Обвинение в том, что либерализм неизбежно ведет к неолиберализму и эксплуататорской форме капитализма, игнорирует историю концаXIX и XX веков. В этот период доходы рабочего класса росли на протяжении нескольких поколений, а неравенство доходов, измеряемое коэффициентами Джини, снижалось до середины ХХ века. Практически во всех развитых либеральных обществах с конца XIX века были введены в действие широкие меры социальной защиты и трудовые права. Либерализм сам по себе не является достаточной доктриной управления, он должен быть сопряжен с демократией, чтобы можно было вносить политические коррективы в неравенство, порождаемое рыночной экономикой. Нет никаких оснований полагать, что в будущем такие корректировки не смогут произойти в рамках широко либеральной политической системы.
Точка зрения, согласно которой либерализм и капитализм каким-то существенным образом связаны с колониализмом фундаментальную методологическую ошибку, пытаясь втиснуть сложные, многофакторные события в рамки одной моно каузальной теории. Сахар и хлопок, выращенные рабами, действительно сыграли определенную роль в экономическом развитии Великобритании и США. Но существует гигантская научная литература о том, почему Запад оторвался от остального мира в плане экономического развития, демократического правления и военной мощи. В этом исследовании важную роль сыграли климат, география, культура, структура семьи, конкуренция и просто удача. Колониализм и расизм не объясняют, почему другие части не западного мира, такие как Восточная Азия, добились подобного в конце XX и XXI веков. Ранние теоретики капитализма, такие как Адам Смит, прямо выступали против необходимости колониального господства как пути к процветанию, мотивируя это тем, что свободная торговля экономически гораздо эффективнее. И действительно, после разрушения колониальных империй мир в целом стал намного богаче.
Это дало повод критикам либерализма утверждать, что либерализм просто заменил формальные формы господства неформальными, а свободная торговля между странами, значительно отличающимися по силе, на самом деле не является свободной. В качестве примера часто приводится разрушение местной текстильной промышленности Индии в условиях конкуренции с британскими товарами в XIX веке. Однако в противовес таким примерам следует обратить внимание на подъем Восточной Азии, которая смогла догнать Запад, а теперь грозит обогнать его в некоторых отраслях именно потому, что приняла условия либеральной глобальной экономики. Сегодня существует огромная индустрия международного развития, благодаря которой перечисление ресурсов из богатых стран в бедные обеспечивает поддержку государственных бюджетов во всех странах Африки к югу от Сахары. Можно утверждать, что эти усилия в конечном итоге не увенчались успехом, за исключением сферы здравоохранения, но они ни в коей мере не эквивалентны с моральной точки зрения усилиям бельгийского короля Леопольда по изъятию ресурсов из Конго.
Последнее обвинение в адрес либерализма касается сдержек и противовесов, которые либеральные режимы устанавливают для осуществления власти, что препятствует радикальному перераспределению власти и богатства. Это обвинение справедливо в той мере, в какой оно справедливо. Такая авторитарная страна, как Китай, может быстро провести радикальные изменения, как это произошло, когда Дэн Сяопин открыл экономику для рыночных сил после 1978 года. Столь быстрые изменения в фундаментальных экономических институтах были бы немыслимы в конституционной республике, подобной США. В некоторых кругах современных прогрессивных левых возродился интерес к трудам Карла Шмитта, теоретика права начала XX века, традиционно ассоциировавшегося с правыми, который выступал за осуществление дискреционной исполнительной власти.
Однако либеральные ограничения власти следует рассматривать как своего рода страховой полис. Сдержки и противовесы нужны для того, чтобы предотвратить авторитарное злоупотребление властью. Отсутствие конституционных ограничений в Китае сделало возможными не только реформы Дэн Сяопина, но и катастрофические "Великий скачок" и "Культурную революцию" при Мао. Отсутствие системы сдержек и противовесов способствует сегодня централизации диктатуры при Си Цзиньпине. Американские системы сдержек и противовесов ограничивают возможность проведения реформ, желаемых сегодня молодыми прогрессистами, но они же защитили страну от попыток злоупотребления властью со стороны Дональда Трампа. Вполне возможно изменить институциональные правила либеральной демократии, чтобы, например, устранить филибастер как препятствие для принятия в Конгрессе законов. В другом месте я утверждал, что Америка превратилась в "ветократию", в которой политические решения крайне сложно принимать из-за большого количества пунктов вето, накопившихся в американской политической системе. Но неспособность полностью ограничить власть - это всегда опасное предложение, поскольку мы не знаем заранее личности будущих носителей власти.
