— А сейчас? — Голос Кьяны возвращает меня в реальность, и я смотрю ей прямо в глаза.
— Сейчас я отношусь ко многому по-другому. Но сейчас я живу почти как человек.
— Это неправда, Лайтнер. Ты никогда не станешь человеком. Никогда не перестанешь быть К’ярдом. С людьми не заключают контракты парфюмерные компании, рекламу с ними не крутят по всем каналам, их не назначают управляющими элитных ночных клубов, не требуя опыта работы.
Теперь льяри горчит на языке, потому что слова Кьяны попадают в самое больное место. В сердце. В мои сомнения.
Что без отца я никто.
— Ты вроде хотела мне рассказать о том, как ушла из дома, а не в очередной раз ткнуть мордой в песок, — напоминаю я. — И ты неправа насчет людей. Они могут попасть на все каналы, если начнут полоскать грязное белье какого-нибудь въерха.
Кьяна сердито сверкает глазами, причем даже не в переносном смысле, потому что ее зрачки растягиваются. Тем не менее продолжает она спокойно.
— Когда я была малышкой, я большую часть времени проводила со своей няней и с нашим шеф-поваром. Мне очень нравилось помогать ей с украшением пирожных или закусок. Так как отец выполнял любой мой каприз, то к моему странному хобби относились со снисхождением. С людьми мне было даже интересней, чем с въерхами, потому что в них не было этой снисходительности, чопорности. Они казались мне более свободными. Ключевое слово здесь — казались.
Кьяна судорожно вздыхает и делает еще один глоток льяри, а я только замечаю, что проглотил сэндвич и не почувствовал его вкуса.
— Ее звали Эрин, — в противовес нашему серьезному разговору, подруга улыбается, будто вспоминает что-то приятное. Или кого-то очень близкого. — Она всегда была очень солнечной. Всегда находила правильные слова, даже когда я злилась или расстраивалась. Говорила, что если выплакать обиду или прокричать злость, то они уйдут и не будут меня мучить. И я действительно никогда долго не плакала, рядом с ней я всегда смеялась. Она не заменила мне мать или что-то вроде этого, но стала мне лучшим другом.
Что-то мне подсказывало, что у этой истории несчастливый конец, но от комментария я удержался.
— Мне было тринадцать. Помимо Эрин у меня появилась другие друзья. Въерхи. Я больше времени проводила с ними, и не заметила того, что должна была. Однажды я пришла домой, и Эрин меня не встретила. Когда я поинтересовалась у родителей, почему, оказалось, что он ее уволил. Выгнал без пособия и рекомендаций. Причина? Причина тоже была простой. Недостойное поведение. К нам часто приходили друзья отца, его партнеры по бизнесу, и Эрин отказала одному въерху. Он отказа не принял и попросту ее изнасиловал в нашем же доме. Но так и остался партнером отца, а Эрин… Мою милую Эрин выгнали на улицу!
Я готов хоть прямо сейчас найти этого урода и съездить ему по физиономии. Потому что на месте Эрин могла оказаться любая девушка. Одна из моих подчиненных в «Бабочке». Или сама Мэйс. Эта мысль особенно заставляет сжимать челюсти. Потому что случившееся с Эрин ничем не лучше падения в океан.
Кьяна всхлипывает и запрокидывает лицо вверх, чтобы не расплакаться. Но я тянусь к ней, сжимаю ее ладони в своих и говорю:
— Не сдерживайся, Кьяна. Боль нужно выплакать.
И плотину под названием «невозмутимая Кьяна» срывает, она плачет, а я ее обнимаю. Хар меня убьет, по крайней мере, за то, что расстроил его девушку. Но Кьяна не только его девушка, она мой друг.
— Ты пыталась ее найти?
— Я нашла ее, Лайтнер, — всхлипывает она. — Не сразу, потому что не знала про насилие. Родители выставили все так, будто была виновата сама Эрин. Я не поверила, нет, но мне было стыдно за их поступок… За то, что они ее обвинили. Мне было настолько стыдно, что я долгие годы оттягивала свой к ней визит. До тех пор, пока не стало поздно. Эрин несколько лет проработала в городской школе на Тринадцатом, но ее здоровье подорвала вся эта ситуация и жизнь в не самом благополучном районе. Она умерла два года назад. Об этом мне рассказал ее муж. Он тоже работал водителем отца, и попал под раздачу вместе с Эрин. Но они не стали выступать на шоу, не стали переходить дорогу могущественной семье М’эль.
Последние слова она выдает с какой-то злостью и отвращением.
— Я их понимаю, Лайтнер, — говорит она, отстранившись. — Тех людей в прямом эфире. Не думаю, что они приходят на эти шоу, чтобы урвать пару минут собственной славы. Считаю, что они ищут справедливости.
— Я нашел справедливость для Мэйс и потерял все, — отвечаю, и понимаю, что во мне больше нет злости. Это просто факт. С появлением Вирны в моей жизни все изменилось, в том числе, я сам. Но едх, почему-то винить ее больше не получается.
— А ты случайно не спросил, что потеряла она?
Последний вопрос Кьяны возвращает меня на землю. Что я там говорил про не получается винить?
— Проблема в том, что сколько бы я не спрашивал, она все время лжет, — устало говорю я.
— Может, проблема в том, что ты не так спрашиваешь, Лайтнер?
Может.
А может, мы просто несовместимы.
