Эрика разбирала снимки, раскладывала, пока на столе перед ней не оказались ровные ряды картинок. Менялся лишь фон, но не Жозлин. Она оставалась безупречна, идеальна, застывшая, как в янтаре. Копии копий, искусные подделки…
Перед лицом всплыл бездушный лик манекена. Назойливый голос в голове твердил, что она не видела Жозлин уже много лет.
– Нет, – мотнула головой Эрика. – Я видела её в ночь, когда звонила Амаранта.
Так ли это? Уверена? Может, это не её, Эрики, не существовало, а Жозлин?
– Всему есть объяснение, Пират! – покачала головой девочка, открыла ящик стола и увидела там шкатулку.
Она достала её, поставила перед собой, открыла крышку. Сверху лежал жемчужный браслет, а под ним дюжина цветных свёрнутых конвертиков. С буквой «Э», бабочкой сложившей крылья. Эрика запустила руку в карман лоскутного жилета, вынула смятую записку и сравнила почерк. Почерк Жозлин.
Один за другим конвертики вскрывались, обнажали текст и падали на пол. Были там поздравления с её совершеннолетием и новым годом через пять лет, пожелания хорошего настроения и отличного утра, пожелания здоровья и радость за её успехи…
Эрика нацепила жемчужный браслет на руку и смахнула цветастые записки:
– Просто кто-то готовится к праздникам заранее, Пират.
И она посмотрела в зеркало. Всё это время молчавшее, оно ожило, приняло облик её двойника и заговорило:
– Истории лишь иллюзии, но иногда они реальнее жизни, – сказало отражение, повторяя слова отца Эрика.
В сумраке ей показалось, что отражение криво усмехнулось. И стало вдруг жутко от того, что не ясно, по какую сторону бытия она сама.
– Но я ведь помню её, – возразила Эрика, касаясь выбившейся белой пряди у уха.
– Так ли это? – спросило отражение, повторяя её жест.
И Эрика не смогла вспомнить ничего, что бы ни рассказывал отец о Жозлин, что бы она сама видела и чего бы он не знал.
– Но я помню её голос, – мотнула головой Эрика.
– Так ли это? – повторило вопрос отражение.
И Эрика подумала, что многие женские персонажи книг, когда отец читал ей их, говорили голосом матери.
– Я помню её запах, – зажмурилась девочка, понимая, что это всегда был всего лишь аромат цветов. – В то лето бурно цвёл жасмин…
Она и сейчас ощущала его аромат. А глянув на стол, заметила флакон духов, брызнула на себя и ощутила знакомый запах грёз.
– Так всё было ложью? – Эрика взглянула в глаза тёмному двойнику. – Она мертва?
Жемчуг воспоминаний обернулся искусно спрятанным песком.
Девочка спустилась с чердака, минула спальню матери, вышла в коридор, подняла мокрую распластанную книгу и встряхнула. Вернулась в комнату Жозлин, села на кресло у окна, положила Ло на колени. Они обе молчали. В словах не было смысла. Более того – к ним не было доверия. Рука потянулась к парику на полу. Эрика нежно провела по ним пальцами и надела себе на голову. Каштановые локоны рассыпались по плечам, как плащ. Она смотрела в окно на город. По ту сторону стекла ничего не изменилось. Мир не рухнул и даже не пошатнулся, а тут, в сумраке комнаты, на полу её, ещё час назад живая, мать превратилась в пластиковое чучело, а вся известная жизнь обернулась ладно скроенной иллюзией. Представление, в котором она была всего лишь обезьянкой.
Пират взобрался на плечо девочки, но она не почувствовала его. Не прижалась щекой, не погладила.
«Хочешь, я расскажу тебе сказку?» – прошелестела Ло.
– Я хочу исчезнуть, – чуть слышно ответила Эрика. – Здесь слишком больно.
«Иди за мной», – позвала Ло, и Эрика услышала, как поёт прибой, и вдали кричат чайки. – «Ступай осторожно по мосту и садись в лодку. Она отнесёт тебя туда, где нет боли».
– Далеко-далеко? – всхлипнула Эрика.
«Далеко-далеко», – улыбнулся голос Ло.
Стены расступились, доски пола выгнулись, замкнулись как лепестки цветка, а когда раскрылись вновь, то Эрика очутилась в небольшой белой лодочке. Из неё она видела, как отец приближается к дому и слышала, как хлопнула входная дверь. Кажется, он позвал её. Всплакнул монстр восьмой ступеньки, скрипнула дверная ручка.
– Эрика? – спросил мужчина. – Что ты тут делаешь?
Девочка не повернулась, когда он вошёл, лишь стянула искусственные волосы с головы.
– Её никогда не было, – бесцветно проговорила Эрика, и парик выпал из её руки. – Это всегда был ты.
Каштановые локоны рассыпались по зеркальной глади. Узел, что держал лодку у причала, развязался. Канат упал в тёмную холодную бездну.
Она смотрела вперёд, в белое безмолвие. От воды поднималась дымка, пока не слилась в непроглядную мглу.
– Прости меня, обезьянка, – слова давались тяжело, грудь разрывала печаль и чувство вины. – Я был должен…
– Ты убил её? – Эрика встала напротив окна, медленно повернулась.
– Что ты такое говоришь?
– Ты убил её, – повторила девочка, хватая со своего плеча крыса и бросая его с неистовой силой о стену. – Опять.
– Что ты творишь, Эрика… Что у тебя…
Сначала он увидел синие, горящие в серости комнаты глаза. Затем книгу, излучающую призрачное сияние. Дыхание перехватило, это была одна из тех, что впивалась в разум, отравляя ядом.
