– Да, – выдохнула Эрика.
«Мне нужно лишь каплю пепла моих сестёр».
– Пепла твоих сестёр? – холодок пополз по спине девочки.
«Самую малость, лишь чтобы освежить вкус памяти».
– Ты хочешь, чтобы я сожгла одну из моих книг?
«Всего страничку, большего не надо».
Эрику прошиб озноб. Огонь под запретом в их доме. Поджечь книгу – это сродни убийству. Пират юркнул к ней на колени, вцепился в книгу зубами так, что та взвизгнула, рассекая мысли девочки и обжигая разум.
– Пират, нельзя! – Эрика выпустила книгу из рук, та упала на пол и закрылась. – Нельзя портить книги!
Эрика посадила крыса обратно в клетку. Подняла с пола Ло, мысленно извинившись за питомца.
– Эта история будет о тебе?
«Да».
– И в плату тебе нужен пепел книг?
«Да».
– Хорошо.
Эрика оставила Ло, а когда вернулась, в её руках была найденная на пожарище застёжка с вороном. Девочка потрясла её над книгой и частички пепла, золы, останки погибших книг упали на страницы.
«Второй свежести», – капризно возразила Ло.
– Как и твоя история, – парировала Эрика.
«Туше».
Пепел на книге расплавился, втянулся в бумагу, как чернила. Кляксы расползлись, пока не заполнили всю страницу, перекинулись на соседнюю, и вот на чёрном развороте вспыхнули буквы:
«Пламя».
Пламя
Она не оставляла следов. Её движения были столь легки, что даже трава не дрожала под её шагами. Она была тиха, и не было ни одного человека, способного описать её голос. Она знала так много слов, но предпочитала молчать. Будто произнеси хоть одно, и то оживёт, взлетит птицей или упадёт камнем.
Её страшила эта сила и власть, но вместе с тем пленяла красота и мощь. Беззвучно она пробовала вкус слов, постигала их форму, складывая губы и выталкивая языком утратившие голос слоги. Она жадно подпирала взглядом певучие строчки книг, сетчаткой впитывая их мелодию, слыша пение истории внутри себя.
Она выбирала слово, одно, но самое важное, квинтэссенцию книги, и изящным почерком вписывала в альбом. Кремовые листы в охряном кожаном переплёте, чуть замасленном и потёртом. Это был её личный гримуар, её тайная книга теней, номикон её бытия.
Кисть погружалась в чёрную как ночь краску и отточенными движениями выводила слово. Заранее заготовленный пепел покрывал страницу. Тошнотворно едкий клей скреплял этот союз, запечатывая тайну.
Она ждала, пока песчинки не срастутся с волокнами листа. Этот пепел был всем, что осталось от прочитанной книги. Она верила, что, впуская историю через взгляд в себя, она наматывала свою душу на страницы, и прочти кто книгу после неё, он без труда завладеет не только её мыслями, но и всем существом. И единственный способ был обратить слово в пепел, вернуть тело во прах и высвободить душу. Разорвать связь материальную, но не духовную. В языках пламени она видела освобождение и перерождение, в горшке пепла различала оттенки и помнила каждое слово под плотной завесой золы.
Все началось с романа, где горели книги: исчезая в пламени и пылая в умах. Эта книга затронула что-то потаённое в ней, и она перечитала её трижды. Так вдумчиво, что буквально наполнилась ею до краёв. Страницы отпечатались на внутренней стороне век и, закрывая глаза, она видела стройные ряды слов, пульсирующих и звучащих так громко, что голова шла кругом. А вдруг так же, как слова отпечатались в ней, она сама отразилась в книге? Что если она навеки утратила часть себя? И может, от того всё это волнение? А вдруг оно не уйдёт никогда? И тогда она спросила себя, что держит её душу в заточении этой истории? Вдруг сама книга стала темницей.
Украдкой, на заднем дворе, в старом ведре она сожгла томик, зачарованно глядя, как искры мотыльками устремляются ввысь и гаснут, прежде чем успеют коснуться звёзд. Пламя нещадно грызло страницы, но истинный пожар бесновался в отражении глаз смотрящей.
От книги остался лишь пепел. Запустив в него пальцы, она ощутила, насколько он лёгок, и эта лёгкость передалась ей самой.
Она свободна.
Чиста.
Открыта для новой истории.
Вернувшись домой, она пробежалась взглядом по полке. Пальцы коснулись кожаного безымянного переплёта. Она не помнила эту книгу. Тяжёлая, таинственная, ярко-рыжая, словно вобравшая память о только что прогоревшем.
Обложка скрипнула, открылась. Вовсе не книга. Альбом. Чистые листы, нетронутые чужой мыслью. Когда она успела купить его? Откуда он взялся? Возможно, один из бестолковых подарков, что вечно приходят в дом вместе с людьми. С теми, кто знает тебя слишком хорошо, чтобы безнаказанно дарить абсолютно ненужные вещи.
