— Придурок! Только полный придурок мог поверить этим слухам.
Так я кричала каждый раз Альгосу, извиваясь от боли вонзённых в себя одновременно десятков жал. Слухи.
— У кого в наше время мог быть дракон?
Так я спрашивала Альгоса, взвывая, пока он сжигал мою кожу холодным синим эльфийский огнём.
Это всё были лишь жалкие слухи. Потому что у Аша не было огнедышашего дракона, взращённого из какого-там редкого яйца.
— Откуда мне знать? Твой идиот-хозяин всего лишь верит в сказку. Пожалуйста, прекрати!
Так я молила Альгоса перестать вырывать мои когти по одному.
И он видел мою искренность, пусть даже это и не смягчало его. Но он верил. Да. А вот Ванитас, не удосужившийся ни разу прийти ко мне — нет. Хотя все эти новости о драконьем яйце и моём отце были лишь сплетнями. У Аша не было огненного дракона. У нас их было два.
Глава 19
Это был мой любимый пленник. Ооо, я еще никогда так не радовался своей новой игрушке. Я вообще никогда особо не радовался пленным, но этот был особенным для меня. Ее личная охрана, ее псина, ее подлизушник. Эйнстрем. Сукин сын, влюбленный в свою госпожу до чертей. До дрожи, до судорог. И это не просто похоть, не просто вожделение, а именно адская страсть вместе с поклонением и восхищением. Чувствовал ли я его соперником? Да, я блядь, чувствовал своим соперником даже воздух. Потому что его она вдыхала без ненависти ко мне. Предательница, сука, которая перевернула мне жизнь…она еще смела меня ненавидеть.
Эйнстрем. Ценный экспонат уже хотя бы тем, что я теперь мог точно узнать раздвигала ли она свои ноги еще и перед ним. Была ли настолько доброй госпожой. Я выбью из него все оттенки правды. Все ее разные тона. Она будет петь мне на самой чистой ноте. Ноте боли. И нет ничего честнее нее.
Теперь он телепался на цепях у меня в подвале. Рамгар не дал мне снять с него кожу живьем и сожрать его сердце. И сейчас я был этому искренне рад. Рад тому, что агония ублюдка растянется на долгие часы. Пришло время отыграться за те месяцы, когда он считал себя выше меня и отдавал приказы. Когда смел поднять на меня руку с плетью, чтобы указать мое место.
В подвале я кивком головы отпустил стражников. Предварительно приказал зажечь побольше факелов, чтобы видеть каждую черточку на лице этого подонка.
— Мой дорогой Эйни. Или как там тебя называют коротко? Ты думал о встрече со мной? Ждал ее?
Еле-еле открыл глаза. Опухшие веки с трудом разлепились. И этот взгляд резанул меня по нервам. Сколько презрения, сколько ненависти. С особой радостью кулаком под ребро. Чтоб тихо охнул. По печени. Удар у меня тяжелый. Уверен, что изнутри началось кровотечение…которое будет регенерироваться долго, потому что демон голоден. И еще один удар в это раз с другой стороны. Разорвать селезенку и посмотреть, как позеленело лицо ублюдка. Прекрасный цвет кожи. Он мне невероятно нравится.
— Любишь боль, Эйни? Немножко боли. Эдакая разминка перед пиршеством.
Молчит. Смотрит на меня исподлобья и молчит. Ненависть уже смешана с молниями боли и страха. Вот этот взгляд нравится мне намного больше.
— Эйни…ты так бежал, так старался не попасть в наши лапы, так выкручивался и даже хотел порезать себя, но все равно попался. И теперь ты знаешь, что тебя ждет? Как я люблю причинять боль? Тебе я ее буду причинять с особым наслаждением.
— Разве боль — это страшно? Разве сам Арис Одияр боится боли?
Хрипло пролепетал и заставил меня насторожиться. Нотки сарказма у того, кто висит под потолком совершенно голый это по крайней мере неосмотрительно. Я бы сказал безумно. Но безумием можно удивить кого угодно, но только не меня.
— А что, по-твоему, страшнее боли, сученыш?
Схватил его за горло и сдавил пальцами так чтоб глаза повылазили из орбит. Выпуская когти и вспарывая оливковую кожу, пуская кровь и чувствуя трепет собственных ноздрей. Я тоже голоден… и не отказался бы сожрать и выпить досуха этого недоумка.
— Страшнее боли — это заблуждаться. Страшнее боли — это приговорить невиновного. Страшнее боли — это казнить того, кто тебя любит больше жизни.
Захохотал, еще не чувствуя подвох.
— А невиновный у нас кто? Часом не ты? Это ты о себе сейчас? Надеюсь, ты не мне в любви признаешься? Или все так печально, и ты сменил ориентацию? Или может я о тебе чего-то не знаю, и ты любишь круглые мужские задницы? Или члены? Все правильно, тварина. Потому что самое жуткое, что может с тобой произойти — произошло.
— Мне плевать на себя…ты еще не понял, беглый раб? Мне всегда было плевать на себя! Но мне не плевать на НЕЕ! Ту, кого ты обрек на боль и страдания! Унизил, растоптал!
От его наглости почернело перед глазами, и я со всей силы вонзил руку ему в грудную клетку и сдавил его сердце, так что рот перекосился и широко распахнулись глаза.
— Это ты о своей шлюхе? Она трахалась с тобой? Расскажи мне как ты покрывал ее?
