— А как ты думаешь? Ну давай отпусти фантазию. Я ее убил? Закопал у нас в саду? Спрятал в подвале? Оооо, а может, она закрыта в платяном шкафу, вся связанная веревками, и истекает кровью?
Она просто зажмурилась и так и стояла с закрытыми глазами, не решаясь на меня посмотреть. Словно я такое лютое чудище, что от моей близости у нее разорвется сердце.
— Ну давай. Ты пришла ко мне в спальню требовать ответов. Значит, у тебя есть своя особая версия. Например, о том, что я трахаю нашу обслугу, да? Тебя это разозлило бы, или все же ты считаешь, что я так же занимаюсь и расчлененкой? На что, по-твоему, способен такой, как я?
— На что угодно. Ты способен на что угодно. Ты на моих глазах стрелял в Демона, ты держишь меня в клетке, ты спрятал от меня нашего ребенка и только ты решишь, когда я могу ее увидеть. Я не знаю тебя. Не знаю, кто ты. Да. Для меня ты чудовище, способное на все.
Зато честно. Зато ножом не в спину, а в самое сердце. Что ж, наверное, ты заслужил, Зверь. За ее прошлые страдания, которые она безропотно снесла от тебя, пришла отдача. Ответка, мать ее. Да так, чтоб от боли темнело в глазах и трещали кости. Но я опять расхохотался, как идиот. Видел, что она вздрагивает от этого хохота, и все равно не мог заткнуться.
— Ну так, как? Поиграем? Как думаешь, она жива?
— А… а ты мог реально убить эту девочку?
Спросила, так и не открывая глаз, и губы дрожат. Бл****дь. Как мне это вытерпеть? Что сделать, чтоб все это изменить и отмотать назад.
— Мог. Ты ведь в этом даже не сомневаешься, и правильно, мог. Но пока не убил.
Мне было интересно, как-то по-мазохистски интересно, как далеко она зайдет. Кем реально считает меня на самом деле. Что именно вдолбили в ее маленькую головку эти ублюдки? И с каждым ее ответом понимал, что там тьма кромешная, и меня там больше нет ни в ее голове, ни в ее сердце, душе. Нигде меня нет.
— Она очень юная и у нее больная мать. Таня берется за любую работу, чтобы оплатить ее лечение. Мне девочки рассказали на кухне. Отпусти ее. Пожалуйста. Неужели ты можешь так поступать с людьми?
— Юная? Ну и что? Ты лезла ко мне в ширинку, едва тебе исполнилось восемнадцать. И ты была совершенно не ребенком. Оооо, как ты меня соблазняла, малыш. Что ты со мной творила…
Увлекся и сам не понял, как повел большим пальцем по ее пухлым губам.
— А что я творил с тобой… Зачем мне ее отпускать?.. С чего бы мне вдруг стать настолько добрым?
Дотронулся до нее, и бешеная ярость испарилась, я продолжал гладить ее нижнюю губу, и по всему телу проходили волны дрожи.
— Отпусти. Пожалей ее. Я прошу тебя. Отпусти, и я постараюсь делать все, как ты хочешь.
— Так уж и все? Какое заманчивое предложение… — а сам как завороженный глажу костяшками пальцев ее скулу, подбородок. Какая нежная кожа, такая гладкая. — Пожалеть? Ты, правда, думаешь, что женщину в моей постели нужно жалеть? — провел по ее шее, и меня повело от той дрожи, что прошла по ее телу. Все еще отзывчивая на мои прикосновения, — хотя после бесчисленных оргазмов, от которых срывается горло, наверное, стоит сжалиться… как думаешь, малыш, она кричит от наслаждения, когда я ее трахаю, или плачет? Ты и кричала, и плакала, маленькая… хныкала… так сладко… так нежно.
Обошел вокруг нее и убрал волосы с ее затылка, обнажая шею, такую тонкую и хрупкую. Пальцами по позвонкам сверху по шелку блузки.
— Значит, на все? Заменишь мне ее? Я оголодавший молодой самец, который не трахался несколько месяцев, пока его жена была в коме. Утолишь мой голод, Дашааа? Вернешься в мою спальню? В мою постель? — наклонился и втянул запах ее кожи на затылке, едва касаясь ее губами, — мы так редко занимались сексом в постели. Потому что я брал тебя везде. Ты дашь мне жадно кусать твою шею, пока ты извиваешься подо мной?
Мне нравилась ее дрожь, она сводила с ума, я поднял взгляд и посмотрел на наше отражение в зеркале на стене. Твою ж мать, как же нереально сексуально ты выглядишь, малыш, такая взволнованная, напуганная, с этими восхитительно распахнутыми губами и подернутыми дымкой глазами.
— Ну что? Обменяем ее на тебя. Я сегодня отпускаю птичку Татьяну к ее мамочке, а ты приходишь в эту спальню и ублажаешь меня до самого утра. Хотя, может, твое отвращение и ненависть все же перевесят столь благородные порывы щедрой души, и мы оставим все как есть? Но ты же представляешь, что тогда ждет малышку Таню? Подвалы нашего дома, железные скобы, плеть, разные отвратительные приспособления для пыток и постоянный секс… голодный, животный секс. А потом, может быть, я ее и отпущу.
Я видел, как она сомневается, и это забавляло и злило одновременно. Какая-то ее часть допускала, что я все это могу сделать. Когда она только успела начитаться или насмотреться дряни, где происходила подобная хрень? Нет, я б не отказался связать ей руки и, перекинув через колено, отхлестать по заднице, а потом зализать все следы от ударов вместе с ее дырочками, а с другими извращениями давно было покончено.
