– Хорошо, я попробую. Но ты должна будешь пойти со мной на игру и помочь настроиться.
– Вы идете на игру? – интересуется Ник, возвращаясь на свое место. – Круто.
– Вроде того, – отвечаю я, покосившись на Саймона.
– Ага. Отлично. Очень круто, – быстро кивает Саймон, потом поспешно отправляет в рот остатки вафли и сидит, как надувшийся хомяк.
23
В субботу матч проходит на поле за вторым спортзалом. Саймона я замечаю сразу: он бродит по трибунам.
Я поднимаюсь к нему.
– Как жизнь?
– Не хочу рассказывать ему, – тут же выпаливает он.
Сдаюсь: я не понимаю, что в головах у тех, кто в отношениях. Столько страданий из-за того, что вы окажетесь в часе друг от друга на поезде? Да, могло быть и лучше, но, если судить по поведению Саймона, такое развитие событий непременно повлечет за собой конец света.
Он вздыхает.
– Понимаешь, мне просто страшно. Ник и Эбби ведь расстались именно из-за этого.
– Вовсе нет.
– Почему? В чем разница? – Взгляд у него умоляющий.
– Разница огромная, – начинаю я, но мысли разбегаются. Нужно остыть и сосредоточиться. – Ничего общего. Ник же будет в Бостоне.
– Все плохо, – констатирует Саймон, уставившись прямо перед собой. Я слежу за его взглядом: свежескошенная трава на поле, ворота, парни. Толпы парней. В нашей школе сотни парней, а в университете Джорджии их будет еще больше. Легко будет найти кого-то и влюбиться.
Проще – и намного безопаснее, – чем мечтать об Эбби Сусо.
– Как там Ник? – после паузы спрашиваю я.
– Нормально, наверное, – отвечает Саймон, а потом ловит мою руку и крепко сжимает. Даже странно, насколько это здорово: держаться с ним за руки. Ни намека на романтику, и мне сразу становится тепло. – Ник говорит, что нужно вести себя как обычно. Не отказываться от планов на выпускной и все такое.
– О боги, выпускной! – Я только сейчас понимаю, что он всего через неделю. – Я об этом забыла.
– Понимаю.
– Они не… пойдут вместе?
Саймон отрицательно качает головой.
– Оба придут и на ужин, и на танцы, но не как дама и кавалер.
– Дама и кавалер… Эти слова еще кто-то использует?
– Не уверен, – смеется он.
Я снова поворачиваюсь лицом к полю: как раз вовремя, чтобы заметить Ника, пинающего мяч с такой силой, что хочется зажмуриться. Лицо у него ярко-красное, в глазах светится незнакомое мне напряжение. Тренер медленно хлопает в ладоши, наблюдая за ним из-за боковой линии.
– Саймон, ты уверен, что у него все в порядке? – переспрашиваю я.
– Что-то не так, – бормочет он в ответ, но спустя мгновение на его губах появляется улыбка, а на лице – то выражение, с которым он всегда смотрит на Брэма. И, конечно, Брэм уже бежит по полю с такой же широкой улыбкой.
– ЗА МЯЧОМ СЛЕДИ, ГРИНФЕЛД! – кричит тренер. – ЛАФЛИН, ТЫ ТОЖЕ! СОСРЕДОТОЧЬТЕСЬ, ПАРАЗИТЫ!
Я оглядываюсь и вижу, что Гаррет машет мне обеими руками.
– Привет, Гаррет, – шепчу я, закатывая глаза.
Саймон смеется. Должна признать, мне нравится его внимание, пусть это всего лишь Гаррет. Это приятно. Для разнообразия, потому что Эбби вызывает у меня бурю различных чувств, но словом «приятно» я не могу описать ни одно.
Так. Перестань. Думать. Об Эбби Сусо.
– Все так странно, – бормочет Саймон.
Я склонна с ним согласиться.
Никогда бы не подумала, но я иду на выпускной с парнем, а Эбби – одна.
Не знаю, стоит ли ей писать.
Мы же не в ссоре. Почему я должна испытывать неловкость? Это всего лишь поцелуй. К тому же я уверена, что она поцеловала меня только потому, что выпила на вечеринке. Нужно написать ей что-нибудь дружеское и ни к чему не обязывающее, потому что мы подруги, которые должны себя так вести. Проблема в том, что, как только я начинаю печатать ей сообщение, у меня отключается мозг. Даже простое «привет» выводит его из строя.
Видимо, это та разновидность привязанности, которая может тебя убить.
Я пытаюсь отвлечься, листая посты в своем тамблере в обратном порядке. Чем раньше, тем хуже становятся мои рисунки: пропорции нарушены, тени не на местах. Сейчас я рисую гораздо лучше, но вместо радости испытываю только странную неловкость за свои старые арты. Здорово было бы иметь талант, который сразу раскрывается во всей красе; сейчас же у меня такое чувство, будто я спустилась со сцены и обнаружила, что все это время зрителям было видно мое нижнее белье. Нельзя сказать, что это метафорическое белье не выставлено на общее обозрение сейчас: я все еще вижу множество недочетов. Это утомительно, пугающе и почти невыносимо.
Вот только…
Я получила еще одно сообщение от анонимного пользователя. Снова тот же вопрос: беру ли я заказы? И еще: «Мне так нравятся твои арты, они великолепны».
Так нравятся, что я готов за них заплатить. Меня просят взять чужие деньги. И это возвращает меня мыслями к барабанной установке. Той самой, которой у меня все еще нет. К машине, ремонт которой мы не можем себе позволить. К платью за двести пятьдесят долларов.
