И вдруг, как по команде, мой пульс учащается. Что-то только что изменилось. Не могу объяснить что, но чувствую это всем телом.
– Спрашивай.
– Кто тебе нравится?
– Сложный вопрос. Я всех ненавижу.
– Хорошо, – смеется она, – а кого меньше всех?
– Не хочу отвечать.
Она улыбается.
– Тогда выбери действие.
– Не знала, что мы играли в «Правда или действие».
– Конечно, играли. – Эбби забирается на диван с ногами и поворачивается ко мне. Лицо у нее такое, будто она сейчас рассмеется, но этого не происходит.
Я задерживаю дыхание.
– Так вот, ты проиграла действие и теперь должна меня поцеловать, – говорит она.
20
И тут у меня взрывается мозг. Какое-то время я просто смотрю на Эбби, не в силах произнести ни слова.
– Конечно, если ты сама этого хочешь, – добавляет она, поджимая губы.
– А ты?
Она кивает, слегка улыбнувшись.
– Правда?
– Неужели тебе не интересно, как это?
– Не знаю. – Сердце у меня по-прежнему колотится как сумасшедшее. Я никогда никого не целовала и, кажется, целую вечность уже беспокоюсь из-за этого. Ясно же, что все пойдет не так. Я сделаю что-то не то. Окажусь слишком медлительной, обслюнявлю партнера, буду слишком напористой, буду сидеть как бревно…
Эбби тихонько смеется.
– Расслабься, Лиа.
– Я спокойна, просто…
В следующую секунду ее губы касаются моих. Я замираю.
Потому что…
Срань господня.
Это случилось. Я целуюсь с кем-то, и этот «кто-то» – Эбби. Так не бывает.
Но это ее пальцы касаются моей щеки, подбородка, и на меня обрушивается сразу миллион разных ощущений: наши соприкасающиеся колени, мои движения, вкус ее губ – фруктовый пунш и водка. Не могу поверить, что это происходит со мной. Я поднимаю руку, дотрагиваюсь до ее щеки…
Боже, что я делаю! Мне ведь не нравится Эбби. Мне нельзя ее любить и уж тем более целовать. Я даже не хочу ее целовать. Хорошо, может, когда-то и хотела, но это было давно. Всего месяц, тысячу лет назад. Все забыто. Все в прошлом. Я не могу…
Или… Сердце у меня все еще колотится, отдаваясь звоном в ушах. Срань. Вот же срань. Наверное, это тогда не закончилось. Наверное, то чувство и сейчас со мной. И было со мной всегда.
Внутри меня будто вспыхивает и снова гаснет маленькая лампочка: в груди, в горле, внизу живота. Не знаю, как объяснить, и не уверена, что мой мозг вообще сейчас функционирует.
Эбби отстраняется и откидывается на диванные подушки. Она заметно взволнована и немного задыхается. Мы смотрим друг на друга. Потом она смеется.
– Для двух гетеросексуальных девчонок у нас подозрительно хорошо получилось.
– Я не гетеро.
– Подожди… как?
Но я не могу ответить: кто-то выпустил весь воздух из легких.
– Лиа. – Эбби тянется ко мне, но я отодвигаю руку.
– Не трогай.
– Прости, – тихо говорит она, зажмурившись. – Я… Я не знала.
– Наплевать, – пожимаю я плечами, делая вид, что мне безразлично. Вряд ли получается убедительно, потому что меня трясет от злости. – Боже, Эбби, неужели ты ничего не поняла? Да на моем рисунке мы чуть ли не сексом занимаемся, а тебе и в голову не пришло ни на минуту, что, возможно, ты мне нравишься?!
– Я не… – Она качает головой.
– А потом этот твой секрет! «Ах, я так волнуюсь!» Как я должна была это понимать? И вдруг все это уже неважно, потому что – та-да! – появился Ник. Ты флиртуешь с ним. Ходишь на свидания. А потом – бац! – и уже не ходишь, вы расстались, и ты снова флиртуешь со мной. Разумеется, это не имеет значения, ведь ты же предпочитаешь парней. Видимо, именно поэтому ты меня и целуешь. – У меня срывается голос. – Это был мой первый поцелуй, Эбби.
– Мне так жаль. – Она правда расстроена.
– Наплевать. – Я тоже закрываю глаза. – Мне все равно. Просто не надо вынимать мне мозг, пожалуйста.
– Я не хотела.
– Тогда зачем ты меня поцеловала?
– Потому что мне этого хотелось. И когда мы были у Морган, мне этого хотелось тоже.
«Вжух!» – это из меня опять выпустили воздух.
– Это тот самый секрет. Я хотела поцеловать тебя, но боялась. – Она запинается, потом продолжает: – Я пыталась сказать тебе, тысячу раз пыталась. Но не смогла.
– Почему?
– Потому что боялась. Боже, да я то и дело думаю, что ты меня ненавидишь.
Я не могу даже поднять на нее глаза. Я снова спряталась, загнала себя в камеру и захлопнула двери.
Эбби едва не плачет.
– Я чувствую себя такой… Не знаю, что делать. Кэсси, моя двоюродная сестра, говорит, что гетеросексуальные девушки не должны флиртовать с лесбиянками только от скуки, что это низко и гадко…
– От скуки и из-за того, что расстались с кем-то.
– Или из-за этого. – Она вздрагивает. – Но я не думала, что ты… Клянусь.
– Ты не думала – и поцеловала? Бессмыслица какая-то.
– Я думала, мы просто экспериментируем.
– Ты ошибалась.
