– Почему не спросили у меня, чего я хочу? – откладываю вилку в сторону, потому что омлет уже больше не кажется таким аппетитным.
– Юля… – мама передвигает стул и садится рядом со мной, берёт меня за руку и проникновенно смотрит в глаза. Я вижу её чувства – тревога за меня, волнение и безграничная любовь. Это пробирает насквозь, к глазам поступают слёзы. Уже не хочется ершиться и отмахиваться от любого предложения. – Ни мне, ни Виктору не нравится, что Провальский вдруг возник у нас на горизонте. Но он твой отец. И этого не исправить. Поначалу я тоже на него злилась, но теперь вижу, что он хочет помочь. Он действительно волнуется за тебя. Валентин объяснил нам ситуацию и поклялся, что никак не влиял на руководство академии. Им понравилась твоя работа, и они хотят пригласить тебя, чтобы ты познакомилась с преподавателями, их программой и сама приняла взвешенное решение.
– И мы не станем на тебя давить, да, Тома? – вмешивается Виктор. И мать улыбается.
– Да, мы не станем на тебя давить. Ты сама решишь.
– Валентин объяснил, что в Москве на тебя взъелось какое-то влиятельное семейство. Он говорит, что уже решил проблему с ними, но беспокоится, что в России подобное может снова произойти. – так, а откуда Провальский об этом знает? Нужно будет с ним побеседовать по этому поводу. И как это он решил проблему?
– А в Германии он будет рядом с тобой, – продолжает отец, – и сможет позаботиться в случае чего. Конечно, жаль, что я сам не могу ТАК тебя защищать, но Валентин кажется мне разумным мужиком. Он не даст тебя в обиду, дочь.
Я смотрю на Виктора, затем перевожу взгляд на маму, затем снова на отчима и наконец признаюсь.
– Я боюсь, понимаете?
Они синхронно качают головами. Приходится пояснить:
– Боюсь, что опять ничего не получится. Я ведь этого просто не выдержу. Понимаете?
Против воли слёзы сами начинают скатываться по моим щекам. Мама крепко обнимает меня. А спустя мгновение к ней присоединяется и отец.
– Всё будет хорошо, дочка. У тебя всё получится!
А спустя два с небольшим месяца Виктор везёт меня в аэропорт и провожает на рейс «Краснодар-Берлин». Он обнимает меня так крепко, что, кажется, ещё чуть-чуть и сломает. И я тоже прижимаюсь к нему, утыкаюсь лицом в куртку, вдыхая родной запах.
– Помни, дочка, мы у тебя есть и мы тебя любим.
– Да, папочка, – я совершено по-детски шмыгаю носом, – я вас тоже очень-очень люблю.
50
Берлин встречает меня дождём и пронизывающим ветром. Когда я вижу, что из-за погоды пилот выводит самолёт на второй круг, активизируется мой страх перед полётами. Точнее – падениями.
Вот вроде бы только что предвкушала встречу с Берлином, а теперь сижу, вцепившись пальцами в кресло, и прошу кого-то, чтобы помог нам благополучно сесть.
Помог. Пассажиры аплодируют пилотам. А я начинаю наконец дышать, чувствуя такое невыразимое облегчение, словно только что родилась во второй раз.
В аэропорту меня встречает неизвестный мужчина в чёрном костюме, с чёрным галстуком, хорошо, не в чёрных очках. Но выглядит мужчина сильным, уверенным, способным, в случае необходимости, меня защитить от чего угодно.
Он высоко держит лист бумаги с крупно написанной латиницей моей фамилией и именем помельче. Валентин уже предупредил, что сам не успевает подъехать, поэтому смело иду к этому мужчине.
– Хэллоу, – мой английский весьма поверхностный, знаю только несколько общих фраз и с сотню слов. Поэтому показываю на табличку, которую незнакомец держит в руках, а потом на себя. – Это я.
Он сдержанно улыбается и что-то отвечает мне на прекрасном немецком языке. Почему я думаю, что он прекрасен? Потому что голос у мужчины – глубокий, с переливами и бархатной хрипотцой, таким голосом отлично проговаривать резкие, словно рубленые фразы с обилием согласных.
В общем, я криво улыбаюсь и качаю головой. Моя твоя не понимать.
Тогда он делает приглашающий жест и идёт вперёд, выбираясь из толпы встречающих. Каждые пару шагов оборачивается, проверяя, следую ли я за ним.
Когда мы выходим на улицу, я убеждаюсь, что непогода царит не только в небе. Но и на земле. Мне в лицо ударяет мокрый порывистый ветер. Дождь заливает глаза, заставляя жмуриться и тут же снова открывать их в поисках моего провожатого.
Оказавшись наконец в машине, обнаруживаю, что промокла до нитки. Заботливый незнакомец включает отопление, но пока до меня доходит тепло, зуб на зуб уже не попадает.
Я, конечно, не верю в приметы. Но если бы верила, уже решила б, что Берлин мне не рад.
В окно смотреть бессмысленно – всё равно видны только размытые контуры улиц, поэтому я нахохливаюсь и прикрываю глаза, стараясь найти внутренний источник тепла. Бесполезно. На место я приезжаю дрожащим от холода цуциком.
К счастью, припарковывается незнакомец в гараже. Пока я вяло соображаю, он уже выходит наружу и открывает мне дверь. Как хорошо, что не надо ещё раз переживать натиск непогоды.
