Хотя где-то я даже благодарна судьбе, что этого потного, липкого толстяка посадили именно рядом со мной. Ведь он все эти два часа полёта отвлекает моё внимание, раздражает своим присутствием и помогает придерживаться поставленной задачи – не думать. Не думать о Саше. Не думать о курсах. Не думать о Тужинских. Наверное, было бы легче, если б я смогла уснуть. Но глаза отказываются закрываться. К тому же аромат соседа не позволяет дышать глубоко. Поэтому я просто смотрю в окно на проплывающие далеко внизу облака.
Когда шасси касаются земли, я испытываю невероятное облегчение, поскольку смогу наконец дышать полной грудью.
В Анапе жарко. Здесь ещё стоит бабье лето. Бархатный сезон, когда днём по-прежнему можно купаться в море и загорать, а по ночам уже прохладно.
Но мне всё равно, я просто снимаю ветровку, оставшись в футболке с длинными рукавами, которые задираю до локтей.
Выхожу из здания аэропорта и ищу взглядом такси. Здесь, конечно, цены аховые, и если вызвать машину из города, будет втрое дешевле. Но я осталась без телефона, а набиваться с толпой в маршрутку вместе с сумкой и ноутбуком не хочется. Поэтому я выбираю машину с «шашечками», устало опускаюсь на заднее сиденье и называю водителю адрес.
По этой дороге я уже проезжала сотни раз. Даже, скорее, тысячи. От знакомого до боли пейзажа хочется расплакаться. Слёзы подступают к глазам, но я сдерживаюсь усилием воли.
Нельзя плакать сейчас. Если я приеду к родителям зарёванной и опухшей, они поймут, что я сломалась. Не хочу делать больно ещё и им. Я должна выдержать первую встречу. А проревусь вечером, когда останусь одна. В своей комнате. Или ещё в каком укромном уголке.
Отдыхающих ещё много, проспект стоит, и водитель, устав слушать урчание двигателя, включает радио. Громкая попсовая мелодия совсем не то, что мне хочется сейчас слышать, но я молчу. Пусть раздражает, зато отвлекает от мыслей, о которых я всё равно не могу не думать, хоть и очень сильно стараюсь.
Город, знакомый до рези в глазах, движется за окном. Здесь почти с каждой улицей связано какое-то воспоминание. Здесь почти ничего не изменилось, разве что стало больше высоток и магазинов, но цвета и запахи остаются прежними. Знакомыми. Родными…
Дорога до дома, когда-то казавшаяся мне слишком долгой, сейчас заканчивается чересчур быстро. Я не успеваю продумать слова, выработать линию поведения. Мне нужна какая-то версия, чтобы не слишком шокировать родителей. Ведь я их не предупредила, что приезжаю.
Но такси высаживает меня у знакомой зелёной калитки и, оставив с вещами, уезжает. Вот я и дома.
Тянусь к расположенному на внутренней стороне засову, он, словно сам собой, отъезжает в сторону. Вот что значит мышечная память, пальцы до сих пор знают, где и с какой силой нажать, даже задумываться не нужно.
На звук из-за дома выскакивает Джек с грозным лаем, но стоит лишь калитке распахнуться, пёс узнаёт меня и бросается на грудь. Мой лучший друг с пятнадцати лет. Если что и было сложным, так это уехать и оставить Джека здесь.
Он толкает меня лапами и опрокидывает на землю. Начинает прыгать по траве, по мне и сумкам, лижет моё лицо и поскуливает.
– Я тоже соскучилась, хороший мой, – позволяю ему все эти вольности, потому что он заслужил хотя бы это.
– Джек, фу!! – из-за дома выбегает мама. Она ещё не видит меня, поэтому думает, что пёс повалил кого-то постороннего, случайно зашедшего в калитку. Собакен у нас крупный, где-то в его родословной затесалась овчарка, подарив схожий окрас и размер. Такого немудрено испугаться, хотя за свою жизнь Джек ни разу никого не укусил. А котов он, вообще, уважает и слегка побаивается.
Я приподнимаюсь на локтях и улыбаюсь, видя растерянное мамино лицо.
– Юля? – она словно не верит, что я тут на самом деле. Среди бела дня лежу во дворе нашего дома, позволяя Джеку скакать по мне.
– Доченька, – она подбегает и опускается рядом со мной на землю. Обхватывает меня руками, отпихивая прыгающего пса в сторону, и начинает плакать.
– Мам, ты чего? – опешившая в первую минуту, я крепко прижимаюсь к ней и тоже начинаю реветь.
Непонимающий, что происходит, Джек прыгает вокруг нас и лает. На шум выходит Виктор и останавливает в нескольких шагах от нашей живописной группы.
– Тамара, что случилось? – спрашивает он и тут видит меня. – Юля?
– Иди сюда, пап, – я протягиваю руку, и отец опускается рядом с нами на траву, обнимая меня.
– И чего ревём? – спрашивает он, ведь мужчины не понимают, как можно плакать вот так просто, без особой причины, только оттого, что тебя переполняют сильные эмоции.
– Юлька вернулась, – шмыгает носом мама.
– А ты чего? – поворачивается он ко мне.
– Я соскучилась, – с протяжным «у-у» вторю я маме.
– А ты, Джек? – папа не пропускает и третьего участника нашей оперы.
– Гав-гав, – отвечает пёс.
– Ну вот теперь всё и понятно, можно идти домой.
