Однажды Анжелика сказала:
– Мы встретились благодаря тебе, – она продолжала смотреть в окно и держаться за край портьеры, будто боясь упасть. – Твой дар слышать книги. Он приносил их Виктору.
Эрика подумала, что и расстались они тоже благодаря ей и её проклятию слышать книги.
Анжелика чуть улыбнулась. Эрика видела её профиль. Бледный, тонкий, призрачный.
– Он всегда видел меня, в отличие от…
Она закусила губу и замолчала.
И тогда Эрика прервала молчание, кажется, впервые со дня пожара, и спросила:
– Он умер?
Анжелика покачала головой.
– Нет. Это мы умерли для него, – слезинка скатилась по щеке Арно.
Эрика тогда как-то машинально, словно не сдержав головы, кивнула. Позже она узнает, что отца поместили в психиатрическую лечебницу, и что он стал камнем. Безучастным к внешнему миру, не откликающийся ни на упрёки, ни на мольбы.
Дни прирастали, солнце сияло всё ярче, клумбы поместья Арно вспыхивали цветами и благоухали. Когда Мишель уходила в школу, Эрика часами сидела у окна, невидящим взглядом смотря на подъездную дорожку. Но к приходу подруги старалась спрятаться: в сон, дальний конец сада, тёмный уголок рощицы. Туда, где тишина.
А потом пришло лето, и в саду Арно зацвёл жасмин. Ветер ворвался в окно и окутал спальню сладким ароматом. Невыносимым. От него сдавило грудь и защекотало в носу, глаза набухли, и вся скопленная боль беззвучно пролилась. Затем вернулись слова. Каменный панцирь пошёл трещинами, кое-где облупился и стал пропускать радость.
Анжелика застала её в саду, яростно ломающей ветки куста и топчущей белоснежные соцветия. Эрика замерла, очнулась, взглянула на исцарапанные руки и залилась слезами. Женщина обняла её, а на следующий день все кусты жасмина исчезли, а ветер принёс лишь запах скошенной травы. Эрика была благодарна.
– Помнишь, как мы поклялись быть сёстрами? – спросила Мишель, беря холодные ладони Эрики в свои. – На мизинчиках.
Эрика неуверенно кивнула. Она старалась не вспоминать. Не доверяла чертогам памяти, где скопилось так много ложных и подменных картин.
«Ложных», – язык прилип к нёбу.
Где-то в тёмной коробке покоится Ло. Скрывая правду и ложь.
– Мы тогда были как черти в грязи, – улыбалась Мишель, без страха ныряя в прошлое, доставая золотых рыбок памяти и любуясь ими. – Но мы победили! Отвоевали наше старое дерево!
Эрике хотелось вспороть этим рыбкам-воспоминаниям брюхо, чтобы добраться до сути, сказать о выбитых молочных зубах и содранных коленках, о волнении на лицах родителей, о том, что это дерево им было ни к чему, ведь Мишель ни разу на него не залезала, всегда сидела у корней и сетовала на досаждающих насекомых. Но Эрика сдержалась.
– И поклялись, что отныне мы сёстры, – Мишель уцепилась своим мизинчиком за мизинец Эрики. – Ты моя сестра, Рика, хоть и не по крови.
– Я хочу вернуться, – сказала Эрика.
– Вернуться? – удивилась Мишель. – К дереву?
– Домой.
– Твой дом теперь здесь, – Мишель сжала руки Эрики, но та отшатнулась, высвободилась. – Ты же знаешь, он сгорел.
– Я должна увидеть.
Маленькая Арно нахмурилась. Она сверлила Эрику взглядом, но в итоге тяжело вздохнула:
– Но я пойду с тобой.
Эрика повела плечами.
– Хорошо, завтра.
– Сегодня.
Мишель сдалась.
– После обеда, Рика.
Эрике казалось, что она всё ещё спит. Сон был долгий, вязкий, серый. В доме Арно не было духов. Тех, что всегда окружали её. А ещё тут не было свободно гуляющих книг. Все они обитали в большой библиотеке Виктора Арно. Дорогие, редкие, может, даже сравнимые с Великим Омаром. Они никогда не покидали своей клетки, не путались под ногами, не образовывали шаткие башни. А ещё все они молчали, а может, просто она разучилась их слышать. Со дня пожара Эрика не прочла ни одной истории, не прикоснулась ни к одной книге.
Мишель обещала, что они отправятся к книжному логову сразу, как отец уедет, а мать запрётся в своей комнате с кувшином «маргариты». Мари и Рами тоже будет не до девочек.
Эрика ждала. Без предвкушения, ажиотажа. Ждала тихо. Сидя под раскидистым клёном. Арно гордились своей кленовой рощей и сиропом из неё к утренним блинчикам. Эрике же просто нравилось сидеть, прислонившись к стволу, и дремать под шум листьев. В эти минуты она вновь была собой прежней, и ветрогрызы шептали ей свои истории, а шершавая кора скрывала под собой десятилетия памяти. Просто теперь она не понимала их язык.
Вот и сейчас она выскользнула из особняка и сбежала в эту рощицу, устроилась в корнях. Раскрыла сумку, и из неё высунулась мордочка крыса. Пират встрепенулся, почистил шкурку и поковылял по земле, обнюхивая редкие травинки. Он снова стал такой же чёрный, как и прежде, с ярко оранжевым, как янтарь, брюшком.
Эрика вздохнула, и листья заволновались в ответ.