Действительно, исторически либеральные общества колонизировали другие культуры, дискриминировали расовые и этнические группы в пределах своих границ, отводили женщинам подчиненные социальные роли. Однако утверждать, что расизм и патриархат были неотъемлемой частью либерализма, значит эссенциализировать исторически обусловленные явления. И факт, что в прошлом самопровозглашенные либералы одобряли нелиберальные идеи и политику, не означает, что доктрина была неспособна признать и исправить эти ошибки, что признает и сам теоретик критической расы Чарльз Миллс. Более того, либерализм сам дал теоретическое обоснование своей самокоррекции. Именно либеральная идея о том, что "все люди созданы равными", позволила Аврааму Линкольну аргументировать моральность рабства перед Гражданской войной, и именно эта же идея послужила основой для расширения полноправного гражданства для всех цветных людей в эпоху Гражданских прав.
Последнее обвинение, выдвигаемое прогрессистами против либерализма, связано с теми способами познания, которые тесно ассоциируются с либерализмом со времен Просвещения, а именно с современным естествознанием. Именно в этой области угроза либерализму сегодня наиболее остра, поэтому мы остановимся на более узком наборе институтов, связанных с познанием и речью.
Глава 6. Критика рациональности
Критические теории, связанные с политикой идентичности в США, породили критику не только либеральных принципов, но и связанных с ними форм дискурса. Именно в этой сфере они дают наиболее очевидный эффект. В своих крайних вариантах эта критика вообще отрицает возможность реализации либерального идеала рационального дискурса. Это направление мысли идет от структурализма через постструктурализм, постмодернизм и, в конечном счете, к многочисленным формам современной критической теории. Как и критика либерализма, о которой говорилось в предыдущей главе, она начинается с ряда верных наблюдений, но затем доводится до неподтвержденных крайностей. В процессе многие аргументы, выдвинутые прогрессивными левыми, перекочевали к правым популистам. В сочетании с современными коммуникационными технологиями эта критика приводит нас в когнитивную пустошь, где, по словам Петра Померанцева, "нет ничего истинного и все возможно.
С самого начала своего существования современный либерализм был тесно связан с характерным когнитивным режимом, присущим современному естествознанию. Он предполагает существование вне человеческого разума объективной реальности, которую человек может постепенно постичь и, в конечном счете ,манипулировать. Основоположником этого подхода был философ Рене Декарт, который начал с самого радикального скептицизма в отношении существования этой внешней реальности и постепенно продвигался к структурированной системы, с помощью которой ее можно постичь. В основе такого понимания лежат эмпирические наблюдения и экспериментальный метод, основанный Фрэнсисом Бэконом и направленный на установление причинности путем контроля за наблюдением коррелирующих событий. Именно на этом методе основано современное естествознание, и сегодня он преподается во всех базовых курсах статистики в мире. Либерализм, таким образом, прочно ассоциировался с проектом овладения природой с помощью науки и техники, а также использования последних для изменения мира в соответствии с целями человека.
Современные демократические государства переживают глубокий когнитивный кризис. Социолог Макс Вебер отличал факты от ценностей и утверждал, что рациональность может определять только первые. Если мы не можем согласиться с утверждением типа "человеческий эмбрион морально эквивалентен младенцу", то мы можем согласиться с истинностью или ложностью такого утверждения, как "сейчас на улице идет дождь". Современные общества уже много лет живут в условиях морального релятивизма, утверждающего сугубую субъективность всех систем ценностей. Современный либерализм, по сути, был основан на предпосылке, что люди не смогут договориться о конечных жизненных или понимании добра. Постмодернизм, однако, пошел дальше - от морального к эпистемическому или когнитивному релятивизму, в котором даже фактическое наблюдение рассматривается как субъективное.
Джонатан Раух отмечает, что подход к фактической истине, сформировавшийся в эпоху либерального Просвещения, основан на доверии к социальной системе, которая придерживается двух правил: никто не имеет права последнее слово и что знание должно основываться на эмпирических данных, а не на авторитете говорящего. К этому необходимо добавить целую батарею методов, которые направлены либо на проверку эмпирических предложений посредством индуктивного рассуждения, либо на их фальсификацию посредством простого наблюдения, как Карл Поппер. Эти методы известны под общим названием "научный метод". Знание о внешнем мире - это кумулятивный социальный процесс, в котором применяется этот метод. Этот процесс может быть бесконечным, и его выводы никогда не бывают более чем вероятностными. Но это не означает, что некоторые наши убеждения о том, как устроен мир за пределами нашего субъективного сознания, не являются более обоснованными, чем другие.