Кьяна осторожно стирает слезы с щек, шмыгает носом, но все равно умудряется выглядеть решительной, и я вспоминаю, что нужно от нее отодвинуться.
— Даже не представляю, что Вирна чувствует после того шоу. Она ушла на половине. Просто сорвала с себя микрофон.
Как это похоже на Мэйс.
— Не представляешь, но хочешь знать? — догадываюсь я.
— Очень. Я отправила ей сообщения со словами поддержки, но она даже его не прочитала. Понимаешь, она игнорирует все мои попытки ей помочь.
Еще как понимаю!
— Просто посмотри видео, — просит Кьяна, — вот увидишь, я права.
— Я посмотрю шоу и поговорю с ней, — обещаю я. — Нормально поговорю, а не как обычно. Но не могу ничего обещать. Мэйс для меня загадка, и мне сложно сказать, когда она говорит правду, а когда лжет.
Одна байка про лиархов чего стоит!
— Просто поддержи ее. Пусть она не чувствует себя брошенной и забытой, как моя Эрин. Она тебя послушает, потому что любит.
А вот это будто удар под дых.
— Ты ошибаешься, — говорю я.
— Ты еще большая маруна, чем я думала, Лайтнер Кьярд. К тому же, совершенно слепая.
Я складываю руки на груди:
— Предлагаю перестать меня оскорблять, если ты по-прежнему хочешь встретиться с Эн.
— С раг’аэной? — у Кьяны загораются от предвкушения глаза. — Я готова в любое время.
— Только возьмем с собой Хара, — предлагаю я, — а то я чувствую себя неловко.
— Мы доверяем друг другу. Попробуй как-нибудь, это приятно.
Кьяна уходит, а я нахожу запись шоу и просматриваю его. Нужно было начинать с него, не с глупых заголовков! Если бы не имя, я бы вообще не узнал Мэйс. Такой она никогда не была в Кэйпдоре, такой она не была, даже когда я выловил ее из океана. Бледной, безжизненной. Оживает Вирна только в мгновения, когда рассказывает про Ромину. Только тогда я узнаю яростную, живую Мэйс.
Отстраненно досматриваю шоу до конца, хотя после драматического ухода Вирны ничего интересного не происходит. И понимаю, что честно собираюсь выполнить обещание, данное Кьяне.
Я собираюсь поговорить с Мэйс об этом. Но теперь на своих условиях.
Тем более что у меня есть повод.
Глава 19. Мы другими не станем
Вирна Мэйс
Обычно я влетала в «Бабочку» на полном ходу, но сейчас просто физически не могла заставить себя туда войти. Изначально думала о том, чтобы не ехать вообще, но если не ехать вообще, тогда на все, что я делала, из-за чего я вообще согласилась на это интервью, можно было смело класть ласты. Поэтому я поглубже вдохнула и шагнула за двери служебного входа.
— Вирна, привет!
— Привет!
Разом поприветствовали меня охранники.
— Крутое интервью!
— Моя дочь в восторге. Здорово ты всех их сделала!
Я ничего не сделала, захотелось сказать мне. Я сбежала. Это первое. И второе — я совершенно не гордилась даже тем, что успела наделать, но в глазах охранников горели самые что ни на есть неподдельные восторг и восхищение.
— Как тебе вообще это удалось?
— Как это пропустили в вещание?
Хотела бы я знать, но это все были вопросы к Дженне, а я была настолько на нее зла, что не хотела видеть вообще. По крайней мере, сегодня.
— Ну хватит, не наседайте на девочку, — произнес Бардж. Тот самый охранник, с которым я познакомилась, когда впервые пришла в «Бабочку» искать Лэйс. — Она и так много всего сделала сегодня, а у нее еще смена. Дайте пройти.
Все охранники, четверо здоровенных мужчин, смотрели на меня как на героиню, и я сделала то же, что и сегодня в студии — попросту говоря, сбежала. Ладно, по крайней мере, это было не настолько плохо, как представлялось изначально. Потому что изначально представлялось очень и очень плохо, и разговор с сестрой стал тому подтверждением. Я уже начала привыкать к тому, что мы с Митри либо не разговариваем вообще, либо рычим друг на друга. Но это вышло как-то совсем остро.
— Как это на тебя похоже, — заявила она, едва вернувшись домой. Честно говоря, я и сама недавно вернулась, потому что до этого сидела на берегу моря и смотрела на падающий в него снег. Пелена была настолько густой, что казалось, море стирает границы неба, а небо поглощает море.
— Ты о чем?
— О том. — Митри швырнула сумку на пол и пнула ее ногой, та отъехала в сторону шкафа. — У тебя пропала сестра, а ты ни словом… ни словечком о ней не обмолвилась, хотя обещала мне… нам, что ты ее найдешь!
— Тай, иди к себе, пожалуйста, — попросила я.
— Я тоже пойду. — Митри шагнула вслед за младшей, но я перехватила ее за локоть.
— Надо поговорить.
— С тобой? Нет, не надо. Не хочу говорить о том, как ты, краснея и бледнея, сбежала при одном упоминании Лайтнера К’ярда, хотя могла сделать их всех!
— О чем ты говоришь, Митри?!
— О том, что Лэйс исчезла, Ромина сбросила тебя в океан, въерхам плевать, сколько людей сдохнет от голода, но все, о чем ты можешь думать — так это парень, которому нет до тебя никакого дела!