– Безволосая Лайна, – печально и насмешливо отвечает Кира.
– Лайна может отрастить волосы… Это не ампутация ног. Но Лайна обязана соответствовать времени. У всякого времени свои понятия о красоте.
– Разумеется… И о добре. И о зле. И о тех словах, которые можно и которые нельзя говорить.
– Юный друг, вы, должно быть, не знаете, что Андерсена в свое время корили сентиментальностью? Люди путают подлинность чувств, говорящую о размахе души, с неуважительным и немодным понятием – сентиментальность. Но время показало великую стойкость сентиментальности. Это говорю вам я – часовщик – представитель суток, минут, секунд, представитель времени… Без чувства и воображения – не сварить похлебки, не испечь хлеба…
– Зачем вы заговорили со мной о похлебке? Я вспомнила, что мне хочется есть! До свидания. Спасибо за поддержку по поводу этой дурацкой стрижки. Сейчас я закажу мясную солянку! А? Как по-вашему?.. Все! Я твердо решила: забудусь в мясной солянке.
У Киры всего лишь десять рублей… Может, не жрать? Жрать – распущенность, – она читала это в журнале «Здоровье».
…Круглые, небольшие столы, покрытые крахмальными скатертями.
– Я вас слушаю, – говорит подавальщица.
Три порции взбитых сливок.
– Три штук?!
Кира кивает.
Подавальщица приносит три порции взбитых сливок. На Кирин стол оглядываются соседи. Но разве она замечает их?! Забыв о терзавшей ее любви, Кира медленно погружает чайную ложку в облако взбитых сливок.
Оставьте Киру!.. Она – в раю.
В ресторан заходит компания молодежи: четверо юношей и одна девчонка.
«До чего красивая», – восхищается Кира. Светловолосая, с нежным лицом, в котором нет ни одной определенной черты, девочка до того хороша, что Кира не может оторвать от нее осоловелого сытого взгляда.
– Вы кто, ребята?
– Местное радио.
– Я – москвичка, мне надо срочно устроиться на работу. Здесь у меня жених… Что вы мне присоветуете?
– Поезжай на рыбный, консервный, – говорит девушка, – у них заболела заведующая лабораторией, они просили кого-нибудь со средним образованием и чтобы говорил по-русски. Если будет ходатайствовать твой жених… Он солдат? Да?
– Солдат.
– Раньше это было сложнее… Теперь у нас многих берут на работу.
Мальчики записывают Кире адрес завода на пустой коробке от папирос.
– Как тебя зовут?
– Кира. А тебя?
– Пауль. Что ты делаешь завтра вечером, Кира?
– Мышей ловлю.
– Дай-ка мне адресок. Я заброшу тебе мышеловку.
– Не надо. Весь остров для меня мышеловка. Ведь здесь у меня – жених!
Завод
Огромно тело завода. Ревут его трубы. В серое небо валит желтый тяжелый дым.
Бегут машины, выстукивая свой бег. Бегут. Льется белая смазка.
Сколько раз она слышала о заводах, сколько раз пропускала в книгах страницы о производстве.
Однажды их водили всем классом в большую инструментальную мастерскую. Все вокруг стучало… Под их ногами валялась синяя, еще тепла», еще не начавшая остывать стружка.
…На острове Санамюндэ сквозь заводские окна видны снега. Снег, снег… Завод стоит на самом берегу моря. Раскачиваются вмерзшие в лед баржи.
Сперва день был тусклый, пасмурный… Потом появилось солнце. Появившись, оно шибануло в снег – и все вокруг заблестело, заискрилось…
Стучит завод. Машины выстукивают свой бег.
И вдруг – тишина. Перед девочкой – два огромных цеха, выложенные светло-голубой плиткой. Вдоль стен – столы. У столов – женщины. Пахнет рыбьим жиром и потрохами: разделочные цеха.
Столы, у которых стоят работницы, залиты кровью. Кровь, кровь… Все вокруг в крови – столы, руки женщин, их фартуки. В огромных бочках отсвечивают розовым и сиреневым, желтым и голубоватым рыбьи внутренности – рыбьи сердца и желудки.
Женщины относятся к этому спокойно, по-деловому.
Как настоящие производственники. Но Кира… Кира – не производственник.
Не смотреть в ту сторону! Только в окно, в окно.
Рыбины! Большие и маленькие. Они извиваются, беспомощно открывают рты… И никто решительно, кроме девочки, этого не замечает. Люди спокойно работают.
Груды, пригоршни серебра – это рыбьи перышки – их чешуйки… Они на столах, на руках, на клеенчатых фартуках у работниц.
Киру слегка тошнит… Ее тошнит потому, что рыбы рвутся из человечьих рук. Зачем они бьют хвостами?.. Зачем у причала, – если глянуть в окно, – так медленно, так глухо и однообразно раскачиваются баржи?
В голове – стукоток, в ногах – слабость. Пол, покрытый серым блестящим линолеумом, кажется скользким. Вперед! Скорей.
Когда Кира подходит к кабинету заведующего производством, она замечает, что лоб и волосы у нее отчего-то сделались влажными.
Передохнуть. Успокоиться. Улыбаться с видом бывалого человека. Дочь рабочего – она только и делала, что работала на заводах!
