– Черт!
– Все хорошо? – В приоткрытую дверь заглядывает Эбби.
– Эта подводка делает мне больно.
– Знакомо, – морщится она. – Ты не будешь против, если я присоединюсь?
– Конечно. – Я отодвигаюсь, чтобы она могла войти. Эбби протискивается в ванную, ставит на край раковины бутылку с какой-то густой белой жидкостью и сбрызгивает волосы водой. – Что это?
– Молочко для кудрей. – Она тянется к бутылке и выдавливает немного на ладонь. – Чтобы не распускались.
«Мне и так нравится», – думаю я.
– Интересно.
– В чем ты пойдешь? – спрашивает она, проводя рукой по волосам.
– Так и пойду. И надену берцы. У меня с собой нет одежды на такой случай.
– Думаю, будет отлично.
– А у тебя есть во что переодеться?
Отражение Эбби улыбается мне.
– Смотрю, ты ко всему подготовилась. – Я переключаюсь на тушь.
Она молчит, изучая мое лицо.
– У тебя такие яркие зеленые глаза.
– Это из-за освещения. – Я чувствую, что краснею.
– М-м. Очень красивые.
Мои внутренности опять совершают кульбит, но я пытаюсь игнорировать это и сосредоточиться на ресницах. Которые, кстати, не идут ни в какое сравнение с ресницами Эбби: те могли бы отделиться и создать собственное государство.
Она выходит из ванной и возвращается с косметичкой. Я даже не знаю, красится ли она. Обычно, скорее всего, нет, уж точно не в школу. Но макияж наносит движениями человека, который знает, что делает: тональный крем, пудра – и вот уже ее кожа сияет, а глаза кажутся огромными.
– Будет весело, да? – Эбби косится на меня.
– Если ты уверена…
Она ловит взгляд моего отражения и улыбается, а потом уходит в спальню переодеваться.
Вечеринка начинается в восемь тридцать, но мы ждем до начала десятого – по настоянию Эбби.
– Ты же не хочешь, чтобы мы пришли туда первыми, – хмурится она.
Чтобы скоротать время, делаем селфи: на то, чтобы получить снимок, которым Эбби осталась довольна, потребовалась примерно тысяча попыток. Меня это успокаивает: всегда думала, что симпатичные девушки получаются удачно с первой же попытки. Мы отправляем результат наших усилий Саймону и в ответ получаем короткое:
Ого.Он ставит точку, и оттого это «ого» выглядит очень весомо. Я смущенно опускаю глаза, но Эбби с улыбкой пихает меня в бок.
– Что, идем?
– Идем.
Мы идем к лифтам, и Эбби ловит меня за руку, на секунду сжав ее перед тем, как нажать кнопку пятого этажа. Мне все это кажется нереальным: то, что мы здесь, то, куда мы идем. Это будто путешествие во времени: через год, возможно, мы так же будем вместе ехать на вечеринку за пределами кампуса.
Я не вполне уверена, как должна относиться к этому…
…и к тому, что Эбби до сих пор держит меня за руку. Зачем ей это делать, если она предпочитает парней? Как это понимать?
Она тем временем еще раз проверяет номер комнаты и стучит.
Дверь тут же распахивается.
– Эбби! – На пороге стоит Кейтлин с пластиковым стаканчиком чего-то розового в руке. – Ребята, идите сюда, познакомьтесь с Эбби и Лиа! Они друзья моего брата.
– Просто для справки: ни разу в жизни не видела ее брата, – шепчет Эбби, и мы идем вглубь квартиры. Сердце у меня колотится, словно колокол.
Эта квартира такая же, как у Кейтлин: та же планировка, та же утварь, – но обстановка отличается настолько сильно, что это даже сбивает с толку. Единственным освещением в комнате служат тусклые напольные лампы и спутанная рождественская гирлянда. Одну стену целиком занимает гигантский красно-сиреневый гобелен в технике батик, на всех горизонтальных поверхностях лежат подушки в тканых наволочках. Я почти уверена, что телевизора здесь нет.
Не считая нас, здесь собрались всего восемь или девять человек: часть разместились на диване, часть – вокруг кухонного стола. Бородатый парень играет на гитаре, ему дружно подпевают две девушки. Мы знакомимся с Евой – они умопомрачительно красивы: высокие, немного андрогинные, с кофейной кожей и коротко остриженными волосами. Потом Кейтлин обнимает нас за плечи и интересуется, не хотим ли мы выпить.
Эбби соглашается, и на секунду я чувствую, как во мне шевелится маленький червячок: иногда кажется, в целом мире только я предпочитаю обходиться без алкоголя.
Минуту спустя Кейтлин возвращается с пластиковым стаканчиком, и мы вместе устраиваемся на полу.
– Сапожки – чудо, – кивает она на ноги Эбби; но Эбби вся – чудо, не только те высокие сапоги, что она купила накануне, но и короткая юбка с рисунком. Она обезоруживающе хороша, такая милая, что это почти раздражает.
– Эй. – Эбби пихает меня локтем. – Почему ты на меня так смотришь?
– Как «так»?
Черт, она заметила? Я чувствую, что краснею.
– Как будто хочешь убить.
Я на мгновение теряю дар речи. Еще никогда не была так благодарна природе за вылепленное ею лицо скучающей стервы. Серьезно.
Рядом со мной усаживаются Ева.
– Кейтлин сказала, что ты играешь на барабанах.
