Я все еще не могла поверить в то, что она говорит, но, как бы безумно это ни звучало, Дженна была абсолютно уверена в том, что делает. Она была уверена в том, о чем рассказала мне.
— Что дальше? Будем жить в затопленном городе, зато с новыми знаниями? Не боишься, что тебя все возненавидят после такого? После того, что ты сделала?
— Во-первых, милая, — в устах Дженны последнее слово звучало как какое-то непристойное ругательство или издевка, — затопленным город останется ненадолго. Ты видела, на что способны лиархи? Одна? Такая девочка как ты. Теперь представь, на что способны все вместе. Заставить воду отступить, отодвинуть ее от берегов так далеко, как позволяет естественный ландшафт, нам не составит труда. Конечно, многое придется восстанавливать…
— А если люди не выживут? Сколько людей просто погибнет, когда пойдут волны?
— Это война, а на войне без жертв не обходится, — она отмахнулась. — Тем не менее все вместе мы восстановим новый Ландорхорн и откроем всему миру, всему Раверхарну правду.
— Ценой стольких жертв, — повторила я. — Не боишься, что весь мир все-таки не оценит твои методы?
— Не боюсь. — Дженна холодно улыбнулась. — Потому что затопление начнешь ты.
Глава 35. Небольшие исторические искажения
Лайтнер К’ярд
Мягко.
Тепло.
Безмятежно.
Меня окутывает чувство защищенности. Откуда-то доносится тихая мелодия. Приятная.
Все вокруг приятное.
Только на краю сознания бьется запертая мысль — что-то не так.
Я забыл что-то важное. Что-то нужное. Чувство, когда пытаешься вспомнить, но не получается, начинает разъедать изнутри. Стоит ухватиться за эту мысль, потянуть, как безмятежность сменяется раздражением, раздражение — паникой.
Вирна!
Мои друзья!
Отец. Миротворцы. Взрывы. Развороченная скала. И боль.
Боль, которую я сейчас не чувствую, но она по-прежнему живет в моей памяти. До меня доходит, что я сейчас вообще ничего не чувствую. Окружающий меня теплый кокон заставляет задыхаться, а поверхность, на которой я лежу, теперь кажется нереально колючей.
С огромным трудом я открываю глаза и вижу только крышку восстанавливающей капсулы, небольшое окошко света, лучи которого рассекают темноту. Я пытаюсь подвигать руками и ногами, повернуть голову, но тело не слушается. Я не могу пошевелить даже пальцем. Пульс грохочет в висках, и музыка исчезает, сменяется тревожным писком.
Крышка капсулы открывается, надо мной мелькают сосредоточенные лица медиков.
Я хочу спросить: «Какого едха?»
Что со мной? Что с остальными? И главное — что с Вирной? Где она? Она в порядке? Мне жизненно необходимо это знать, но язык тоже не слушается.
Передо мной возникает отец, холодный и неприступный, как мыс Гор. Он кладет руки мне на грудь, и я чувствую, как в меня втекает сила. Я вижу ее потоки. Она заполняет меня, как воздух воздушный шар, вспыхивает во всем теле, и мир перед глазами начинает расплываться.
— Он не заслуживает этого. — Отец говорит явно не мне.
— Ты мой должник.
Мама?! Она здесь?
Я силюсь ее рассмотреть, но у меня не получается — проваливаюсь в темноту.
Следующее мое пробуждение ничем не напоминает первое. Я чувствую себя так, словно пробежал полосу препятствий Адмирала. Несколько раз подряд. Мышцы ломит, голова болит, а в горле пересохло, но это сущая ерунда по сравнению с тем, когда не чувствуешь ничего. Лучше чувствовать, чем не чувствовать вовсе.
Я толкаю крышку капсулы, и она поддается, отъезжает в сторону, а я сажусь. Голова слегка кружится, но скорее всего, это эффект моего резкого подъема.
— Лайтнер!
Мне не показалось: мама оказывается возле капсулы раньше, чем я успеваю подняться.
— Лайтнер, — она обнимает меня, а я обнимаю ее в ответ. — Ты жив.
— Могло быть иначе?
Мама бледная, осунувшаяся, но она слабо улыбается, когда приглаживает мои волосы, протягивает мне бутылочку с водой, которую я открываю и жадно опустошаю. Осматриваюсь и узнаю наш домашний медицинский кабинет. Мы на Первом, в особняке отца.
— Ты упал с огромной высоты и чудом не повредил позвоночник, очевидно, успел сгруппироваться. В остальном… Я не знала, что может быть столько сломанных костей. Доктору Э’реру и медикам пришлось «заморозить» твое тело, чтобы исключить болевой шок, и провести три восстановления за шесть часов.
Эта цифра заставляет меня поперхнуться.
— Сколько?!
— Да, это слишком много за такой короткий срок, — тон мамы сменяется на извиняющийся, — так что может наступить откат. Но ты жив.
Я боюсь задавать следующий вопрос, но лучше узнать все сразу, чем мучиться неизвестностью:
— Я жив, а мои друзья?
— С Харом и Кьяной все в порядке. В отличие от тебя, они отделались царапинами. Насколько я поняла, эйрлат, на котором они летели, успел набрать высоту. Взрывная волна его зацепила, но пилот смог вовремя выровняться и долететь до Первого.
— А Мэйс? Там был еще один эйрлат с Вирной и ее сестрами! Что с ними?
Мама опускают взгляд в пол.
— Знаю, что вернулись только три «стрекозы».
