Отчаянный вой подыхающего от голода пса.
— Простите, синьор комиссар, не признал. Приезжайте, когда пожелаете — для вас всегда открыто.
На парковке комиссариата Монтальбано направился было к своей машине, но его окликнули.
— Синьор комиссар, вам звонят!
Хорошо, что он успел предупредить Энцо. Зашел в каморку к Катарелле.
— Синьор комиссар, тут на проводе одна синьора, хотя, по мне, никакая она не синьора, а спрашивает вас, лично-персонально.
— Она назвала себя?
— Не пожелала, синьор комиссар. Я потому и говорю — никакая она не синьора.
— Поясни-ка.
— Синьор комиссар, я ей — как вас зовут, а эта личность давай хамить.
— Как — хамить?
— А вот так. Говорит: баран!
Мариан! Он вырвал из рук трубку, нажал на кнопку коммутатора и так зыркнул на Катареллу, что тот пулей вылетел из каморки. Хотел ответить, но голос куда-то делся.
— Гхы?..
Все, что он смог издать.
— Привет, комиссар, я в аэропорту, скоро вылет. Сказала, что позвоню вечером, но не удержалась, так захотелось услышать твой голос.
Голос! Да он двух звуков выдавить не может.
— Хотя бы пожелай мне удачно слетать.
— У-у-удачно с-с-слетать, — еле выговорил он, ощущая себя дефективным от рождения.
— Я поняла. Ты не один, неудобно говорить. Пока, хочу тебя.
Монтальбано повесил трубку и схватился руками за голову. Не будь рядом Катареллы, он бы расплакался от стыда.
5
С письменного стола корреспонденцию перевалили без разбора на диванчик, чтобы освободить место для осколков и газетных листов, разложенных в два мешка: джутовый — для осколков, прозрачный пластиковый — для листов.
Монтальбано запер дверь кабинета на ключ, запретил Катарелле отвлекать его звонками, что бы ни случилось, и сел посовещаться с Ауджелло и Фацио.
А поскольку ни один из них не открывал рта, комиссар решил их подбодрить.
— Говорите вы, — сказал он.
Он поздно обедал, из-за голода не сумел вовремя остановиться, а потом пришлось сократить прогулку по молу — некогда было, так что теперь он чувствовал себя немного несобранным, несмотря на три выпитых порции кофе. Не то чтобы тяжесть в голове, скорее наоборот, просто говорить не хотелось.
— Я, — начал Ауджелло, — думаю, что они еще воспользуются лачугой. Предлагаю выставить охрану, не на круглые сутки, но пусть кто-нибудь из наших заглядывает туда почаще, особенно ночью.
— А я уверен, что они больше не будут пользоваться этой лачугой, — сказал Фацио.
— Почему же?
— Прежде всего потому, что такие импровизированные арсеналы используют разово, а потом бросают, а кроме того, потому, что Интелизано спросил у тех двух тунисцев, которые работают у него в поле, не знают ли они чего про дверь. В общем, тунисцев тем самым поставили в известность, что Интелизано обнаружил склад.
— И что? Кто тебе сказал, что тунисцы в деле? Птичка напела? — спросил Ауджелло.
— Никто не говорил. Но это возможно.
— И с каких это пор ты записался в расисты? — подначивал Ауджелло.
Фацио не повелся.
— Дорогой коллега, вы отлично знаете, что я не расист. Но я спрашиваю себя: откуда эти контрабандисты или террористы, ведь речь почти наверняка идет о них, так вот, откуда этим чужакам было знать о существовании развалюхи в богом забытой сельской местности, если никто им не указал?
— Как ни прискорбно признавать, — сказал Ауджелло, — но, возможно, ты прав. В Тунисе сейчас заварушка, им крайне нужно оружие. Так что, по-твоему, надо брать и трясти тунисцев?
— Единственное логичное решение.
— Минутку, — вмешался Монтальбано, наконец-то он решил открыть рот. — Вы простите, но я пришел к выводу, что это расследование, несомненно крупное и важное, не может продолжаться нашими силами.
— Почему? — хором спросили уязвленные Фацио и Ауджелло.
— Потому что у нас нет для этого средств. Верно как смерть, что на газетных листах есть отпечатки пальцев. Верно как налоги, что кто-то сумеет понять по осколкам, о каком оружии идет речь и где оно произведено. А у нас таких спецов нет. Ясно? Так что это дело нам не по зубам. Смиритесь, его надо передать в отдел по борьбе с терроризмом.
Наступило молчание. Потом Ауджелло сказал:
— Ты прав.
— Отлично, — ответил Монтальбано. — Итак, раз мы договорились, ты, Мими, собери все: и осколки, и газеты — и поезжай в Монтелузу. Попросишь о встрече с начальником управления, все ему расскажешь, потом, получив его благословение, пойдешь в отдел по борьбе с терроризмом. Доложишь, передашь вещдоки, вежливо попрощаешься и вернешься сюда.
Лицо Мими выражало сомнение.
— Может, лучше отправить Фацио? Он был, когда нашли газеты и обломки.
— Нет, мне нужно, чтобы Фацио немедленно занялся одним делом.
— Каким? — спросил Фацио.
— Съезди еще раз к Интелизано. Постарайся как можно больше разузнать о тех тунисцах. Никто не запрещает нам вести параллельное расследование. Но смотрите: в управлении пока не должны знать, что мы тоже копаем.