– Вроде того.
– Вроде того? – перебивает меня Эбби. – Да она отличная барабанщица. Великолепная.
– Том, – Ева поворачиваются к парню с гитарой, – подруга Кейтлин – барабанщица.
– Да ладно.
– Прохладно. – Ева поворачиваются ко мне. – Не знаю, упоминала ли об этом Кейт, но, когда я закончу университет, им нужен будет кто-то, кто заменит меня на барабанах. Ты ведь как раз поступишь, верно?
Я киваю.
– Любопытно, – задумчиво говорят Ева.
Том тоже подсаживается к нам, за ним следом – девушки, которые представляются Викторией и Нодокой. Усевшись рядом, они дружно обнимают меня, и это выходит очень естественно. Потом они обнимают Эбби.
Ощущение такое, будто мое тело существует отдельно от мозга. Я одновременно и здесь, и где-то еще. Не могу перестать улыбаться, хотя даже не понимаю, что вызвало эту улыбку.
– Мы не настаиваем, – возвращается к теме Нодока.
Я обвожу взглядом компанию и понимаю, что все смотрят прямо на меня.
– Я…
– Ты играла когда-нибудь на электронной установке? – спрашивают Ева. – У меня ушло время, чтобы привыкнуть, зато теперь я фанат.
– У Ника вроде бы такая? – вспоминает Эбби.
Я медленно киваю.
– Если ты не против, мы бы послушали, – предлагает Том.
– Что, сейчас?
– Конечно.
– Ладно. – У меня немного кружится голова. Срань господня, я на студенческой вечеринке, где все просто восхитительны, и они хотят устроить мне прослушивание в группу.
– Подожди, я найду наушники, – говорят Ева.
Спустя пять минут я уже сижу за установкой в ее спальне, Эбби с ногами забралась на стул, а Ева, Нодока, Том и Виктория развалились на кровати. Сердце бешено стучит о ребра. Кажется, можно даже не трогать барабаны – достаточно просто приложить микрофон к груди.
Я надеваю наушники Евы и несколько раз на пробу бью по ведущему барабану. С электронными установками всегда сначала непросто – а на меня еще и смотрит целая компания ребят, играющих в настоящей студенческой группе.
И Эбби.
Иногда ее присутствие становится особенно ощутимо.
В конце концов, это всего лишь барабаны, а уж в них-то я разбираюсь. Если два года подряд мне удавалось надрать всем задницу на школьном конкурсе талантов, почему сейчас что-то должно быть иначе? Да и с наушниками проще: начинает казаться, что выбранный мной ритм принадлежит только мне, что это секретный мотив только для меня. Плевать, что это не так. Звук не так бьет по ушам, как если играть на обычной установке, зато отлично слышен каждый щелчок и удар. Главное, перестать себя накручивать.
И еще – войти в свой ритм. Нащупать пульс песни и следовать ему. Закрыв глаза, я предоставляю палочкам самим выбирать мотив, будто на самом деле сижу у Ника в подвале. Необязательно даже играть что-то узнаваемое – любая импровизация подойдет.
Когда я все же смотрю по сторонам, Том кивает в такт, перебирая пальцами по воображаемому гитарному грифу, совсем как Ник. Нодока слушает зажмурившись, а Ева повернулись к Виктории, и я вижу, как они одними губами произносят: «Ого».
Я широко улыбаюсь, чувствуя, как горят щеки. Эбби тоже вся светится.
Не скажу, что она пьяна, но глаза у нее горят, а с лица не сходит улыбка. Мы уже дома, у Кейтлин, и Эбби наклоняется ко мне:
– Было круто! Ты рада, что мы пошли?
– Ага.
– Ты сыграла великолепно. Я сидела и думала: «Черт, эта девушка играет для студентов, как будто так и надо».
– Ну вот еще, – смеюсь я.
– Ты же позвонишь им, правда? Будешь барабанщицей у них в группе, чтобы я могла ходить на все ваши концерты, а когда ты прославишься, рассказывала всем, что мы знакомы. – Она падает на диван и начинает стаскивать сапоги. – У тебя будет псевдоним?
– Не забегай вперед.
Я скидываю ботинки и присоединяюсь к ней на диване. Забавно: мы здесь всего два дня, а уже закрепили за собой территории. Я – в левом углу, Эбби – в правом. Между нами – океан свободного места.
Эбби откидывается назад с довольным вздохом.
– Видишь, поэтому я и рада, что мы с Ником больше не вместе. Теперь можно просто весь вечер зависать с тобой, не бегая наверх, чтобы позвонить ему. – Она тянется и пихает меня ногой. – Я могу жить настоящим. Это здорово.
– Я рада за тебя.
– Но ты должна перестать быть такой талантливой. Мне тяжело с этим жить, знаешь ли.
– Прости.
– Не извиняйся. – Она улыбается.
Мое сердце мягко сжимается: Эбби сидит почти на расстоянии вытянутой руки.
– Хотя нет, вообще-то ты должна извиниться.
– За что? – Я тут же начинаю нервничать.
– За то, что заставляешь меня сомневаться.
– В чем?
– Во всем.
– Не понимаю.
– Скажем так: мне нравится смотреть, как ты играешь. – Ее губы изгибаются в едва заметной улыбке.
– И это заставляет тебя в чем-то сомневаться?
– Ага. – Эбби опускает взгляд. – Поэтому я хочу тебя кое о чем спросить.