Павел Черных.
– Точно был?
– Не знаю. В голову не приходило проверить. Да и как это сделать?
– Попытаемся. Хотя… почему бы ему и не быть?
– Вы хотите сказать, что Тата… может быть, вовсе не Черных?
– Как я могу такое предположить? Тут уж ты сам должен определить, в чем дело. И что же интересовало твою Тату?
– Просто личность моего отца, его маршруты, детали, рисующие облик моего и ее отца.
– М-м… И давно она… гм… ушла?
– Несколько дней. Я был в Москве, когда мама мне телеграфировала.
– Кто знает, может, случайное совпадение? Скорее всего. Ну, пойдем пить чай, слышишь: Екатерина Алексеевна звякает чашками.
Ивернев продолжал сидеть в напряженном раздумье. Андреев встал, положил руку на его плечо.
– Пошли!
Ивернев поднялся, затем жестом остановил профессора:
– А на кого он похож, этот заграничный археолог?
– Красивый, довольно молодой. Мрачно красивый, что-то от киногероя, демоническое, сильное. Словом, примечательный человек. Он у меня ужинал и всех очаровал. Ритка повела его в Большой на балет и прямо в восторге от такого кавалера. Говорит, все девчонки глаза пялили на этого Дерагази.
– На каком языке говорит?
– С нами на любых трех, у нас принятых: английском, французском, немецком. Немного знает по-русски. Говорит, что владеет еще несколькими языками!
– Счастливый человек!
– Ну, ты изучил два, и куда лучше, чем я. Не способен есмь. – Профессор задумался и добавил: – А как одет этот турок! И еще мне бросилось в глаза у него кольцо с интересным камнем. Пожалуй, только геолог и может оценить выдумку. Представь себе, кристалл хиастолита разрезан поперек главной оптической оси, так что на свету дает…
– Серый крест!
– Ну, разумеется. Бог мой, ты побледнел как стена! Что это с тобой творится? Сядь! – Ивернев нетерпеливо топнул ногой:
– Леонид Кириллович, что же это такое? Тата, она… она постоянно носила такое же кольцо!
– Хо-хо!.. – Андреев сразу посуровел и даже взял папиросу из портсигара Ивернева. Закурил, подумал, поискал что-то в записной книжке и снял телефонную трубку. – Совпадение или не совпадение, посмотрим. Мало ли что! Это профессор Андреев, геолог, мне надо посоветоваться по срочному делу, – продолжал он в трубку. – Нет, пусть лучше кто-нибудь от вас придет ко мне на дом или в институт. А я вам говорю, что лучше, у меня есть и своя голова на плечах! Хорошо, соедините меня с кем-нибудь постарше. Смотрите, будете отвечать! Так-то лучше!
Ивернев слушал отрывистый односторонний разговор, а в голове вертелись жалящие мысли: «Тата, Тата! Неужели?.. Дар Алтая… Зачем?»
– Товарищ подполковник, – продолжал Леонид Кириллович и вкратце рассказал о Дерагази и Тате. – Да, он еще здесь, приехал в научную командировку. Конечно, может быть, чистая случайность. – Леонид Кириллович облегченно и негромко рассмеялся. – Мой ученик? Здесь, да. Сейчас у меня. Через час будете? Очень хорошо, прямо к чаю.
Профессор повесил трубку и пристально посмотрел в лицо своему ученику.
– Понимаешь, Мстислав, это мы должны сообразить, зачем нужны сведения о твоем отце и какие сведения. Иначе кто же поймет? Как это хорошо получается в шпионских книжках: премудрый детектив садится, размышляет и ловит нить мотива. Да ведь сила врага в том и заключается, что ему уже все ясно с начала, а нам невдомек. Если есть вообще враг, а не выдумка от начала до конца, построенная на случайном совпадении.
– Совпадений-то два, – тихо и морщась, точно от боли, возразил Ивернев.
– Как так?
– Первое: два человека – обоих интересуют какие-то данные из неопубликованных, не маршрутных, а личных дневников отца. Второе: оба носят совершенно одинаковые кольца, каких мы ранее ни на ком другом не видели.
– Ишь ты! В самом деле! Так ты думаешь, что твоя Тата…
– Ничего я не думаю и не хочу думать! – резко воскликнул Ивернев.
– Думать придется, – со вздохом ответил Андреев. – Смерть как не люблю таких дел. Разом вспоминаешь, что, кроме земной коры, пустынь, лесов и гор, есть всякая гадость заугольная и подпольная. Ощущение, что ходишь по полу, а пол-то стоит на болоте, и под ним что-то копошится.
– Ну, это вы уж чересчур, Леонид Кириллович. – Горькие морщины выдавали внутреннюю борьбу Ивернева.
– А вот и Каточек! – преувеличенно громко приветствовал Андреев входившую жену.
– Курил опять? – подозрительно спросила та. – А где же клятвы и решения?
– Да вот, понимаешь, Каточек, тут разволновался насчет Индии. Едет вот, – он кивнул на Ивернева.
– Ну и что? Мстислав – в Индию, Финогенов – в Африку, завтра еще кто-нибудь из твоих учеников отправится в Афганистан или Ирак. Тебе не придется папиросы из зубов выпускать…
– Нет, нет, согрешу разок и больше не буду! Как там насчет чаю? Сейчас придет один геолог, с Дальнего Востока.
– Кто такой?
– Ты не знаешь. Он геолог-эксплуатационник.
– Да, этих совсем не знаю. По-моему, скучный народ.
– Бывает, бывает. А где Ритка?
– Укатила в театр. С твоим турком. Он ей ответное приглашение сделал. И мне это не нравится, чертить крылом вокруг нее принялся. А Рита, знаешь, девчонка горячая, шальноватая, вся в отца!
– Благодарю вас! – Андреев низко поклонился. – Но вообще-то… конечно…
– Может, изъяснишься понятнее?
– Потом. Чуть-чуть повременим с чаем. Эксплуатационник будет с минуты на минуту.
После ухода «геолога с Дальнего Востока» Ивернев и Андреев еще посовещались в кабинете, но так ни к чему и не пришли.
– Останешься ночевать! – Геолог поднялся. – Проветри как следует, накурил. Пойдем принесем постель.
– Не засну я, Леонид Кириллович!
– Постарайся! Впрочем, как знаешь. А мне надо выспаться, с утра важный совет. Значит, договорились. Дерагази приглашу, пока ты еще здесь, а «геолог» будет наведываться. Только как кольцо увидишь, чтоб ни сном, ни духом, а то он прав – спугнем. А Ритка пусть повертится у него под носом, может, он и с ней заведет разговор на ту же тему.
– А вы не боитесь за Риту?
– Девчонка она очень открытая. Я с ней поговорю, она мать не так слушает, как меня! Рискнем немного.
«Вот эта железная лестница, и она знак радости. И этот вечер самая хорошая и светлая радость», – думал Гирин, поднимаясь к Симе.