— Ну. Давай, малыш. Ты слишком долго думаешь. Твой выбор прямо сейчас, или через минуту он станет неактуальным.
— Я согласна… — выдохнула, содрогаясь всем телом, — отпусти ее.
И меня отпустило, а точнее, накрыло диким и безудержным весельем. Я снял полотенце, повернувшись к ней спиной, натянул штаны и подошел к мини-бару. Налил себе коньяк и снова расхохотался, отпивая из бокала и доставая сигарету из пачки.
— Таня позвонила мне, еще когда я был вне города, и попросилась уехать к матери. Ей стало хуже. Это случилось так внезапно, что она не успела никого из куриц предупредить и уехала. Она вернется после того, как мать выпишут из больницы.
Я переместился с бокалом к креслу и на ходу набросил рубашку, удерживая сигарету зубами и наблюдая за Дашей, за тем, как она широко распахнула глаза и смотрит на меня. И там на дне ее глаз самое разное выражение… Хотя ни одно из них не напоминает мне ее прежнюю рядом со мной. Я затянулся сигаретой и выпустил дым в приоткрытое окно.
— Что такое? Ты расстроилась или обрадовалась, я что-то не пойму? Могу тебя утешить — мое предложение в силе. Ты по-прежнему можешь прийти ко мне в постель и ублажать меня до утра. Хотя бы в качестве извинений. Я сочувствую. Наверное, представлять, что я лютый монстр, было намного интереснее.
Смотрит чуть исподлобья, то ли готова удрать в любую секунду, то ли не знаю, что у нее там на уме.
— К слову, ты можешь и забрать свое согласие обратно. Мне не интересно заставлять тебя, я люблю, когда женщины меня просят и умоляют. Я подожду, пока ты попросишь сама.
— Никогда не попрошу. Устанешь ждать.
Она хотела выскочить из комнаты, но, когда захлопнула дверь, выйти без ключа уже было нельзя. Дернула несколько раз ручку и прислонилась спиной к двери, а я не спеша подошел к ней и облокотился одной рукой на дверь, нависая над ней и считывая малейшую реакцию с ее красивого и перепуганного лица.
— Уже уходишь? А как же наша сделка? Девушка на воле.
— Сделка была нечестной.
Усмехнулся и задрожал, когда она зажмурилась от моей улыбки.
"— Тебя нужно штрафовать каждый раз, когда ты улыбаешься.
— Чего это?
— Потому что от твоей улыбки… от нее больно в груди. Ты слишком красивый мерзавец. Так нельзя.
— Как так?
— Сводить с ума своей улыбкой.
— А ты сходишь с ума, малыш?
— Я от тебя вечно пьяная, Маааксииим… я в нескончаемом кайфе, как наркоманка.
— Хочешь дозу? Прямо сейчас?"
Эхом в голове ее слова, и злость опять откатывает отливом, хочется вдавить ее в себя до хруста и не выпускать из объятий. Как же я соскучился по ней, истосковался.
— Чего ты от меня хочешь, Макс?
— Максим.
— Что?
Глаза распахнулись, и я от разочарования отпрянул назад. Просто взгляд. С неприязнью, с равнодушием. Не ее взгляд. Чужой.
— Ты называла меня всегда Максим.
— Не я. Она. Какая-то другая я. Которой, возможно, больше никогда не будет. Пойми это. Она может не вернуться, и останусь только я… а я другая. Что же мы тогда будем делать, Макс? Так жить? Ты меня запирать в доме, а я отчаянно мечтать вырваться на волю?
Она была права. Чертовски права, и я знал это. Мой разум все понимал… а сердцем я не готов был ее отпустить. Я все еще на что-то надеялся. Я все еще пытался удержать руками воздух, в котором остался лишь ее призрак.
— Я хочу так ничтожно мало, Даша, — прислонился лбом к ее лбу, — шанс хочу… с тобой быть хочу, тебя хочу, понимаешь? Я хочу тебя.
И нет, я не вложил в это "хочу" первобытно-примитивный смысл. Я хотел всю ее в своей жизни… и она впервые правильно меня поняла.
— Это много, — ответила так же шепотом и в глаза мне посмотрела, — для меня это пока что непосильно много. Ты давишь меня… ты меня душишь… Максим.
Ее "Максим" полоснуло тонким лезвием по нервам и сжало горло тисками.
— Давай попробуем по-другому, — хрипло шепотом, не отпуская ее взгляд, потому что он… он вдруг перестал быть настолько чужим и ледяным.
— По-другому?
— Да. Давай ты сама установишь правила.
В ее глазах промелькнуло недоверие. Она искала подвох в моих словах.
— Не трогай меня, пока я тебе не позволила.
Я отпрянул назад, но зрительный контакт не прервал и все так же смотрел ей в глаза.
— Я не привык спрашивать разрешения, но, если ты скажешь "нет", это зачтется.
Кивнула и взмахнула своими длиннющими ресницами, мне внутри все перевернула.
— Мое условие — ты сопровождаешь меня везде, где мне потребуется твое присутствие.
— Ты не будешь по утрам сидеть у меня в комнате и пялиться, как я сплю.
Усмехнулся.
— Потому что ты не накрашена и не почистила зубы?
Уголки ее губ тоже слегка вздернулись вверх.
— И поэтому тоже.
— Хорошо. Я не буду сидеть в кресле и пялиться на тебя по утрам. Я буду стоять у двери и пялиться оттуда.
— Нет, — уже улыбается, — ты будешь стучаться, а не ломиться, как к себе домой.
— Ну, вообще-то, я у себя дома.