Мужчина показывает, чтобы я следовала за ним, и идёт вперёд, загораживая мне вид своей широкой спиной. Да я и не особо расположена рассматривать дом. Хочется скорее уже снять мокрую одежду и выпить чего-нибудь горячего.
Внезапно незнакомец останавливается, и из-за него показывается невысокая, очень красивая и очень беременная брюнетка. Увидев меня, она всплескивает руками, что-то быстро и яростно выговаривает мужчине на непонятном языке (французском?), затем хватает меня и тянет за собой.
Заводит в чистую, приятно пахнущую комнату на втором этаже и, едва закрыв дверь, тут же начинает срывать с меня одежду. Я пугаюсь и пытаюсь отбиваться, но не слишком активно, всё-таки она беременна. А женщина, несмотря на своё положение, оказывается весьма сильно и настойчивой. И я сдаюсь, решая, что она даже с большим животом весьма привлекательна, и если уж кому и позволить воспользоваться моим бренным, почти неподвижным телом, то именно такой красотке. Говорят, беременным постоянно хочется секса.
Полностью раздев, она толкает меня к кровати, что выглядит вполне логично – стоя ей будет неудобно мной пользоваться.
Но едва я оказываюсь на свежей простыне, женщина накрывает меня одеялом, укутав до самой шеи, и уходит из комнаты. Куда она? Уже передумала пользоваться моей беспомощностью?
Я даже немного расстраиваюсь. Но спустя пару минут женщина возвращается снова, она откидывает одеяло и начинает растирать моё тело какой-то резко пахнущей гадостью, переворачивая меня как мешок с мукой.
Закончив процедуры, она воркует что-то непонятное и уходит, выключив свет. По моему телу растекается блаженное тепло, и я погружаюсь в сон.
Просыпаюсь оттого, что кто-то произносит моё имя. Открываю глаза и в неярком свете ночника вижу сидящего на краешке кровати Провальского.
– Привет, соня, – улыбается он, – как ты себя чувствуешь? Франц сказал, что крытая парковка была забита под завязку, и ему пришлось оставить машину на улице. Он очень извиняется. Но от Констанс ему всё равно влетело, она сильно переживает.
Я прислушиваюсь к своим ощущением, напрягаю руки и ноги. Мышцы вроде не ломит.
– Кажется, совсем неплохо, спасибо, – отвечаю Валентину чуть сипловатым со сна голосом.
– Тогда вставай, через полчаса садимся ужинать. Твои вещи уже принесли, – он кивает на мою сумку, стоящую у шкафа, и уходит.
Я откидываю одеяло и осторожно встаю с кровати. И правда, ничего не болит, не ломит, никакого дискомфорта. Надо будет сказать незнакомке большое спасибо.
Отправляюсь исследовать отведённую мне комнату. Кроме кровати у меня есть тумбочка с ночником, стол, два стула, большой зеркальный шкаф, в котором мои скромные вещи, взятые с собой, занимают до смешного мало места. Но это и не важно, я приехала всего на несколько дней.
Завтра мы с Валентином поедем в киношколу, потом, может, день-два погуляем по городу, если у него будет время, и обратно домой.
Дверь рядом со шкафом ведёт в ванную комнату. Ух ты! Как удобно. Я умываюсь, причёсываю топорщащиеся во все стороны после дождя волосы и собираю в хвост. Душ приму после, перед сном. А сейчас надеваю домашнее платье и спускаюсь вниз.
Мне навстречу несётся ангелочек с потрясающими кудряшками. Девчушка врезается в меня, крепко обнимает и принимается что-то лопотать на смеси немецких и французских слов. Я растерянно смотрю поверх неё на улыбающиеся лица Валентина и той самой беременной женщины. Похоже, это и есть его жена.
Провальский представляет мне Констанс и Клер, которая так и продолжает держать меня за руку. Переводит их слова. Оказывается, его семья очень рада меня видеть. Потому что папа им столько обо мне рассказывал. Я даже немного теряюсь от избытка семейного тепла, в котором и сама начинаю растворяться и таять.
Клер порывается показать мне свои игрушки, но мать мягко останавливает её, сообщая, что сначала меня следует покормить. Мой желудок начинает урчать, сообщая, что он согласен с Констанс.
За столом царит непринуждённая атмосфера. Ко мне часто обращаются, что-то спрашивают, о чём-то рассказывают, Валентин переводит вопросы ко мне и мои ответы. К концу ужина у меня появляется ощущение, что я понимаю многое даже без перевода.
Затем Клер утаскивает меня в комнату игрушек. О-о! чего тут только нет. Даже настоящий замок принцессы величиной с человеческий рост. Ребёнок там может свободно проходить, а вот мне приходится пригибаться. Мы пьём чай с куклами. Мне кажется, Клер представляет им меня, поэтому я здороваюсь с ними за руку и называю своё имя.
Затем Клер уводят, чтобы уложить спать, а я иду в свою комнату. Принимаю душ, падаю на постель и засыпаю в ту же секунду, как голова касается подушки.
51
Утром я встаю бодрой и отдохнувшей и спускаюсь к завтраку в прекрасном настроении и боевом состоянии духа. От волнения кусок не лезет мне в горло, поэтому я только выпиваю две чашки кофе.
Провальский сам отвезёт меня в киношколу. Уверена, что ради этого он отменил свои суперважные дела. И для меня это очень много значит.