В этом конфликте либерализм одержал столь убедительную победу, что Церковь была вынуждена раз и навсегда отказаться от претензий, решительно предъявляемых ею на протяжении тысячелетий. Сжигание еретиков, преследования инквизиции, религиозные войны – все это сегодня принадлежит истории. Сейчас никто не может понять, как можно было тащить в суд, заключать в тюрьмы, мучить и сжигать тихих людей, отправлявших религиозные обряды, пусть и руководствуясь собственными представлениями, в четырех стенах своих домов. Но даже если больше не пылают костры ad majorem Dei gloriam[35], нетерпимость все еще сохраняется.
Либерализм, однако, должен быть нетерпим к любому виду нетерпимости. Если считать мирное сотрудничество всех людей целью общественной эволюции, то нельзя священникам и фанатикам позволять нарушать мир. Либерализм провозглашает терпимость к любой религиозной вере и к любому метафизическому убеждению не по причине безразличия к этим «высшим» вещам, а из убежденности в том, что гарантия мира в обществе должна иметь приоритет над всем и всеми. А поскольку он требует терпимости к любому мнению и к любой церкви и секте, он должен напоминать им об их границах, когда они начинают проявлять нетерпимость за их пределами. В общественном порядке, основанном на мирном сотрудничестве, нет места притязаниям Церкви на монополию обучения и образования молодежи. Церкви можно и должно быть отдано только то, на что по собственной воле дают согласие ее приверженцы; но в отношении людей, которые не хотят иметь с ней ничего общего, ей не может быть позволено ничего.
Трудно понять, как эти принципы либерализма могут иметь врагов среди прихожан различных конфессий. Если они не позволяют Церкви вербовать новообращенных силой – своей собственной или предоставляемой в ее распоряжение государством, – то, с другой стороны, они точно так же защищают эту Церковь от принудительного обращения ее сторонников в другую веру. То, что либерализм забирает у Церкви одной рукой, он возвращает ей обратно другой рукой. Даже религиозные фанатики должны признать, что либерализм не отбирает у веры ничего из того, что принадлежит ее сфере деятельности.
Разумеется, церкви и секты, которые там, где они имеют превосходство, но не могут преследовать инакомыслящих, там, где они оказываются в меньшинстве, также требуют терпимости по крайней мере по отношению к себе. Однако это требование терпимости не имеет ничего общего с либеральным требованием терпимости. Либерализм требует терпимости, следуя принципу, а не из противоречия. Он требует терпимости даже к очевидно бессмысленным учениям, абсурдным формам ереси и по-детски глупым суевериям. Он требует терпимости к доктринам и убеждениям, являющимся вредными и разрушительными для общества, и даже к тем движениям, с которыми неутомимо борется. Требовать и проявлять терпимость либерализм побуждают не уважение к содержанию доктрины, к которой следует быть терпимым, а знание того, что только терпимость может создать и сохранить мир в обществе, без которого человечество будет отброшено в варварство и нужду давно прошедших эпох.
Против всего глупого, бессмысленного, ошибочного и вредного либерализм борется с помощью оружия разума, а не грубой силы и репрессий.
13. Государство и антиобщественное поведение
Государство представляет собой аппарат сдерживания и принуждения. Это относится не только к «государству – ночному сторожу», но и к любому другому, а больше всего к социалистическому государству. Все, что способно сделать государство, оно делает посредством принуждения и силы. Подавление поведения, опасного для общественного порядка, отражает самую суть деятельности государства. В социалистическом обществе к этому добавляется контроль над средствами производства.
Здравая логика римлян выразила этот факт символически в принятии в качестве эмблемы государства изображения топора и связки розг. Глубокомысленный мистицизм, называющий себя философией, сделал в наше время все возможное, чтобы затемнить суть вопроса. Для Шеллинга[36] государство есть прямой и видимый образ абсолютной жизни, ступень в раскрытии Абсолюта или Мировой Души. Государство существует только ради самого себя, и его деятельность направлена исключительно на поддержание как сущности, так и формы своего существования. Для Гегеля в государстве обнаруживает себя Абсолютный Разум и реализует себя Объективный Дух. Это этический разум, развившийся в органичную реальность – реальность и этическую идею, как проявившуюся, овеществленную волю. Эпигоны идеалистической философии в обожествлении государства превзошли даже своих учителей. Разумеется, нельзя также приблизиться к истине, если в качестве реакции на эти и аналогичные доктрины, подобно Ницше, называть государство самым холодным из всех холодных чудовищ[37]. Государство не является ни холодным, ни теплым, это абстрактная концепция, от имени которой действуют живые люди – органы государства, правительство. Любая активность государства – это человеческая деятельность, зло, причиняемое людям людьми. Цель – сохранение общества – оправдывает действия органов государства, но зло не ощущается меньше теми, кто от него страдает.