– Знаю. – Она всхлипывает. – Прости. Я просто… Не хочу быть кем-то, кто тебя использует, но иногда мне кажется, не такая уж я и гетеро. Не знаю. Я влюблялась и раньше…
– В девушек?
Она пожимает плечами.
– И что, ты теперь думаешь, что ты би?
– Ты заставляешь меня так думать.
Мое сердце пропускает удар.
Эбби закрывает лицо руками.
– Не знаю. Все это… – Глубокий вдох. – Хочешь, я расскажу тебе, кого любила? Хочешь знать, почему мы знакомы с Кейтлин?
– Если честно, не очень.
– Лиа, это не… Боже, уж она-то гетеро, понимаешь? У меня был парень, у нее есть парень, мы не лесбиянки, и я только все испорчу. Но… Она мне не нравится. Мы едва знакомы.
– Неважно. И она хорошенькая.
– Ты тоже, – шепчет Эбби, и я все-таки поднимаю на нее глаза. Она сидит, прижав колени к груди, в глазах слезы. – Я хочу, чтобы мы были друзьями. Или не только. Не знаю. Ненавижу все это.
Она проводит рукой по глазам, и у меня тут же снова отключается мозг. Не могу ничего поделать с собой, когда вижу ее. Просто не могу.
Она будто требует, чтобы я вырвала сердце из груди и отдала ей.
Еще полночи мы спорим, кто будет спать на диване.
– Я и так себя ужасно чувствую, – настаивает Эбби. – Ложись в спальне.
– Боже. – Я направляюсь в гостиную с подушкой и одеялом. – Все хорошо, ясно? Перестань уже.
– Я тогда в кресле лягу.
– Если ты настаиваешь, – закатываю я глаза.
Видимо, упрямства у нас поровну, потому что кровать так и остается пустой. Проснувшись, я вижу, что Эбби устроилась в кресле, склонив голову набок, как в самолете. Несколько секунд я просто смотрю на нее. Подглядывать за спящими нехорошо, но я не могу удержаться.
Она обеими руками обнимает подушку, которая поднимается и опускается в такт ее дыханию; губы слегка приоткрыты. У меня в голове внезапно складывается образ той девочки, которой она была в детстве, и внутри все сжимается, хотя я не понимаю почему. Странное чувство – не влечение, конечно, ведь речь о ребенке! – скорее, легкая тоска по несбывшемуся: по тому, что мы могли быть знакомы и тогда.
Эбби вскоре тоже просыпается, мы начинаем собирать вещи – в тишине. Мне даже дышать сложно от воцарившейся между нами неловкости, каждая мышца в моем теле напряжена, а кожа, кажется, пойдет трещинами от одного прикосновения. Не знаю, как пережить дорогу до дома.
Кейтлин заходит около десяти, чтобы забрать ключи и попрощаться. Глядя на нее, я вспоминаю слова Эбби: «Хочешь знать, почему мы знакомы с Кейтлин?»
Ревновать к ней было бы неправильно: Кейтлин дала нам кров, место на парковке и, возможно, место в студенческой группе.
– Я так рада, что мы сможем видеться в следующем году, – говорит она, обнимая нас обеих.
Я вздрагиваю. Каждое напоминание о том, что это не просто необычные выходные, а репетиция новой реальной жизни, застает меня врасплох. Эти люди, места, странное чувство свободы…
Возле машины Эбби Кейтлин обнимает нас еще раз.
– Не пропадайте, хорошо?
Когда вещи загружены в багажник, она уходит, оставляя меня наедине с Эбби. Я мнусь у задних дверей и наконец спрашиваю:
– Хочешь, я сяду за руль?
– Да нет, не нужно. – Она замолкает, явно сомневаясь. – Если, конечно, ты сама не хочешь.
– Мне все равно.
Она продолжает на меня смотреть.
– Эбби, мне правда все равно.
– Ладно. – Она медленно кивает, потом едва заметно улыбается. – Я поведу. Ты отдыхай.
Я устраиваюсь на пассажирском сиденье и включаю музыку; Эбби выруливает на шоссе. Сегодня у нас точно подборка имени вселенской скорби: Ник Дрейк, Driftwood Scarecrow и Суфьян Стивенс. Мы молчим уже почти двадцать минут. Эбби явно мучается: то открывает, то закрывает рот, стреляет глазами в мою сторону. Не думаю, что она вообще способна молчать.
Мы еще не успеваем выехать из Уоткинсвилля, а она уже срывается:
– Так что, ты пойдешь в группу Евы?
– Наверное, нет.
– Серьезно? – Она вскидывает брови. – Почему?
– Барабанщица из меня так себе.
– Ты шутишь, да?
– И у меня нет собственной установки.
– Так купишь!
– Она мне не по карману.
– Сколько она может стоить? – Эбби сжимает руль.
– Не знаю. Пару сотен долларов.
– Так, может, тебе найти работу? – Она тут же морщится. – Фу, прозвучало ужасно покровительственно, я не имела ничего такого в виду.
– Не страшно. – Я качаю головой. – Но у меня машины нет, так что…
– Может, в следующем году? Мы же будем жить так близко к центру Афин, да и в кампусе наверняка найдется что-то. Я хочу куда-нибудь устроиться.
– Может. – Я отворачиваюсь к окну.
– Или, – говорит она совершенно другим голосом, – ты могла бы зарабатывать на своих рисунках.
– Это вряд ли.
– Я не шучу. Ты не думала выложить их в интернет и посмотреть, что получится?
– Эбби, я и так их выкладываю.
– У тебя есть блог с артами?
– Могу прислать ссылку, если хочешь.
– Хочу. – Она широко улыбается. – Это же великолепно.