И, как ни странно, земля откликается на мой призыв снова. Несмотря на возведенную мной стену и все попытки Дженны превратить в меня засохшее подобие Лайтнера, я вбираю всю ее мощь, а потом так же яростно отдаю. На этот раз виски не просто взрываются болью, перед глазами раскрывается настоящий вулкан, а в глазах отца полыхает огонь изумления. Его отбрасывает назад, вдавливает в землю, попытка Диггхарда подняться заканчивается ничем.
— Ты пожалеешь, — хрипит он, когда к нам бегут военные. Теперь уже, когда он на прицеле, наверное, можно не волноваться, но я все равно держу его до тех пор, пока к нам не приближается генерал, а на запястьях того, кого я когда-то называл отцом, не защелкиваются наручники, и только тогда выдыхаю.
Перед глазами пляшут разноцветные круги, боль понемногу отступает.
— Единственное, о чем я жалею, — говорю я, когда его ведут мимо меня, — так это о том, что ты мой отец.
Ко мне подбегает Хар, но его тут же отталкивает красноволосый вихрь.
— Лайтнер, — шепчет она, вглядываясь в мое лицо. — Лайтнер?
В эту минуту мне даже плевать, что она меня не помнит, я перехватываю ее ладони, рывком притягиваю к себе и впиваюсь губами в губы. Чтобы мгновение спустя отпрянуть, осознавая, что только что сделал и понимая… что ожога от поцелуя нет. Его нет и под моими пальцами на хрупких запястьях. Эта мысль, пожалуй, становится последней среди осознанных: я вырубаюсь раньше, чем успеваю вздохнуть.
Вирна Мэйс
После быстрого осмотра меня отправили в душ и спать. Разбираться с моей памятью врачи все равно собирались уже утром, в результате я оказалась в комнате, которая по размерам больше напоминала две или три. Откуда у меня такое ощущение пространства, я догадывалась: видимо, из моей прошлой жизни, которую я не помнила. Или почти не помнила, потому что объяснить непонятное тянущее чувство в груди чем-то иным кроме воспоминаний было сложно. Я категорически отказалась от инъекций успокоительного и от капсулы полного восстановления, как они это называли. При мысли о том, чтобы снова лечь в какую-то капсулу, меня затрясло так, что врач быстренько переключился на другие темы. В итоге я лежала и смотрела в потолок, на котором геометрическими фигурами расплескался свет.
Я не знала, чья это комната, понятия не имела, кто меня окружает, но я знала слова, умела изъясняться, и вообще мне здорово повезло. Про «здорово повезло» говорил каждый первый, который узнавал, где я побывала. Что касается меня, я смутно представляла, как можно назвать везением полное отсутствие воспоминаний и привязанностей. Хотя привязанность, конечно же, у меня была. Чтобы не свихнуться окончательно, я поднялась и направилась к дверям, за которым предсказуемо обнаружилась охрана.
Видимо, меня стоило охранять. Или от меня.
— Я хочу видеть Лайтнера, — сказала военному, который шустро подобрался при виде растрепанной меня в пижаме.
Пижаму мне тоже выдали, но я в ней просто-напросто не могла согреться. Даже под одеялом. Меня продолжало трясти, как будто я все еще лежала в воде. Может быть, зря я отказалась от успокоительного?
— Ньестр К’ярд сейчас в капсуле восстановления, — сообщили мне. — Вы не сможете с ним поговорить.
— Мне все равно.
Надо отдать должное, меня проводили сразу же. Капсула, которая сожрала мои воспоминания и не подавилась — я помнила только, как меня из нее вытаскивали, на эту была совсем не похожа. Поэтому я забралась в кресло и смотрела на спящего мужчину, пытаясь понять, что же нас связывало, и почему я не могу избавиться от чувства, что в нем — вся моя жизнь. Я искала ответы и не находила, но неожиданно именно в этом кресле меня перестало трясти и начало клонить в сон.
Я заснула именно там, и там же проснулась — от того, что он смотрел на меня.
— Это странно, — произнес он.
Я потянулась, и плед пополз вниз.
— Что именно?
— Что ты пришла.
— То есть когда мы спасали друг друга это не было странно?
— Мы все время спасаем друг друга, синеглазка. В этом ничего странного нет.
Для меня было, особенно сейчас. Смотреть на него вот так, когда нас никто не пытается убить.
— Я проснулся после восстановления, — произнес он. — А тут ты. Неожиданно, но очень приятно. Потом я решил, что до утра еще далеко, нашел тебе плед и вернулся. Мы продрыхли почти до обеда.
Солнце и правда заливало комнату, преображая ее. Это больше напоминало медицинский кабинет, чем спальню, но помимо нас здесь больше никого не наблюдалось.
— Ты спал в капсуле?
— Да.
— Я бы не смогла.
Он нахмурился:
— Неудивительно.
Я заметила, как его руки сжались в кулаки, а потом расслабились.
— Попрошу, чтобы нам принесли одежду.
— Я не буду переодеваться при тебе.
Он посмотрел на меня как-то странно.
— Разумеется, не будешь. Я выйду.