Зло, которое один человек причиняет другому, приносит вред обоим – не только тому, кому оно причиняется, но и тому, кто его совершает. Ничто так не развращает человека, как возможность быть орудием закона и причинять людям страдания. Удел подданного – страх, раболепие и льстивое подхалимство; но фарисейское лицемерие, чванство и самонадеянность господина – не лучше.
Либерализм стремится вырвать жало из отношений правительственного чиновника к гражданину. Разумеется, при этом он не идет по стопам тех романтиков, которые защищают антиобщественное поведение нарушителя закона и осуждают не только судей и полицейских, но и общественный порядок как таковой. Либерализм и не желает, и не может отрицать, что власть государства принуждать и законное наказание преступников – это институты, без которых общество никогда и ни при каких обстоятельствах не сможет обойтись. По мнению либерала, цель наказания состоит только в том, чтобы, насколько это возможно, исключить опасное для общества поведение. Наказание не должно быть ни мстительным, ни карательным. Преступник наказывается законом, а не ненавистью и садизмом судьи, полицейского или жаждущей линчевания толпы.
Самое плохое в принудительной власти, которая оправдывает себя именем «государства», связано с тем, что, из-за того что оно всегда в конечном итоге опирается на согласие большинства, острие ее атаки направлено на зарождающиеся новшества. Человеческое общество не может обойтись без государственного аппарата, но весь прогресс человечества вынужденно достигался в условиях сопротивления и противодействия государства и его принудительных сил. Не удивительно, что никто из тех, у кого было что предложить человечеству нового, не мог сказать о государстве и его законах ничего хорошего! Неисправимые этатистски настроенные мистики и почитатели государства по этому поводу могут иметь к ним определенные претензии. Либералы поймут их позицию, даже если не смогут с ней согласиться. Тем не менее либерал должен бороться с этим вполне понятным отвращением ко всему, что связано с тюремщиками и полицейскими, когда оно доходит до такой высокомерной самонадеянности, что провозглашает право человека на мятеж против государства. Насильственное сопротивление государственной власти – это последнее средство меньшинства в попытке вырваться из-под гнета большинства. Меньшинство, желающее добиться торжества своих идей, должно стремиться стать большинством с помощью интеллектуальных средств. Государство должно быть устроено таким образом, чтобы рамки его законов оставляли индивидам определенную свободу движений. Гражданин не должен быть ограничен в своих действиях настолько, чтобы, если он думает не так, как те, кто находится у власти, у него оставался единственный выбор – либо погибнуть, либо разрушить государственный механизм.
Глава 2Либеральная экономическая политика
1. Организация экономики
Можно выделить пять различных мыслимых систем организации сотрудничества людей в обществе, основанном на разделении труда: систему частной собственности на средства производства, развитую форму которой мы называем капитализмом; систему частной собственности на средства производства с периодической конфискацией всего богатства и его последующим перераспределением; систему синдикализма; систему общественной собственности на средства производства, которая известна как социализм и коммунизм; и наконец, систему интервенционизма.
История частной собственности на средства производства совпадает с историей развития человечества от животноподобного состояния к высшим достижениям современной цивилизации. Противники частной собственности приложили огромные усилия, чтобы доказать, что на первобытном этапе человеческого общества институт частной собственности еще не существовал в законченной форме, поскольку часть обрабатываемой земли подлежала периодическому перераспределению. Из этого наблюдения, которое показывает, что частная собственность является всего лишь «исторической категорией», они сделали вывод, что без нее снова можно было бы вполне спокойно обойтись. Логическая ошибка, содержащаяся в этом рассуждении, столь вопиюща, что не требует дальнейшего обсуждения. То, что в далекой древности общественное сотрудничество существовало даже при отсутствии полностью реализованной системы частной собственности, никак не может служить доказательством, что без частной собственности можно обойтись также и на более высоких ступенях развития цивилизации. Если история и может что-либо доказать в отношении этого, так только то, что нигде и никогда не существовало народа, который без частной собственности поднялся бы над состоянием жесточайшей нужды и дикости, едва отличной от животного существования.