– Когда я была маленькой, думала, что это игровой автомат и мама только что выиграла главный приз, – говорит она. – «Вау, моя мама лучшая в этой игре», все такое.
– А мне нравилось, как хрустят новые купюры.
– Мне это до сих пор нравится.
– Сейчас мне скорее нравится, что это деньги и они у меня есть.
– Это так мило, Лиа: ты любишь их не за что-то, а просто так.
Мы берем в закусочной жирные от масла горячие сэндвичи с сыром и закусываем их мороженым, а потом возвращаемся в квартиру. Все время, пока мы идем, я чувствую невероятный подъем. Может, так теперь и будет. Вот на что похожа студенческая жизнь.
Оказавшись внутри, мы заваливаемся на диван: Эбби с одной стороны, я с другой – и утыкаемся в телефоны. Она переписывается с двоюродными сестрами, я решаю проведать Саймона.
Как она себя чувствует???У нее все хорошо.Правда? Черт. Ник просто уничтожен.Эбби легонько пихает меня.
– Хочешь посмотреть на моих кузин? – Она придвигается ближе и протягивает телефон. На экране я вижу фотографию: Эбби в обнимку с двумя белыми девушками, все трое сияют, у всех троих вьющиеся волосы. – Темненькая – это Молли, светленькая – Кэсси. Это со свадьбы их мам.
Она листает фотографии, увеличивая для меня снимок, на котором две женщины, широко улыбаясь, стоят под цветочной аркой. У одной медово-золотые волосы, и она похожа на эколога-активиста, даже несмотря на свадебное платье. Вторая в брюках и выглядит точь-в-точь как Эбби. Как будто у них одно лицо на двоих, только одной досталась версия постарше. Это выбивает из колеи.
– Я не знала, что твои тети – лесбиянки.
– Ну да, тетя Надин – лесбиянка. Тетя Патти, по-моему, би.
Я снова смотрю на фотографию.
– Надин – сестра твоего отца?
– Ага. У него их двое, она самая младшая.
– И как он относится к тому, что она квир?
– Да ему все равно.
– Неожиданно.
– Почему?
У меня снова начинают гореть щеки.
– Не знаю. Ты всегда говоришь, что он очень строгий и придерживается традиций.
– Так и есть. Но в данном случае он очень спокойно все принял. Не знаю, правда, какой была бы его реакция, если бы я или мой брат внезапно сделали каминг-аут… – Она замолкает и краснеет.
Так что мы сидим и молчим. Я кручу в руках пульт, Эбби следит за ним взглядом.
Из транса ее выводит вибрация телефона.
– Это Саймон, – говорит она в ответ на мой невысказанный вопрос, потом поднимается и уходит в спальню, приложив трубку к уху.
Какое-то время я просто лежу, изучая вентилятор на потолке, потом мой телефон тоже начинает жужжать. Черт, сообщения – худшее изобретение в истории человечества. Да, это удобно. Но в такие минуты, как сейчас, это все равно как если бы в тебя тыкали палкой, повторяя: «Эй! Эй! Эй!»
Конечно, это Ник. И это всего лишь «совпадение», что он пишет мне сейчас.
Привет, как у вас там дела? Есть какие-нибудь планы?Уверен, там полно парней-студентов, ха-ха. Вряд ли Эбби будет по мне скучать.Она обо мне говорила? лолЯ молча смотрю на экран, не зная, что ему ответить. Срань господня. Бедный Ник. Мне правда его жаль. Но я на такое не подписывалась и не знаю даже, с чего начать. Поэтому через какое-то время сдаюсь, откладываю телефон и достаю альбом и карандаши. Мне сейчас просто необходимо вернуться в зону комфорта, а это часто происходит, когда я рисую. Мир перестает существовать на время. Все исчезает, остается только кончик карандаша. Никогда не могла толком это объяснить. Иногда у меня в голове уже есть картинка, и ее просто нужно перевести на язык кривых и теней. Иногда я не знаю, что рисую, пока не закончу.
Стоит мне усесться поудобнее и приступить к наброску, как все мышцы расслабляются. Обычно я рисую всякие фандомные штуки. Тем, кто читает меня на тамблере, нравится.
Но сегодня я рисую автомат.
Точнее, банкомат.
На моем рисунке он стоит среди игровых автоматов и «Хватаек». Из лотка выдачи наличных разлетаются долларовые купюры, а рядом замерла Эбби, и на лице у нее восторг человека, только что сорвавшего джекпот. Позади нее я рисую себя: ладонь закрывает рот, как будто я не могу поверить в нашу удачу.
Прошло полтора года с тех пор, как я последний раз рисовала Эбби. Да и себя тоже.
– Что ты там пишешь? – слышу я голос Эбби. Она с любопытством смотрит на меня, потом усаживается на диван рядом, бросив телефон на журнальный столик. – Мне нравится, как ты сидишь и смеешься себе под нос.
– Я рисую.
– Можно посмотреть? – Она наклоняется ближе.
Я подталкиваю к ней альбом. Увидев набросок, она громко смеется:
– Боже! Это мы?
Я киваю.
– Мы играем на банкомате!
– И выигрываем!
– Конечно, мы выигрываем. В этой игре мы лучшие. – Уголки губ у нее дрожат. – Завидую тебе, Лиа, ты такая талантливая.
