Я соскребаю себя с земли, мокрый, как едх, и до едха счастливый. Игнорирую всех и вся, сгребаю в охапку девушку, ради которой можно и умереть, но совершенно точно ради которой хочется жить, прижимаю ее к груди.
— Синеглазка, — шепчу хрипло. С горлом у меня все в порядке, по крайней мере, по сравнению с тем, как я чувствовал себя пару минут назад, сейчас все замечательно. Просто у меня нет слов, чтобы передать все, что я чувствую к ней. Безумную нежность или любовь за гранью. Все это у меня получается вложить в короткое: — Вирна.
Даже не сразу улавливаю, что она не обнимает меня в ответ, но, конечно же, я замечаю, когда она отстраняется, высвобождаясь из объятий.
— Это действительно мое имя? — спрашивает она.
— Что? — у меня вырывается смешок. — Каким оно может быть еще?
Мэйс хмурится, всматривается в мое лицо, будто изучая заново. Наверное, я выгляжу так же, пытаюсь запомнить, впитать в себя каждую ее черту, каждый взгляд, каждый вдох.
— Я не знаю. Я ничего не помню.
— В смысле, не помнишь? Что именно не помнишь?
— Ничего не помню, — качает она головой. — Я не помню тебя.
Мне кажется, она шутит, но Вирна не спешит смеяться, воскликнув: «Попался!» Мэйс продолжает меня рассматривать, как рассматривают незнакомцев при первой встрече.
— Ничего не понимаю, — я холодею. — Как меня зовут?
— Лайтнер, — выдыхает она, и, прежде чем я успеваю обрадоваться, указывает на Хара: — Так он тебя назвал. И она тоже.
Вирна старается не смотреть на валяющуюся на развороченной земле Дженну Карринг. Которая уже совершенно точно не поднимется. Родрес достал ее, потому что Карринг снова приняла человеческую форму — после того, как Вирна вышвырнула ее из водного вихря. Мне еще повезло, что Дженна провалялась без сознания, пока Вирна меня вытаскивала.
— Этого не может быть, — говорю скорее для себя, чем для нее. Подаюсь вперед: — Ты не помнишь меня? Не помнишь, что мы чувствуем друг к другу? Ничего ко мне не чувствуешь?
— Чувствую, — повторяет она и смотрит на мои ладони на своих плечах: сначала на одну, потом на другую. — Я рада, что ты жив.
Вот вроде она рада, а мне хочется взвыть от бессилия и ярости. Потому что точно так же она могла сказать про Родреса, которого едва знала, или про генерала Р’амриша, которого вообще видела впервые в жизни. Она меня спасла, но, наверное, как спасла бы любого на моем месте.
— Что он с тобой сделал? — цежу я, очевидно вид у меня при этом зверский, потому что Вирна отшатывается. И я мысленно даю себе пинка. Спокойнее, спокойнее, не нужно ее пугать.
— Он? — теперь она рассматривает остальных. Хара, генерала, целых и невредимых миротворцев, Родди и его отца. То, что мы прорвались в резиденцию — их заслуга. Б’игги общими усилиями выключили защиту и перехватили изображения с камер. По крайне мере, с внешних — так мы нашли Вирну, заодно Дженну. — Мне сказали, что со мной произошел несчастный случай.
— Несчастный случай — это рождение Диггхарда К’ярда.
— Кто такой этот… К’ярд?
Будущий труп!
— Лайтнер, можно тебя на минуту? — зовет меня ньестр Б’игг, а я смотрю только Мэйс в глаза.
Мне кажется, я умру, если сейчас отойду от нее, но нужно во всем разобраться.
— Я сейчас вернусь. Обещаю.
Вирна кивает, но я для нее такой же чужак, как и все остальные.
— Хар, присмотри за ней, пожалуйста.
Хорошо, что Лэйс и мелкие остались на побережье под присмотром Вартаса. Старшая сестра порывалась тоже участвовать в спасательной операции, как, впрочем, и патлатый, но я напомнил им, что Лэйс после такой перегрузки едва держится на ногах, а у Вартаса вообще нет силы, которая точно понадобится в противостоянии с Диггхардом. Девочкам по-прежнему нужна была защита, и они согласились отправиться в квартиру к Вартасу, хотя взяли с меня слово, что я вытащу Вирну, где бы она ни была.
Вот только Б’игги долго провозились с защитой, которую активировал Диггхард, и поэтому я не знал, что он сделал с Вирной. Не знал до этого момента.
— Не хочу тебя расстраивать, — говорит Родрес, когда мы отходим на несколько валлов, — но ей промыли мозги. На такое способна только одна машина, которая считывает воспоминания.
Едхова машина, изобретенная много лет назад для того, чтобы выбивать правду из преступников. Это если красиво, а если некрасиво — то существовала она для пыток и казней. И такая машина все время была в доме, в котором я жил большую часть своей жизни? Но главное — в нее запихнули мою Мэйс!
— Это вы ее изобрели? — сухо интересуюсь у ньестра Б’игга.
— Нет, — он смело выдерживает мой взгляд, — моя корпорация производит большую часть электроники в Ландорхорне, но не всю. Я сталкивался с последствиями, которые настигали тех, на ком использовали шлем. Если она не помнит даже своем имя, то они вывернули ее сознание наизнанку. Девочке повезло, что она лишилась памяти, а не разума.
— Это можно исправить?
— Точно не с помощью этой машины. Впрочем, о ее здоровье сможет сказать разве что доктор.