Виктор помогает нам с мамой подняться, подхватывает мои сумки, и мы идём домой. Вот теперь я по-настоящему чувствую, что я дома.
43
Родители на удивление спокойно приняли мой внезапный приезд, не задавали неудобных вопросов, не пытались вынудить в чём-то признаться.
Они понимали, что произошло нечто, из ряда вон выходящее, что-то, о чём мне больно говорить, и ждали, когда я буду готова. И от этого щемит сердце.
Моя семья. Я очень их всех люблю.
Первое утро в родительском доме. Я выхожу из своей комнаты, в которой ничего не изменилось за время моего отсутствия. По дому уже гуляют аппетитные ароматы. Мамуля готовит блинчики на завтрак. Наверняка с творогом и вишней. Мои любимые. И от этого знания всё вокруг светлеет.
– Доброе утро, – отвлекаю внимание мамы на себя, пока Джек, спавший со мной в кровати, аккуратно спускается с лестницы и почти незаметно юркает на свою лежанку.
Эта простодушная хитрость умиляет, мама, прекрасно осведомлённая, кто и с кем провёл ночь, улыбается, хоть и с притворным осуждением качает головой.
– Садись завтракать, – говорит она мне.
Но я сначала подхожу к маме и крепко её обнимаю. По тому, как судорожно стискивает она меня в ответ, понимаю, что от серьёзного разговора всё же не уйти, но это будет не сейчас. Мне дадут время, чтобы прийти в себя. Столько времени, сколько понадобится.
Я сажусь за стол. Джек, уже понявший, что ругать не будут, бежит к своей миске. Там ещё пусто, и он, припадая на передние лапы, тоненько, просительно поскуливает.
– Сейчас, сейчас, смотрите-ка, оголодал оборомот, – обманчиво строго бурчит мама, доставая собачий корм и насыпая в именную миску любимца семьи.
– Где папа? – по грязной посуде в раковине понимаю, что отец или братья уже позавтракали. По тому, что мама не успела всё это вымыть, понимаю, что завтракали совсем недавно.
– В море, – мать удивлённо смотрит на меня. Ну да, как я могла забыть за несколько месяцев, что он уезжает из дома ранним утром. – А мальчишки только что в школу ушли.
Я пью кофе, ем блинчики с творогом и вишней. Мне никуда не надо бежать, спешить, у меня впереди целый день, который я даже не знаю, чем занять. Потому что то, к чему я стремилась столько времени, для меня теперь недоступно.
Это осознание как удар под дых. От боли становится трудно дышать. Я смаргиваю слёзы и понимаю, что мама испуганно смотрит на меня. Приходится делать вид, что подавилась блинчиком, и надсадно кашлять.
– Дочь, попей водички, – она наливает из графина и протягивает мне стакан.
Я пью маленькими глотками и смотрю в сторону, не хочется обманывать маму, но и перекладывать на неё груз своих проблем я не могу.
– Лучше? – спрашивает она взволнованно.
Я только киваю, чтобы голосом не выдать то, что творится внутри. Утро растеряло все свои краски. Мне нужно уйти куда-нибудь. Нужно побыть одной.
– Мам, вода ещё тёплая? – у меня есть один вариант, как вернуть себе душевное равновесие.
– Тёплая, – улыбается мама, – как раз по тебе. Будто море специально ждало тебя, и погода не портилась.
В отличие от многих, выросших на юге, я могу плавать только в тёплой воде. Летом мне приходилось ждать середины, а то и конца июня, тогда как мои друзья частенько открывали купальный сезон ещё в апреле.
– Тогда мы с Джеком прогуляемся. – сообщаю маме и поворачиваюсь к псу. – Пойдём на море?
При слове «море» Джек начинает громко лаять и вертится волчком. Мама машет на собаку полотенцем, но он уже выскакивает в открытую дверь, чтобы спустя пару секунд залететь обратно, сделать круг по кухне и снова вылететь на улицу.
– Давай уже собирайся, а то он весь дом разнесёт, – мама ещё раз замахивается полотенцем на Джека, а когда он снова выскакивает из дома, легонько наподдаёт мне пониже спины. И я взлетаю вверх по лестнице.
Надеваю купальник и старенькое свободное платье без рукавов, которое легко будет скинуть на пляже и так же легко натянуть обратно.
Мы с Джеком идёт по знакомой с детства дорожке, вдоль домов и заборов соседей, огибаем старое кладбище и сворачиваем на набережную. Пёс тянет поводок и надсадно дышит. Ему не терпится оказаться на берегу.
Когда мы подходим к ведущей на пляж тропинке, я спускаю пса с поводка. Людей внизу почти нет, так что позволяю ему немного расслабиться.
Джек срывается с места и несётся вниз по тропинке. Я за ним не успеваю, и когда оказываюсь на берегу, пёс уже носится по самой кромке воды, распугивая недовольных чаек.
Мы уходим влево, туда, где большие камни и совсем нет людей. Я скидываю платье и осторожно, то и дело оскальзываясь на камнях, захожу в прозрачную воду. Джек продолжает скакать по берегу. Он не любит купаться, но когда я поплыву, он присоединится ко мне.
Солнце ещё не успело прогреть воду, и она довольно прохладная. Моя кожа покрывается пупырышками. Но я продолжаю идти вперёд, знаю, что это лишь первое впечатление, стоит окунуться полностью и станет теплее.
Я очень люблю это чувство первой встречи с морской стихией. Ты осторожно пробуешь море, и море тоже пробует тебя.