Давно никто не ждёт ответа.
В окно струится смерти свет,
И я попалась в сети света…
Я «да» промолвлю Никому
Лишь для того, чтоб кто-то слышал.
Ты знаешь – свет ведёт во тьму —
А там не встретят даже мыши…
«Кажется, было уже: и огонь, и гроза…»
Кажется, было уже: и огонь, и гроза,
И Сущность смотрела в глаза, не могла наглядеться.
Я хваталась за сердце – я жала на тормоза.
Но что же, в реальности, это такое – сердце…
Оно мне мешает. А впрочем, почти и нет.
Кому-то урок – нельзя на чужую позариться душу.
Сегодня такая луна и такой заоконный след
От лунных лучей, что и рушится, не разрушив…
Подруге(за чтением твоей книги)
Нет, я не понимаю этой фразы…
Что ты в ней написала и о чём?
Я знаю, если ластится плечо
К плечу… – но это только лишь рассказы
О жизни, и чужой, и не твоей,
И не моей – вот это понимаю.
Я наши расстоянья обнимаю!
За книгой время катится быстрей.
Абеляру и Элоизе
Читаю… но история странна:
Зачем же отрекаться от Любови?
Зачем же заключенья тишина
В монастыре – когда умы условий
Не принимают… в письмах этих – всё.
Но маяться, и врозь —
Как это странно…
А в наши времена живут насквозь
В сердцах людей и песни, словно раны…
Подруге
За чтением твоих стихов
Действительно стихает время!
Пусть я виновна перед всеми —
Перед собой… и мир не нов…
Но эти строчки повторять
Давно я буду этой ночью:
«Мы будем ставить многоточья…»
Мы слишком много будем знать!
Подруге(за чтением твоей книги)
не потому что это мне
а потому что так уж мудро
но что мне делать этим утром
с собой с тобой наедине
пора не больше чем игра
века молчанья не приемлют
когда луна глядит на землю
то любит ясно не вполне
молчание принёс рассвет
века над строчками твоими
но если называешь имя
всё возвращается как бред
Племянникам
Дети растеряли кубики,
Всё у них игра да прения.
Всё – пора, они – растения
Из какой-то новой рубрики.
Пусть растут, о смерти думают:
Это надо с детства выучить.
Не всегда ведь ссоры шумные
И века придут на выручку!
Дети колдовать умеют…
Знаю по себе, боюсь…
Поскорее бы добрее
Стали, а летают – пусть!
Да, конечно, пусть летают:
Многое
бывает так.
Ну а годы
я считаю.
Я за них
уйду во мрак!
«ничего не написали…»
ничего не написали
мне но этого не жду
так не выйдя из астрала
и уже зову Беду
слишком громко слишком тихо
слишком непонятно как
а не хватит кликать лихо
жить на память мучить знак
«Грущу… совсем не над цветами…»
Грущу… совсем не над цветами.
Кого куда я отпущу
Теперь, когда следят за нами
Глаза… и не того ищу?
Грущу… бездонно это лето,
Но выцвело уже насквозь.
И ни ответа, ни привета
Не отреклось и не сбылось.
«как-то ломит плечи…»
как-то ломит плечи
как-то пахнет гарью
в речи человечьей
мало осознанья
смысла слов и мыслей
в речи человечьей
смыслы как повисли
между междометий
как теперь признаюсь
как теперь откроюсь
ясно лишь что маюсь
мыслю лишь что скроюсь
рано или поздно
поздно или рано
кровь течёт венозно
что почти не странно
«Это кончится чем-то, что будет биенья не…»
Это кончится чем-то, что будет биенья не лучше.
Отпустив, отойду, отступлю под взирание дней.
Как-то днями играет темно и непризнанно случай.
Чем молчание дольше, тем жизни сознанье больней.
Не старайтесь понять – это вовсе для Вас бесполезно.
Бесполезно меня понимать – там разлука и мгла,
В этом сердце, и в этой душе, и в цепочке железной,
Что опять порвалась и от зла удержать не смогла…
«ни отрочество ни пророчество…»
ни отрочество ни пророчество
порою так не застят свет
как призванное одиночество
взведённое как пистолет
приставленный к виску усталою
и обветшалою рукой
я больше жизни не пожалуюсь
она не скажется другой
«Когда Вы будете читать…»
Когда Вы будете читать,
Чернее будут эти строчки.
Сегодня это лишь тетрадь,
И в ней какие-то крючочки,
Листочки пепла, письмена,
Каракули и заморочки.
Вымарываю имена —
Их знать не велено, и точка.
«Здесь, в дачном домике, угар…»
Здесь, в дачном домике, угар:
Опять леса горят под Тверью.
И остаётся мне веселья —
Лишь только слушать сей пожар…
Но это – совести оплот…
Дым стелется – над ветхой виллой.
И как в «Собаке Баскервилей» —
«Бегите торфяных болот…»
Там, в этой книге, есть одна…
Есть женщина… – она несчастна:
Сестрой представлена жена,
Приманкою для смерти страстной…
Пусть думают: она одна.
Пусть думают: она свободна.
Всё, что кому и как угодно!
Но муж – убийца и без дна
Трясина…
«Стоит жара, но мир продрог…»
Стоит жара, но мир продрог,
Кровь каплет на мозги и почту:
«Майданов умер. Это срочно.
Скорей пишите некролог».
Мне худо с днём наедине,
И от забот о смерти – плохо.
Замёрзли пальцы —
В грудь – ни вздоха.
И надо позвонить жене…
Нет, я распла́чусь: почему
Всё время кто-то умирает…
Я знаю – катимся по краю
Злым яблоком, дразнящим тьму.
Но это – слишком! Был незряч,
Писал о мифе и сознаньи…
О Красоте… И тоже – мяч,
Отправленный на небо Дланью…
«Кому мешаем мы, живя…»
Кому мешаем мы, живя,
Одним своим существованьем?
Уходят время и сознанье,
Живая нить – струна моя —
Подчас становится верёвкой…
Я не в Елабуге живу.
Но как итожиться – неловко!
Всё это слишком наяву…
Памяти В. М.
Жизнь теплится… А тот, Другой —
Не снится мне (как это низко),
Лишь фигурирует в записках,
Что поданы за упокой…
А было время – приходил
И говорил в ночи стихами.
Что нынче встало между нами?
Одна из выжженных могил.
И всё равно я принесу
Вам на могилу эти розы.
Они белеют, словно слёзы,
Когда-то про́литые в сушь…
Их три. Затем, что Вы – живой.
Я чётных чисел не приемлю!
Но лепестки падут на землю…
И камень… хоть три века стой —
Не встанете…
Подруге(за чтением твоей книги)
Расскажи мне про влюблённых птиц.
Где, в каком театре это было?
Шёпоты и шорохи зарниц
Мне смущают этот день бескрылый.
А страницы – крыльями летят,
Не ответишь, и закинут в небо
(Только – высоко́ и наугад).
Было… только лишнего не требуй.
Подруге(за чтением твоей книги)
Сижу над книгою твоей,
Там надо многое исправить…
И будет – просто суховей,
Цунами чувств, и слов на память
Мне ливень – но в твоей горсти
Ещё премного слов тревожных!
Прости… куда-нибудь светись…
Когда жестокое возможно!