К Эбби.
Но я не могу брать заказы. Что, если вместо прекрасной картины я нарисую какую-нибудь хрень? Что, если заказчик попросит вернуть деньги? Или я выложу пост с расценками, а меня засмеют? Или никто мне не напишет? Анон, в конце концов, мог просто меня троллить, как те парни в фильмах, приглашающие серых мышек на выпускной, только чтобы посмеяться над ними.
У меня даже в горле пересохло. Трудно объяснить… Проще было бы просто удалить свою страницу.
Вот только…
Мне любопытно.
Это, конечно, ничего не значит. Совершенно ничего не значит.
24
Стоит мне сойти с подножки автобуса в понедельник, как Гаррет немедленно выскакивает из лестничного проема.
– Берк!
Я подпрыгиваю.
– Боже, Гаррет!
– Угадай, что у меня на уме?
– Что?
– Я на тебя зол.
– Почему?
– Ты исчезла до того, как закончился матч. Опять. – Он с улыбкой ерошит волосы. – Почему ты всегда так поступаешь?
– Потому. – У меня отключается мозг. Не совсем отключается, но никаких здравых идей для ответа у него нет.
Потому.
Потому что Эбби поцеловала меня. Потому что она, возможно, би. Это означает, что мне нужно срочно пересмотреть весь архив фантазий с ее участием. Планируется большая ревизия, Гаррет; вряд ли ты способен представить, сколько таких фантазий нашли место в моем воображении.
– Ужасно скучные были каникулы, – продолжает он, подстраиваясь под мой шаг, чтобы идти рядом. – Ты должна была остаться здесь и развлекать меня.
– Развлекать? – с подозрением переспрашиваю я.
– Я не это имел в виду, – Гаррет пихает меня локтем, – но раз уж ты затронула эту тему…
Он подмигивает, и я решаю, что на сегодня хватит.
– Увидимся за обедом. – Я треплю его по руке и ухожу в боковой холл.
– Я забронировал нам стол для ужина! – кричит он вслед. – Для выпускного ужина.
Не оборачиваясь, показываю ему через плечо большой палец. Какой же он все-таки очаровательный дурак.
Мы с Эбби не разговаривали со среды, когда она высадила меня у дома. С тех пор как я поняла это, не могу найти себе места. Не думала, что прошло столько времени. С другой стороны, я все равно думаю о ней примерно миллиард раз за день.
Все утро я чувствую себя растревоженным осиным роем. Общих занятий у нас нет до середины дня, но впереди еще обед – в полдень. Осталось шесть с половиной минут, и я не могу отвести взгляд от часов.
Брэм уже ждет нас за столом. Я сажусь рядом с ним, лицом к двери, гадая, поговорил ли с ним Саймон. «Привет, Брэм, твой парень, возможно, переедет в Филадельфию, – и мне он рассказал об этом раньше, чем тебе».
Только сейчас я осознаю это в полной мере: Саймон рассказал все именно мне, и, если честно, меня это очень радует. Никто никогда не говорил о чем-то только со мной; он первый. Волна симпатии захлестывает меня с головой. Возможно, Саймон – мой самый лучший друг.
Возможно также, я должна признаться ему в своей бисексуальности. Это очень легко представить. Он наверняка рассмеется. Не зло, а от радости.
– Почему ты улыбаешься? – спрашивает Брэм.
Я пожимаю плечами и отвожу взгляд.
Как раз вовремя, чтобы увидеть в дверях ее: Эбби недооцененную, богиню неловкости. Джинсы, кардиган, очки. Я провела с ней две ночи – буквально! – и даже не знала, что она носит очки. Конечно же, она выглядит в них сногсшибательно.
Потом Эбби едва заметно улыбается и манит кого-то пальцем, а я немедленно забываю, должна ли на нее за что-то злиться, и оглядываюсь по сторонам в поисках того, к кому этот жест обращен. «Ты, сюда!» – одними губами произносит она, ее улыбка становится шире.
Саймон подсаживается к нам, как раз когда я встаю. Эбби ждет меня сразу за дверью.
– Привет. – Она неуверенно улыбается.
– Привет.
– Не могу обедать с вами.
– Из-за Ника?
– Мне кажется, это было бы жестоко, – кивает она.
Еще пару секунд мы молчим: просто стоим возле стены, наблюдая за стайками впархивающих в столовую одиннадцатиклассников. Эбби постукивает ногой по плинтусу, и, как бы я ни пыталась расшифровать ее взгляд, у меня ничего не выходит.
– В общем, нам нужно поговорить, – наконец сообщает она.
– «Нам» – это тебе и Нику?
– Нет. – Она изображает раздражение. – «Нам» – это нам с тобой.
Сердце у меня едва не выпрыгивает из груди.
– Хорошо.
– Ты свободна на этой неделе после школы?
– Когда именно?
– Когда угодно. В пятницу, например. – Эбби замолкает. – Мне просто нужно…
Тут она замолкает и отстраняется. Оглянувшись, я замечаю Гаррета.
– Привет вам, дамы.
В эфире ежедневная минутка неловкости, и с вами снова Гаррет Лафлин. Сегодня в выпуске: Гаррет пропустил указ, запрещающий называть женщин дамами.
– Я просто хочу донести до вас детали выпускного ужина. За нами забронирован столик в «Американ Гриль Бистро» в торговом центре «Норт-Пойнт», в двадцати минутах от центра охраны диких животных.