Она уже собиралась вернуть альбом обратно на полку и забыть про него. Но… жар и пепел был ещё с ней. Воспоминания горели, как горн, ждущий глину. Руки, измазанные в золе, подрагивали. Её тянуло к белому безмолвию страниц. Их чистота, идеальная и нетронутая, пробуждала желание… творить, менять, уничтожать одно во имя другого.
Поддавшись порыву, она открыла альбом и приложила ладонь, почувствовала прохладу бумаги, отдёрнула руку и уставилась на пепельный отпечаток. Тонкие линии на кончиках пальцев, как круги от брошенного в воду камня. Острова в белом безмолвии, и где-то меж ними на дне линии сердца и жизни.
Она испугалась, вырвала лист, сожгла. Всё в том же ведре на заднем дворе. И зарыдала. У неё не было повода для печали и потому это были слёзы радости.
Она захотела запомнить, запечатать этот день и потому в третий раз открыла альбом, так долго лежащий без дела. На первой странице она написала слово, что вспыхнуло перед глазами.
«Свобода».
На листе остались отпечатки её пальцев, измазанных в пепле книги. На миг она увидела себя убийцей, а чёрный след на руках – багрянцем крови, но, мотнув головой, отогнала эту мысль. Она освобождала. Дарила крылья огню, что спал внутри истории, раскрывала истинное имя творения и… не желала более делить ни с кем сакральный смысл, увиденный в пламени.
С того дня она читала запойно, истории вспыхивали как спички и, прогорев, оседали в альбоме. Страница за страницей. Слова изящной вязью ложились на белые листы и скрывались за тяжёлым занавесом финала.
Прах к праху.
Но однажды, когда её собственная жизнь прогорела более чем наполовину, она взяла в руки свой драгоценный альбом и увидела в нём лишь пепелище. Ей отчаянно захотелось стать пламенем для кого-то живого, согревающим и оберегающим. Но руки её были черны от золы, а слова утратили голос. Как ни старалась, она не могла произнести и звука. Она выгорела дотла. Изнутри. В ней клубился лишь дым.
– Было слишком поздно.
– Дом вспыхнул, как спичка.
– Когда приехали спасатели, спасать было нечего.
– Кем она была?
– Кто ж его знает.
– Никто из нас, соседей, не знал её имени.
– Точно! Со мной она и вовсе ни разу не заговорила.
– И со мной!
– Да-да, нелюдимая была.
– Может, художница? Говорят, нетронутым остался лишь альбом.
– Вот только все листы были покрыты пеплом.
– Кроме первой страницы.
– Говорят, это её предсмертная записка.
– И что там?
– Лишь одно слово.
– Какое?
– «Свобода».
– Как глупо.
– Как банально.
– А где сейчас этот альбом?
– Кто ж его знает.
Ещё никогда о ней не говорили так много и так долго, и столь разными голосами. Они звучали с экрана и с улицы, с кухонь незнакомых домов и с газетных полос. Шуршали как сухие листья на ветру, а после слетали, падали в зеркала осенних луж и со временем превращались в пепел и тлен. Но те, кто судачили, не могли знать, что иногда чудеса случаются даже с самыми тихими и незаметными. Возможно, и не так, как того бы хотелось, ведь у сверхсил свой особый взгляд на всё, а особенно на волшебство. И зачастую страсти, одержимости и безумия недостаточно. А вот с огнём и жертвой всё получается гораздо лучше.
И ещё до того, как останки не молодой, но окончательно лишённой разума и души женщины закрыли в холодном стальном ящике, альбом в охряном переплёте, вобравший множество миров, обращённых в пепел, обрёл свободу. История, склеенная из тщательно выведенных слов и оживлённая безумной верой, начала свой путь, чтобы однажды навсегда изменить одну тихую жизнь, дав ей голос.
У слёз богов нет вкуса соли. Боги не сожалеют. Оттого дождь пресен. Санитар стоял под козырьком больницы, спасаясь от холодных струй, и спрашивая себя, начнись этот дождь раньше, потушил бы он пожар. На память пришла его первая смертельная смена в совсем другом городе и другом времени. Тогда как раз лило как из ведра.
Так много воды.
Так много смертей.
Пора что-то менять.
Опять.
Глава 11местами категорически опаснаяХотя всё происходящее в ней уже в прошлом
Эрика широко раскрытыми глазами смотрела в ночь. За окном гудел ветер и дождь, темнота была такая плотная, хоть выжимай. И чернил бы хватило на целую библиотеку рукописей. И вовсе не скромную, личную, как у них в доме, а по-настоящему огромную. Эрика подумала, что хотела бы посетить одну из тех грандиозных библиотек, о которых слышала от отца или читала в книгах. Он говорил, что они куда масштабнее собрания академии Корвинграда, доступной для учеников. Эрика попыталась вообразить залы в два раза больше, стеллажи в три раза выше. Но мысль зацепилась и упала в прошедший день.
«Может, мне тоже стоит написать книгу, чтобы ты меня заметила? А ещё лучше десять или целую библиотеку!»
И чего Мишель взбеленилась? Она же сама предложила взяться за расследование. А потом обиделась на пустом месте.