– Ерунда. – Я опускаю взгляд на альбом, позволив волосам скрыть лицо, чтобы она не видела моей улыбки.
– Нет, я серьезно. Ты могла бы рисовать на заказ за деньги.
– Не выйдет.
– Почему?
– Потому что, – пожимаю я плечами.
Потому что у меня получается недостаточно хорошо. Потому что в каждом рисунке я вижу недочеты. Одно ухо выше другого, пальцы слишком короткие, следы от ластика на бумаге. Они не идеальны.
– Клянусь, ты гораздо круче, чем о себе думаешь. Я бы заплатила за такой портрет не раздумывая.
– Тогда можешь забрать его, – покраснев, отвечаю я.
– Серьезно? – выдыхает Эбби.
– Конечно. – Я осторожно вырываю страницу и отдаю ей.
Эбби смотрит на нее, потом прижимает к сердцу.
– Знаешь, я до сих пор храню тот твой рисунок, где мы вместе.
Мои сердце, легкие, мозг будто пронзает холодом.
– Могу я задать тебе вопрос? – Она поднимает на меня взгляд.
– Конечно.
Она молчит, открывает рот, потом закрывает снова. И наконец негромко произносит:
– Почему мы перестали быть друзьями?
– Мы друзья, – возражаю я, хотя внутри все сжимается.
– Да, но в прошлом году… Не знаю. – Она закусывает губу. – Не могу понять, может, я сказала или сделала что-то, что заставило тебя отстраниться. Ты же была моей лучшей подругой, а потом вдруг перестала даже разговаривать со мной.
Блин. У меня точно внутри живет кто-то маленький и злобный, в чьи обязанности входит выпускать весь воздух из моих легких, разгонять сердце до гиперскоростей и использовать желудок в качестве батута. Я судорожно пытаюсь привести в порядок мысли, точно зная только одно: не желаю это обсуждать. Что угодно, только не это.
– Я не хотела, – говорю я, когда пауза затягивается.
– Но что произошло? Это из-за меня?
– Нет, это из-за… – начинаю я, но слова застревают в горле.
Это из-за того, что она забавная. Красивая. Рядом с ней я чувствовала себя живой. Все приобретало смысл. Мы могли всего лишь ждать автобус или обсуждать ее прошлую школу, а я ловила себя на том, что улыбаюсь – просто так, без причины. Однажды во сне она целовала меня между ключиц. Мягко и быстро, едва ощутимо. Я проснулась, сгорая от возбуждения, и потом весь день не могла на нее смотреть.
Из-за того, как дрожал ее голос, когда она увидела мой рисунок. «Мне так нравится. Лиа… Я сейчас расплачусь».
Тогда она смотрела на меня, и в ее глазах стояли слезы. Клянусь, будь я капельку смелее, я поцеловала бы ее. Это было бы так просто. Достаточно немного наклониться вперед.
А потом она закинула ноги на бортик и хлопнула в ладоши.
– Могу я доверить тебе секрет? – Какое-то время она изучала мое лицо, потом прижала к щекам ладони и улыбнулась. – Ух, я так нервничаю.
Это показалось мне странным: кажется, у нее даже дыхание перехватило.
– Почему?
– Потому. Не знаю. – Она теребила уголок листа. – Боже, мне так нравится! Я даже знаю, когда это было.
– Хорошо, – спокойно ответила я.
Потом она задела меня рукой, и у меня все внутри перевернулось – во всяком случае, впечатление было именно такое. Как будто кто-то вывернул меня наизнанку. Я подтянула колени к груди, чувствуя себя угловатой и неловкой. Эбби бросила на меня быстрый взгляд, прикрыла рот рукой и моргнула.
– Знаешь, по-моему, приехал автобус, – сказала она наконец. – Пора идти к остановке.
– Неужели ты бросишь меня гадать, что это был за секрет, Сусо?
– Может, я скажу тебе завтра, – едва заметно улыбается она.
Этого так и не произошло: ни завтра, ни позже. Она написала мне сообщение: «С днем рождения» – и смайлик с воздушным шариком. Я ответила «Спасибо», тоже со смайликом.
И все. Никакого продолжения.
В понедельник все снова было отвратительно нормально. Никаких больше нервных взглядов. Никаких странностей. На английском Эбби весь урок пихалась и дурачилась на диване с Ником. За обедом она без умолку обсуждала репетицию пьесы с Саймоном. Будто и не было никаких секретов.
А теперь она изучает мое лицо с таким же пристальным вниманием, с каким смотрят фильм на непонятном языке в нетерпеливом ожидании субтитров.
– Из-за чего? – спрашивает она.
– Прости?
– Ты не закончила мысль.
– Ах да. – Я упорно разглядываю руки.
– Если ты не хочешь говорить об этом…
– Отличная идея.
– Какая?
– Не будем об этом говорить.
Эбби едва заметно закатывает глаза.
Первый свой вечер в Афинах мы проводим за поеданием чипсов и просмотром «Охотников за крошечными домами»[29]. Главные герои сегодняшней передачи – как, впрочем, и всех остальных – парочка молодых хипстеров: Алисия и Леон. Леон то и дело использует слова вроде «вторичная переработка» и «ресурсосбережение», и Эбби не выдерживает:
– Не бывает таких людей.
– Еще как бывают.
– Как это вообще работает? И почему у них тогда есть машина?