Теперь она тоже ходила к мозгоправу. Доктор Александр был не так и плох. Он умел молчать. Эрика приходила, усаживалась на диван. Смотрела на картину с яркими нереальными яблоками на стене и застывала. А доктор Александр смотрел на неё, подперев руками подбородок. Глаза у него были уставшие, бледно-голубые, как выцветшее небо. Но чем-то он напоминал того мужчину, что вывел её из пожара. И Виктор Арно напоминал его. И её отец. Все лица слились так, что не отделить, не понять, кто это был. Из-за этого и были эти сеансы.
Полиция вначале отмахнулась от показаний девочки, что в доме был чужак. Списали всё на сумасшествие мужа, лишившегося жены и поддерживающего иллюзию её существования почти семь лет. Но позже, когда нашли связь отца Эрики со сгоревшим магазином «Временщик», с Кобальдом, который просто исчез, и Яниной, вцепились в эту версию, как голодный пёс в кость.
Арно всячески оберегали Эрику. Семейный адвокат улаживал все дела. Деньги и связи не позволили девочке и дня провести в муниципальном приюте. Но полностью избавить её от допросов не удалось. А раз Эрика молчала, то процесс затягивался. Расследование увязло, и полиция ярилась под гнётом общественности и мэра. Виктор и Анжелика не являлись официальными опекунами, на это давил прокурор. Никаких родственников обнаружить не удалось. Фактически, город был волен делать с девочкой, что угодно. Вот только для этого им пришлось бы штурмом брать поместье Арно.
В один из вечеров в Орлином Гнезде Виктор наполнил бокал на треть старым виски с оленем, заперся в своём кабинете и набрал личный номер мэра. Поговорил он с ним не больше десяти минут, напомнив о выборах минувших и грядущих, о его близнецах, не блещущих умом, но всё ещё не вылетевших из академии. А после упомянул о долге оставить в покое девочку, которой на долю выпало слишком много страданий, чтобы терпеть клоунов в форме и их расспросы о вещах, недоступных их редуцированному уму. Мэр признал правоту Арно, они осведомились о благополучии жён друг друга и сговорились опрокинуть стаканчик в загородном клубе в ближайший четверг.
Единственной уступкой со стороны Виктора был психолог. Но и тут Арно настоял на своём. Следователи от ярости скрежетали зубами и метали искры из глаз так, что боги грозы позавидовали бы. Они потребовали присутствия на сеансах, их проведения в допросный, видеозаписей… Адвокат Арно выслушал их как обычно очень внимательно и заинтересованно, ответил отказом и обещал, что они получат заключение психолога в бумажном виде.
На том и сошлись.
И вот теперь два раза в неделю Эрика и доктор Александр молчали друг напротив друга. Хотя один раз они всё-таки поговорили.
Это было на третьей неделе.
– Тебе нравится картина? – спросил доктор, проследив за взглядом Эрики.
Та повела плечами. Нет, картина ей не нравилась, яблоки на ней были не живые, словно вышедшие с другой стороны мира. И смотрела на них Эрика, чтобы не упустить момент, когда они лопнут и из них вылезут чёрные тени, потекут по стене, обовьют шею доктора, сдавят, а когда закончат с ним, примутся за неё.
– Это картина Сезанна. Был такой художник. Ради мечты он бросил всё и шагнул в неизвестность.
Она слышала это имя.
– Долгое время его картины не признавали. Людям было сложно принять его взгляд. А может, они боялись, что мир может быть иным. Вдруг он и правда видел всё вокруг в таких безумных цветах? А что, если мир действительно был таков?
Эрика отвела от картины глаза. Самое время яблокам лопнуть и задушить доктора Зануду.
– Но фокус в том, что каждый из нас видит мир по-своему. Иногда даже то, что не могут увидеть другие.
Эрика отвернулась к окну: большому, до самого пола, собранному из маленьких кусочков стекла.
– Отличный вид, – она почувствовала улыбку в словах доктора. – А главное, когда смотришь через него, то совсем не замечаешь перекладин, просто видишь небо, город и реку.
Он был не прав. Эрика видела перекладины, все до одной. Решётку, за которой сверкала лазурью Янтарная. Как птица в клетке.
– Ты сказала, что тебя вывели из пожара. Кто это был?
Эрика медленно повернула голову, встретилась взглядом с доктором.
– Ворон.
Пять букв, два слога, одно слово. Всё, что сказала Эрика доктору Александру за два месяца.
– Очень хорошо, – кивнул доктор. – Ты потрясающая девочка, Эрика.
Эрика не видела ничего в этом хорошего. Если бы незнакомец не появился, боль давно бы прошла.
Пискнул звонок будильника. Сеанс закончился. Эрика встала, бросила ещё один взгляд в окно, на чудовищные яблоки, на доктора и выскользнула из клетки.
Каждый раз, выходя из кабинета, Эрика попадала в ловушку объятий Мишель. Было неловко. От того, что ей вовсе не хотелось этой близости, но и оттолкнуть подругу она не могла. Просто съёживалась и становилась камнем. Однажды с ними поехала Анжелика, сказала, что надо утрясти с доктором кое-какие вопросы. Старшая Арно молча наблюдала сцену поддержки: искреннее желание её дочери помочь, и вымученное, обречённое принятие этого Эрикой.
Со следующего сеанса у доктора Александра возникли проблемы с расписанием и их встречи, какая незадача, были перенесены на время, когда Миша была в школе. Маленькая Арно расстроилась, заволновалась, запереживала…