— Ты больной ублюдок!
Сдавил сердце сильнее и у него кровь потекла изо рта. Запенилась в уголках черными пузырями.
— ООо, еще какой больной. Таких ублюдков ты не видел отродясь!
— Ты инкуб…ты демон, который читает мысли…а я демон проводник. Я впущу тебя в свою голову и все покажу.
Мои пальцы дрогнули, и я слегка ослабил хватку на его сердце.
— Что покажешь?
— Твою боль, инкуб. Не испугаешься увидеть то, что поставит тебя на колени…если конечно твое сердце не сгнило окончательно.
Испачканный его кровью, ошалелый от ее запаха я с трудом представлял себе, что именно он хочет мне показать. Не мог понять, не мог поверить…что это именно то, что я слышу.
— Ты предлагаешь взломать твое сознание…Эйнстрем?
— Я предлагаю соединить наши разумы… я предлагаю провести тебя в недры моего «я», чтобы ты увидел правду, узнал о ней и проклял себя, инкуб.
— Если я это сделаю ты сдохнешь! Ты в своем уме?
— Плевать… я лишь надеюсь, что и ты сдохнешь вместе со мной!
Мне не нравилось, что я не понимал его. Не нравился этот блеск героической решимости в его глазах. Потому что я понял, что он мне предлагает. Он хочет, чтобы я слышал и видел его глазами воспоминания. То, что отложилась в глубинах подсознания. Он хочет, чтобы я вскрыл его. На такое способны только деусы и нейтралы. Это самая адская пытка для бессмертного. Мало кто после нее выживает. Эта пытка превратит его в растение, потому что, впуская меня его мозг не восстановится, он покроется ранами и распадется.
— Смотри мне в глаза, инкуб. Смотри только в зрачки. Я слаб. Ты легко проникнешь если я впущу и проведу тебя.
Положил руки ему на голову и впился взглядом в его черные глаза. Если он хочет сдохнуть, то почему я должен отказать ему в этом удовольствии. А вот увидеть правду мне очень хотелось.
«— Госпожа, — Эйнстрем протягивает ей конверт нежно-голубого цвета с набитыми по краям кружевами в форме каких-то изящных маленьких птиц, — это письмо привез гонец эльфов. Он был пойман нашими воинами на границе. Но справедливости ради, отмечу, что посланец даже не сопротивлялся.
— Уже ознакомился с ним?
— Да, моя Госпожа.
— И что в нём? Очередное предложение о женитьбе?
— Не только, — Эйнстрем сдержанно улыбнулся, — там ещё одно предложение, моя Госпожа.
Ее помощник замолчал, всем своим видом демонстрируя, что она сама должна прочесть письмо.
— Эйнстрем, ты стал слишком наглым, — поддевая его, села на диван, раскрывая конверт, и тут же вскинула голову кверху, услышав неожиданное:
— Зато вы стали слишком беспечны.
А вот это интересно. Уже третий раз позволяет себе дерзить ей, но если первые два она оправдывала это хамство страхом за свою же жизнь, то теперь его слова вызвали откровенное раздражение.
— Беспечна? Ты такой находишь меня?
Глядя прямо в его глаза, отмечая, что за последнее время ее друг, тот, которого она знала, как свои пять пальцев, тот, чье настроение и эмоции считывала всегда без особого труда, ощутимо изменился. В нём впервые появилась холодность к ней. Эйнстрем, который замораживал всех своей надменностью, расчётливостью и ледяным презрением, с ней с самой первой минуты был открыт и честен. Один из тех, в ком Лиат была уверена, как в самой себе, сейчас смотрел на нее незнакомым мужчиной с отблесками ярости и возмущения в глазах.
— Да, я нахожу вас именно такой. И не нахожу другого слова, которым можно охарактеризовать ваши легкомысленные поступки.
— Эйнстрем, — предупреждающе низко, в то же время изумлённо глядя, как заходили желваки у него на скулах, — не забывайся, друг мой…
— Друг? С каких пор Лиат, ты стала ставить слова друга и верного помощника ниже слов какого-то грязного раба?
Так вот оно что…Лиат поднялась с дивана, сложив на груди руки и глядя на раздувающиеся от злости ноздри мужчины, продолжавшего гневную речь.
— С каких пор ты прислушиваешься к советам безродного ублюдка, игнорируя советы своих полководцев?
— Осторожнее, Эйнстрем, не забывай, что ты точно так же, как он, принадлежишь мне. И уже завтра вы можете поменяться с ним местами.
Запнулся от неожиданности. Но, скорее, удивленный собственной наглостью, а не ее реакцией. Правда, всё же через секунду вздернул кверху подбородок и процедил сквозь зубы:
— В Цитадели ходят грязные слухи о моей Госпоже, и сколько бы языков я ни отрезал каждый день, настанет время, когда это перестанет пугать сплетников, и тогда вашей участи не позавидует даже самая низшая смертная рабыня.
— Сплетни не всегда говорят, их можно так же и написать. Руби им и пальцы, и когда они поймут, что не в состоянии добыть себе корм или защититься, перестанут болтать. Подумай об этом, Эйнстрем.
Лиат подошла к нему.
— Как и о том, что это я решаю, кто и как долго будет рабом, а кто и каким образом может стать свободным. Я всегда ценила тебя за твой ум, сдержанность и верность. Сегодня я усомнилась в двух первых твоих качества. Не позволь мне засомневаться и в третьем, самом важном.