Фацио довольно усмехнулся.
Часов в семь позвонил Катарелла.
— Синьор комиссар, тут до вас Паскуале, который вроде как сын горничной вашей Аделины, так вот он говорит, что если у вас есть время, то у него есть до вас разговор, лично-персонально.
— Он на проводе?
— Никак нет, он находится в присутствии.
— Так пусть зайдет.
Паскуале вошел, на ходу снимая кепку.
— Целую руки, синьор комиссар.
— Здорово, Паскуале. Садись. Все живы-здоровы?
— Слава богу, спасибо.
— Раздобыл чего?
— Ага. Но сперва мне надо совершенно точно знать место и время ограбления, тютелька в тютельку. Вы вроде говорили, что дело было в переулке Криспи, верно?
— Верно. Погоди минутку.
Он встал, прошел в кабинет Фацио, взял заявление Ди Марты, записал на бумажке номер телефона. Вернулся к себе, включил громкую связь и набрал номер.
— Ты тоже послушай.
— Алло, — раздался молодой женский голос.
— Комиссар Монтальбано. Я хотел бы поговорить с синьорой Лореданой Ди Мартой.
— Это я.
— Добрый вечер. Простите, что беспокою вас, синьора, но мне нужно кое-что уточнить по поводу ограбления.
— Боже мой! Мне бы не хотелось… я чувствую себя так…
Она была совершенно расстроена.
— Синьора, я знаю, что вы…
— Разве муж вам не всё рассказал?
— Верно, синьора, но ведь ограбили вас, а не его, понимаете?
— И что же я должна сказать, кроме того, что уже сказала?
— Синьора, я понимаю, что вам тяжело снова говорить об этой неприятной истории. Но вы должны понимать, что я никак не могу…
— Простите. Я постараюсь. Слушаю.
— Сколько ночей назад случилось ограбление?
— Три.
— В котором часу?
— Видите ли, как раз перед тем, как заметить лежавшего на дороге мужчину, я случайно взглянула на часы. На них было четыре минуты первого.
— Благодарю вас за любезность и понимание. А раз уж вы сказали когда, можете сказать, где все случилось?
— Как? По-моему, я уже столько раз это говорила! В переулке Криспи, потому что мне надо было положить…
— Да, я знаю, но на каком уровне? Можете указать точнее?
— Что значит — на каком уровне?
— Синьора, переулок Криспи не такой длинный, правда? Вроде как там есть пекарня, магазин…
— Ах да, я поняла. Дайте подумать. Да! Если не ошибаюсь — но скорее всего так и есть, — между магазином тканей и ювелирной лавкой Бурджо. В паре метров от круглосуточной кассы.
— Благодарю вас, синьора. Пока что у меня больше нет вопросов.
Повесил трубку и посмотрел на Паскуале.
— Слышал?
— Слышал.
— Ты это хотел знать?
— Ага.
— И?..
— Зуб даю, вор не из наших.
— Заезжий или случайный?
— Скорее случайный, чем заезжий.
— Понял.
Но комиссар чувствовал, что Паскуале хочет еще что-то сказать и не решается.
— Еще что-то? — подбодрил он.
— Вроде как.
Похоже, признание давалось ему с трудом.
— Говори. Ты ведь знаешь: я никогда не назову имен.
— Насчет этого у меня сомнений нет.
Наконец он решился.
— Она вам лапшу на уши вешает.
— Кто?
— Та дамочка на телефоне.
— Откуда ты знаешь?
— Вы уж простите за любопытство, а полиция говорит с карабинерами? И карабинеры — они говорят с полицией?
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что синьор Анджело Бурджо, хозяин ювелирной лавки в переулке Криспи, заявил карабинерам, что его магазин обчистили, и было это ровно три ночи назад.
Монтальбано изумился.
— Расскажешь что-нибудь еще?
— Могу, но… вы обещаете?..
— Не волнуйся, Паскуале.
— Парни, как обычно, поставили одного на шухере: оттуда, где он стоял, был виден весь переулок. Он оставался на позиции с половины двенадцатого до полпервого ночи. Нестыковочка.
— В смысле?
— Никто на дороге не валялся, и никакая машина не останавливалась.
— Я понял.
— Чтоб вы знали: за целый час там проехали только «скорая», фургон и мопед.
— Спасибо тебе, Паскуале.
— Всегда рад помочь, синьор комиссар.
Так значит, прекрасная синьора Лоредана наплела муженьку кучу небылиц.
Надо выяснить, что же случилось на самом деле и куда испарились шестнадцать тысяч евро.
А пока можно было строить любые предположения — начиная с того, что ограбление случилось в другом месте, что Лоредана узнала вора и ей не хватило смелости сказать мужу, и кончая тем, что Лоредана сговорилась с вором.
Он встал, снова прошел в кабинет к Фацио, взял листок, который лежал вместе с заявлением и на котором Фацио записал сведения: вот она, Валерия Бонифачо, близкая подруга Лореданы, Виа Палермо, 28. И номер телефона есть.
Сел за стол Фацио, набрал номер.
— Алло! — ответил женский голос.
Он зажал нос пальцами, чтобы изменить голос.
— Дом Бонифачо?
— Да.
— Я бухгалтер Милипари из «Фульконис навигационе». Хотел бы поговорить с капитаном.