Б’игг уходит, а у меня по-прежнему в голову звучат его слова.
Они вывернули ее сознание наизнанку.
Не они — он.
— Родди, найди мне Диггхарда К’ярда. Где он?
— Здесь, — голос отца звучит из хрипящих динамиков, которые есть в каждом районе Ландорхорна. — Приказываю всем сложить оружие, или вы будете расстреляны на месте за измену Раверхарну. Вы окружены.
Нас действительно обступают со всех сторон. В свете мигающих, частично разрушенных фонарей армия отца кажется надвигающимися на нас тенями. Военные, которые пришли с нами с побережья, те, кто помогал мне и Лэйс остановить волну, в растерянности. Генерал сдвигает брови, когда навстречу нам шагает Диггхард собственной персоной.
— Сложить оружие, — командует отец Хара.
Разумеется, ему не нужны жертвы, а вот моему отцу, точнее, въерху, чья кровь бежит во мне, на все это наплевать. Ему наплевать на людей, на лиархов, на въерхов. Он бросил на берегу не только ныряльщиков и семью Вирны, детей, он бросил там даже своих. Поэтому когда все, включая моего друга, выполняют приказ генерала, я шагаю вперед.
— Изменник здесь ты, — говорю сухо, глядя ему в глаза. — Это ты предал всех, кто доверил тебе себя и свои семьи. Бросил Лиран Р’Харат в руки ныряльщиков, оставил детей умирать на берегу под ударом волны после взрыва, выжег память девушки, которую я люблю, а потом бросил ее сражаться с обезумевшей психопаткой. Где вы были, защитники Ландорхорна, когда она была здесь одна?
— Все сказал? — холодно произносит отец. — Арестуйте их. Моему сыну не будет никаких поблажек, и пусть это станет примером для остальных. Для всех, кто считает себя выше закона.
Военные шагают в нашу сторону, но в это мгновение рядом со мной оказывается Вирна.
— Синеглазка, назад, — говорю я, пытаясь прикинуть, сможем ли мы — мы все — ударить по камню раньше, чем нас изрешетят лучами, и как быть с военными, которые все еще сомневаются.
— Значит, это по вашей милости я ничего не помню? — Голос синеглазки становится ледяным. — Это вы отняли у меня память о сестрах? Через которых потом пытались вернуть воспоминания, чтобы я защищала вас и…
— Арестуйте их, — перебивает отец. — Это приказ! Нарушение которого…
— Это правда, — один из военных с побережья перебивает его. — Диггхард К’ярд отдал приказ атаковать базу ныряльщиков зная, что мы не успеем уйти от волны.
Ноздри отца раздуваются.
— У вас оставался транспорт и приказ ликвидировать ныряльщиков, которых оглушило взрывной волной. Если вы не способны справиться с ними и уйти…
— Там были в основном дети, — вперед выступает Хар. — А еще парни и девушки моего возраста. Весь Пятнадцатый круг, который просто смыло бы к едхам со всеми жителями от мала до велика. Если бы ваш сын, которого вы назвали изменником, и которому не будет никаких поблажек, не возвел стену, остановившую идущую на город волну.
— Что насчет Родреса Б’игга? — говорю я. — Он тоже был там, на побережье. Его ты тоже посчитал лишним, когда начал зачистку.
— Довольно! — рычащий голос отца перебивает шипение неисправных фонарей и шум воды где-то под землей. — Я повторять не стану. Арестуйте их, или присоединитесь к изменникам. В любого, кто будет сопротивляться, стреляйте на поражение.
Военные вскидывают оружие. Я чувствую, как внутри натягивается невидимая струна. Мне хватит нескольких мгновений, чтобы уйти вниз и коснуться камня, скольких мгновений хватит военным въерхам, чтобы нажать на спуск? Или тоже применить силу? Не считая того, что за моей спиной Б’игги, а рядом со мной — Вирна и лучший друг.
По спине сбегает струйка холодного пота: удивительно, что я его вообще чувствую, потому что моя одежда мокрая насквозь, тем не менее никогда раньше я не чувствовал ничего так отчетливо, как это. Еще я слышу наше дыхание и удары сердца, касаюсь ладони Вирны, сплетаю наши пальцы.
Когда военные — все, как один — разворачиваются к моему отцу. Теперь на прицеле у них именно он. Я вижу, как недоверие в его глазах сменяется яростью, а потом вспыхивает силой въерха. Удар разбрасывает военных по сторонам, лучи сорвавшихся выстрелов полосуют воздух и ночное небо, земля идет волнами, разворачивая струящиеся под ней ручейки. Я перехватываю Вирну, толкаю ее в руки Хара:
— Уведи ее! Как можно дальше!
Но увести ее друг не успевает, потому что между ними, прямо из земли, вырастает каменный шип. Хар отталкивает ее в сторону, они оба летят на землю, а я резко опускаюсь вниз. Ладони вбирают всю мощь напряженной, тревожной стихии, и отпускаю себя. Удар такой силы, что содрогается наш дом и, кажется, весь Первый. Отца швыряет в ближайший столб, а в следующий момент виски взрываются болью.
Я хорошо помню эту боль: ту, которую снова и снова роняла меня к его ногам, заставляя себя чувствовать жалким, никчемным мальчишкой. На плечи словно опустилась вся тьма и все скалы этого мира, но я сбрасываю их, когда вспоминаю Вирну. Потому что между ней и этим монстром — только я.