Он действительно вышел, пока я переодевалась в новые джинсы, блузку и свитер. На них даже были ценники, которые я отстегнула и выбросила: они мне ни о чем не говорили. Застегнула кроссовки, после чего предоставила комнату-кабинет ему, а после мы вместе пошли на завтрак. Там я и познакомилась с генералом Р’амришем и его сыном, который, оказывается, был не только лучшим другом Лайтнера, но и моим тоже.
К Хару я не чувствовала ничего, кроме легкого расположения, какое бывает при первом знакомстве с тем, кто тебе нравится. Наверное.
— Вирна, добро пожаловать, — произнес генерал, стоило нам войти.
— Меня уже не приветствуют? — хмыкнул Лайтнер и под серьезными взглядами пожал плечами: — Что? Я хотел разрядить обстановку.
Судя по напряжению, исходящему от него, разрядить обстановку не помешало бы мне, но я по-прежнему мало что понимала, поэтому просто молча опустилась на стул, который он для меня отодвинул.
— Надеюсь, ты не против, что мы используем вашу столовую? — этот вопрос генерала был адресован уже Лайтнеру.
После чего он скривился и мотнул головой. Меня полоснуло болью, но не физической, скорее, какой-то смесью горечи и тоски.
— Нам многое предстоит обсудить, — произнес генерал. — Но прежде я хочу понять, что ты помнишь?
— Только то, как меня доставали из капсулы.
— И все? — Он нахмурился. — Ты вчера спасла Лайтнера. Почему?
— Не знаю.
— Ты должна это знать. Хотя бы ориентироваться по чувствам…
— Едх! На инстинктах! — рявкнул сидящий со мной Лайтнер. — Она сделала это на инстинктах, неужели не понятно? Она бы сделала это для кого угодно, и мы можем уже просто пожрать?!
После этого в столовой воцарилась еще более напряженная тишина. Мне не оставалось ничего другого кроме как есть и рассматривать высокие потолки и камень в прожилках, украшающий стены. Окна чуть ли не во все эти стены, за которыми уже полностью вступил в права холодный солнечный день. Несмотря на всю роскошь, я видела разломы посреди улицы, тонкую корку льда, протянувшуюся там, где вчера была вода. Она сверкала так, что было больно глазам, торчащие из нее травинки и комья земли казались причудой дизайнера.
— Я помню все слова и большинство понятий, — сказала я. — Я не дезориентирована в пространстве и понимаю, что сейчас день.
— Это мы с врачами уже обсудили вчера, — генерал улыбнулся. — И это очень хороший признак, Вирна. Есть все шансы, что со временем твоя память восстановится.
— С каким временем? — хмуро поинтересовался Лайтнер.
— Этого не знает никто. Даже Э’рер отказывается давать прогнозы…
Раздался звук, от которого захотелось зажать уши: нож Лайтнера со скрежетом полоснул тарелку.
— Этот старый едх. Он же обо всем лгал, да? Лгал, что не понимает, какого с нами творится? Первым делом вызвонил моего папашу, чтобы ему сообщить, а потом делал большие глаза и вешал нам на уши водоросли? Когда я привез Вирну к нему… я ему доверял! Придурок…
Последнее непонятно к кому относилось: то ли к Э’реру, то ли к самому Лайтнеру.
— Боюсь, что да, — генерал Р’амриш посмотрел на нас. — Он лгал по приказу твоего отца. У Диггхарда были планы на Вирну. Сегодня ночью я узнал о том, что из-за волнений в Ландорхорне, да и во всем Раверхарне, будем честны, готовилась новая Нресская волна. Калейдоскоп уже не справлялся, требовалось нечто более существенное, и Вирна была бы одной из тех, кто…
Он не договорил.
— И вы бы пошли с ним? — хмыкнул Лайтнер. — Если бы всего этого не случилось? Просто поддержали бы его? Как всегда? Во всем, что творилось все эти годы? Хидрец!
Он вскочил так резко, что чудом не опрокинул стул, глянул на меня, потом так же резко вылетел за дверь. Следом за ним поспешно поднялся и вышел Хар, мы с генералом остались вдвоем.
— По сути, он прав, — пробормотал Р’амриш.
— Я все равно мало что понимаю, — я пожала плечами. — Так что можете продолжать говорить.
Генерал нахмурился.
— Мы не станем утаивать от тебя информацию. Сейчас — после обеда — первым делом ты пойдешь смотреть свои воспоминания. Там не всегда полноценные картины, иногда обрывки, но зачастую очень важные. То, что ты считала главным в своей жизни. После того, как ты все увидишь, мы поговорим снова. И еще.
Он сделал паузу, потом отложил приборы, оставив большую часть обеда нетронутой.
— Не думай, что Лайтнеру нет до тебя дела. Ему просто очень тяжело, и после просмотра своей памяти ты поймешь, почему.
— Я и не думаю, — ответила я и вернулась к еде.
О чем вообще можно думать, когда возраст твоих воспоминаний — чуть меньше суток? Хотя определенно, весьма насыщенных событиями.
Завтрак-обед свернулся на удивление быстро. Хар с Лайтнером так и не вернулись, и встретились мы с ними уже перед входом в зал, где мне предстояло просматривать свою память. Машину, лишившую меня их, уже убрали, зато там был проектор, который воспроизведет все, что выдрали из моего сознания.
— Останешься со мной? — спросила я Лайтнера.
— Ты правда этого хочешь?
— Нет, я попросила исключительно из вежливости.