Стены в крошечном кабинете выложены голубым кафелем. У небольшого стола сидит нестарый человек в поварской шапке и белом халате. Щеки розовые, ресницы и брови – светлые, золотые, пухлый, ярко-розовый рот (образец здоровья! Дует небось рыбий жир).
– Вы ко мне? – по-русски говорит мастер.
Кира опускается на выкрашенную эмалью блестящую табуретку, переводит дыхание, стягивает с головы шапку.
– Сейчас… – говорит она… – Я – москвичка, мне сказали – вы ищете человека со средним образованием… И чтобы говорил по-русски. Вот я и пришла. Меня прислали ребята. Из радио. Я приехала к жениху-солдату.
– Документ при тебе?
– При мне.
– Через четыре дня у тебя кончается пропуск, – нахмурившись, говорит мастер. – Но это бы не беда, оформишься – станешь местной гражданкой… А есть где жить? Мы общежития не даем… Однако… понимаешь, какое дело… Было у нас местечко в лаборатории, но позавчера мы нашли одного парнишку. Демобилизованного. Что мне делать с тобой? Вот разве в работницы?.. Не знаю, что тебе присоветовать. Пока не будет разряда, придется взять тебя ученицей…
– Именно это я и имела в виду, – не дрогнув бровью, говорит Кира.
– Он у тебя по какому году?.. Ага… Но месяца два или три, Зиновьева, тебе, понимаешь ли, не заработать даже тридцати рублей…
– Что ж делать, как-нибудь проживу.
– Подналяг. За нами дело не станет, как только поднатореешь – дадим разряд.
Улыбаясь и сияя глазами, Кира уходит с завода.
И только на улице, оглянувшись – нет ли кого поблизости, – она потуже завязывает тесемки от шапки-ушанки.
«Ничего. Рыбий жир – полезен. Он очень, очень полезен… Рыбий жир – это хорошо! В нем – витамин «А». В нем, в нем… целый ряд других витаминов…»
К остановке подкатывает автобус.
Пять утра. Валяй – просыпайся!
Мороз и солнце, день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный.
Пора, красавица. проснись!
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу Северной Авроры.
Звездою севера – явись!
…Явилась. Звездою севера. Стянула пальто, закатала рукава фланелевой кофточки. Надела рабочий халат. Ей выдали под расписку огромный и острый нож.
«И вовсе я не чувствую запаха рыбы. И меня не тошнит. И никакая я вовсе не ученица Консервзавода. Я кухарка. Мы едем в Африку. Я готовлю обед для команды».
Вечор ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась.
Луна, как бледное пятно…
Потеснившись, Кире освободили место у разделочного стола. Женщины переговариваются друг с дружкой. Кира не понимает ни слова. Справа и слева чьи-то руки потрошат рыбу. Рыбы бьют хвостами, таращат глаза.
Не думать, не отвлекаться. Живей! Веселей!
Почему никто ей не помогает? У них есть бригадир, он обязан ей показать хоть раз, хоть один разок… А как он покажет, если с Кирой не объяснишься?!
Кира внимательно смотрит на руки старых работниц. Так, так. Поняла.
Хлещет кровь (рыбья кровь). Рыба бьется. Она – живая.
…Блестя не солнце, снег лежит.
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет…
Итак – начнем!
Ветер раздул паруса на бриге. Бриг отчалил берега. Плачут женщины. Они машут платками.
Порт. И еще один. И снова порт…
Я вышла на палубу. На мне – белый фартук кока (кухарки).
«Привет, красотка! (Так мне говорят моряки с берега.) Ты откуда взялась, красотка?»
Вперед, мой бриг! На его носу лепная фигура: женщина с волосами, похожими на тонкие трещины. Ее голову венчает крошечная корона.
Я гуляю по Африке. В Африке на каждом шагу продают бананы. Как славно пахнут бананы!
Хочется пить. Пожалуйста. Вот. Таверна.
«Дайте мне эля!»
…Кровь, кровь, кровь. Рыбы бьют хвостами, они выскальзывают из рук. У Киры кружится голова. Вот что значит подлинные работницы… Они смеются и разговаривают друг с другом!..
Гудок. Все вокруг останавливается, наступает глухая, полная тишина. Что ж это такое?
А ничего особенного: обеденный перерыв.
Работницы тщательно моют руки. В кармане у каждой – мыльница. В мыльнице – душистое мыло.
«Как же быть? У меня ни мыла, ни полотенца?.. Вот обмылочек, ничего, я этим обмылочком, этим обмылочком!..»
– На! – говорит, улыбаясь, какая-то женщина и протягивает ей мыло.
Женщины идут на второй этаж. Кира – за ними. Женщины становятся в очередь. Кира – за ними. Женщины платят каждая по двадцать копеек. Кира – не отстает. Женщины садятся к столам.
На каждом столе – цветы. Кира любит герань. Она садится к столу с геранью.
Женщины едят превосходный борщ со сметаной. Кира – не отстает. Женщины едят котлеты и картофельное пюре. Кира – не отстает. Кисель… Превосходно! Здесь не пропадешь с голоду.
Звонок. Работницы устремляются вниз. Кира – не отстает.
Привет, Бразилия! Я в Буэнос-Айресе. Меня тошнит. Улицы Буэнос-Айреса пахнут рыбьим жиром и потрохами.
«Кто подарил тебе это платье, красотка? А серьги? А это кольцо, красотка?»