Три из восьми.
— Думаю, об остальном тебе стоит спросить отца. Но он сейчас слишком занят тем, что происходит.
— Спрошу, — киваю я и поднимаюсь. — Прямо сейчас. Для меня он найдет время. Ему придется это сделать.
Я пошатываюсь, и мама хватает меня за руку, подставляет плечо, когда я начинаю заваливаться:
— Лайтнер, ты слишком слаб, чтобы геройствовать. Лучше останься в капсуле.
— Только после того, как узнаю, что с Вирной.
— Ты же не успокоишься, пока с ним не увидишься? — уточняет мама.
— Нет, — мой голос звучит твердо. Если бы еще таким же твердым был мой шаг!
— Я свяжусь с ним, — обещает она. — Прямо сейчас. Только, пожалуйста, ложись обратно. Тебе нужно беречь силы.
— Только при условии, что Диггхард К’ярд придет ко мне.
— Хорошо-хорошо. — Мама надавливает мне на плечо, заставляя вернуться в капсулу. Без верхней крышки это практически кровать с мягким матрасом.
Она отходит и достает свой тапет.
— Он очнулся, Диггхард. Требует встречи с тобой. Ты просил предупредить.
Я не свожу с нее взгляда, но больше мама ничего не говорит, возвращает тапет на место и возвращается ко мне:
— Он придет. Попросил подождать несколько минут.
Это, по меньшей мере, неожиданно, потому что раньше отец не особо жаждал со мной разговаривать.
— Попросил? — морщусь я, а она пожимает плечами.
— Ты знаешь своего отца.
— Я уже не уверен в этом, мам.
В голове множество вопросов. Не только к отцу, к ней тоже, но я не знаю с чего начать.
— Меня спасло не восстановление, да? Я ведь переломался на тех камнях. Когда очнулся впервые, подумал, что меня парализовало.
Мама приподнимает брови:
— Ты помнишь это?
— Да.
— Тебя спасла сила въерха, твоя и твоего отца. Он вернул тебя к жизни, сын.
— Почему ты назвала его своим должником?
Теперь она бледнеет. Даже больше, чем сейчас.
— Это неважно.
— Важно, — отрезаю жестко. — Хватит уже лжи. Я едва не погиб там, поэтому мне нужна правда.
Мама раздумывает, но всего минуту.
— Потому что я многие годы отдавала ему свою силу. Делилась с ним ею. Для того, чтобы Диггхард К’ярд стал в разы сильнее. Видишь ли, он поэтому женился именно на мне. Моя сила идеально ему подходит.
Сказать, что меня это шокирует — значит, ничего не сказать.
— Что значит — подходит? Ты отдавала ему свою жизнь. Буквально! Свое здоровье. Твоя сердце изначально не было слабым, так? — Страшная догадка заставляет меня похолодеть. — Что же ты получила взамен?
— Лайтнер, успокойся! — прикрикивает на меня мама, и я понимаю, что снова почти вскочил. — Иначе я ничего больше тебе не расскажу.
Ее угроза заставляет меня сжать зубы и вернуться в капсулу.
— Я получила очень много. Защиту. Дом. Двух прекрасных сыновей. Возможность заниматься благотворительностью, как я всегда и хотела. Помогать въерхам и… — Она запинается, но потом сразу продолжает: — Помогать людям. Я организовала несколько дополнительных стипендий для участников учебной лотереи Калейдоскоп.
— Диггхард К’ярд тебя купил, — выплевываю. Мама всегда была моим идеалом, и сейчас этот идеал разрушался на моих глаза, как еще недавно рушилась база миротворцев. — Ты поэтому так легко от меня отказалась, когда он меня прогнал? Наверняка, отец пригрозил отправить тебя следом, если станешь со мной встречаться?
Мама вспыхивает.
— Не смей так со мной разговаривать! Я по-прежнему, твоя мать, а он — твой отец. Диггхард не отказывался от тебя, он лишь хотел немного тебя проучить.
— Заставить приползти к нему на брюхе?
— Нет. Научить тебя самостоятельности. И ты справился, Лайтнер. Я видела рекламу с тобой.
Я на это не ведусь.
— Толку от этой рекламы, если в Ландорхорне сейчас война!
Только маму это нисколько не пугает.
— Мы под надежной защитой, сын.
— Мы? Кто — мы? Первый и Второй круги? А остальные? Ты же занималась благотворительностью, тебе же не должно быть совсем наплевать на людей.
Я яростно цежу все это, и оборачиваюсь, когда двери кабинета отодвигаются в сторону и к нам присоединяется отец. Он морщится и вместо приветствия присоединяется к нашей «милой» беседе:
— Они не люди.
— А кто? — я сжимаю кулаки, с какой-то извращенной радостью замечаю, что отец выглядит уставшим и потрепанным. На лице залегли глубокие складки морщин, рубашка мятая, даже из взгляда ушло привычное высокомерие. — Отбросы?
— Нет, Лайтнер, я не об этом. Все, за кого ты так переживаешь, не люди. Они лиархи. Раса, которая тысячи лет назад желала нас поработить.
Не знаю от чего больше у меня кружится голова: от того, что Э’рер и медики вернули меня практически со Дна, или от слов Диггхарда К’ярда.
— Как?.. Что? — Я перевожу дыхание, встречаюсь взглядом с отцом. — Мне давно не пять лет, чтобы ты мог скормить мне очередную сказочку. Это даже звучит как бред!