– Почему ты не сказала? – он потянулся к книге, которую срочно следовало поместить в изоляцию и унести из дома, пока не стало слишком поздно.
– Я? – рассмеялась девочка безумным смехом. – Почему ты не сказал?!
Глаза вспыхнули, по лицу трещинами поползли нити синего света, книга запульсировала, выбросила побеги и тонкими жгутиками впилась в руки девочки.
– Эрика, обезьянка, послушай, – он сделал шаг к дочери. – Ты должна отпустить эту книгу. Это сирена, она путает мысли.
– Эрика не хочет говорить с тобой, – прогремел голос.
И хотя слова слетали с губ дочери, он знал, что говорит вовсе не она.
– Эрика, я всегда любил тебя! – он, во что бы то не стало, должен достучаться до дочери. – Оберегал тебя!
– Эрики здесь нет! – голос взвился, хлестнул по ушам, причиняя боль.
– Кто ты и что тебе надо?
– У меня уже всё есть! Имя и тело!
Он отступил, собираясь с мыслями. Как же самонадеян он был, используя дар дочери. Как не хотел слушать предостережения Виктора. Ослеплённый погоней, не заметил врага, что оплёл разум дочери. Но ещё не всё потеряно. Он никогда не бросит её. Никогда. Что бы ни завладело его девочкой, он спасёт её снова. Чего бы это ни стоило!
– Тело? – усмехнулся он. – Тело маленькой девочки, которое ты выжжешь своей силой? Которое обратится в пепел прежде, чем ты расправишь крылья?
Рот девочки скривился, глаза прищурились, голова чуть склонилась на бок.
– Скольких ты уже выжег, иллар[73]? Ты удивлён, что я знаю, кто ты? Дух Межмирья, застывший в предмете, ищущий носителя и жаждущий освобождения.
Девочка обнажила зубы, зашипела, метнув искры из глаз.
– Да, я многих твоих собратьев упрятал в тёмные коробки, – усмехнулся мужчина. – И тебя бы ждала та же участь, не отрави ты хрупкий разум девочки.
– Хватит слов, – прошипел иллар. – Она почти пересекла грань.
Почти. Он зацепился за это «почти».
– Значит, у тебя почти не осталось времени!
– У меня? – удивился иллар.
– Тебя, – кивнул мужчина. – Это тело слабо и тебе уже скоро придётся искать новое.
– Ты хочешь меня провести? Как герои твоих мёртвых книжек?
– Я предлагаю обмен. Возьми моё тело. Оно крепче, больше, сильнее. Ты видишь, я безоружен, и не стану сопротивляться.
– Ты приглашаешь меня? – иллар втянул носом воздух.
– Меньшее, что я могу для неё сделать, – стиснул зубы мужчина, кинул взгляд на стол, потянулся и взял кривой цветочный нож.
Демон в теле девочки прищурился, не сводя взгляда с ножа. А когда лезвие коснулось запястья мужчины, оскалился в безумной улыбке, облизнулся, глядя, как металл рассекает плоть и алыми бусинами выступает сама жизнь.
– Тогда приди в мои объятия! – рассмеялся иллар, освобождая от пут руки девочки.
Книга, раскрывшись, повисла в воздухе. Мужчина протянул раскрытую ладонь, и капли крови, сорвавшись, упали на страницы. Книга выгнулась, зашипела, из неё проросли тонкие побеги, как длинные нити медузы, покрытые ядовитыми коготками. Они потянулись к мужчине, оплели его запястье, вросли в его вены, опутали тело, впрыснули морок и скверну. Но пока не погас его разум, он смотрел на свою дочь, видя, как синий свет покидает её глаза, как кожа на лице вновь становится нежной и чистой.
– Я люблю тебя, обезьянка… Всегда…
– Папа? – удивилась девочка, разглядывая свои крохотные ручки и детский наряд.
Ей было года три. Летнее льняное платьишко с оборками, соломенная шляпка. Она сидела в лодке и болтала босыми ногами. Напротив неё расположился мужчина. Он смотрел на малышку и улыбался, хотя по его щекам катились слёзы.
– Да, обезьянка.
– Почему ты плачешь, папа? – насупилась девочка, отчего между бровок образовалась складочка.
– Я люблю тебя, обезьянка, – мужчина притянул её к себе и крепко обнял.
– Мы плывём к маме? – спросила девочка, крутя головой и всматриваясь в туман.
– Нет, обезьянка, – мужчина вздохнул. – Мамы больше нет. Надо было давно тебе сказать.
– Но где же она? – складочка на лбу стала глубже.
– Она далеко-далеко, там же, где и твоя сестра.
– Сестра? – девочка вывернулась из объятий отца. – Но у меня нет сестры.
– Когда-то была, – мужчина взял девочку за плечи и заглянул ей в глаза. – Я хочу тебе кое-что сказать. Обещай, что запомнишь.
Девочка кивнула.
– Я люблю тебя и всегда буду. И чтобы ни произошло в прошлом и настоящем, ты ни в чем не виновата.
– Ты такой странный, – рассмеялась девочка и обняла его за шею. – Я тоже люблю тебя, папа. И ты тоже ни в чём не виноват.
Мужчина на миг закрыл глаза, а когда открыл, то был совершенно один в лодке.
Эрика моргнула, очнулась, завертела головой. Она стояла посреди комнате, окружённая синим светом. Стены вокруг дрожали, шли рябью, оползали и менялись. Память кусками возвращалась. Преображение книги. Комната Жозлин. Обман. Туман. Лодка.