[51], славян в Габсбургской империи[52]) можно было удовлетворить, только прибегнув к силе оружия, был самой важной причиной всех европейских войн со времен Венского конгресса[53].
Право на самоопределение в вопросе вхождения в состав какого-либо государства тем самым означает следующее: всякий раз, когда население какой-либо территории, будь то отдельная деревня, целый район или несколько прилежащих районов, дает знать путем свободного плебисцита, что оно больше не желает находиться в государстве, к которому принадлежит в настоящее время, а хочет либо образовать независимое государство, либо присоединиться к какому-либо другому государству, его желание следует уважать и удовлетворять. Это единственно возможный и эффективный способ избежать революций, гражданских и международных войн.
Называть право самоопределения «правом самоопределения наций» – значит неправильно его понимать. Это не право на самоопределение национальной единицы в сложившихся границах, а право жителей каждой территории решать, к какому государству они желают принадлежать. Еще более вопиющим образом непонимание этого различия проявляется, когда выражение «самоопределение наций» подразумевает, что национальное государство имеет право отделять и включать в свой состав против воли жителей те части нации, которые находятся на территории другого государства. Именно правом наций на самоопределение, понимаемым в этом смысле, итальянские фашисты стремятся оправдать свое требование об отделении кантона Тессин и некоторых частей других кантонов от Швейцарии и присоединение их к Италии, несмотря на то, что жители этих кантонов не испытывают такого желания. Подобную позицию занимают некоторые сторонники пангерманизма в отношении немецкой Швейцарии и Нидерландов.
Однако право на самоопределение, о котором мы говорим, это не право на самоопределение наций, а скорее право на самоопределение жителей любой достаточно большой, чтобы образовать независимую административную единицу, территории. Если каким-либо образом можно было бы предоставить право самоопределения каждому отдельному человеку, то это следовало бы сделать. Этому мешают только трудности технического характера, требующие, чтобы регион управлялся как единая административная единица и чтобы право на самоопределение было ограничено волей большинства населения достаточно крупных областей, чтобы в системе управления страной считать их территориальными единицами.
Насколько право на самоопределение вообще действовало, и везде, где бы ему ни позволяли вступить в силу, в XIX–XX вв. оно привело к образованию государств, состоящих из одной национальности (т. е. людей, говорящих на одном языке), и распаду государств, состоящих из нескольких национальностей, но только как результат свободного выбора тех, кому дано право участвовать в плебисците. Образование государств, включающих в свой состав всех членов национальной группы, было результатом осуществления права на самоопределение, но не его целью. Если некоторые члены нации чувствуют себя счастливее, будучи политически независимыми, а не частью государства, объединяющего всех представителей одной и той же языковой группы, можно, конечно, попытаться изменить их политические представления путем убеждения, перейти на сторону принципа национальности, в соответствии с которым все члены одной языковой группы должны создавать единое независимое государство. Если, однако, стремиться определить их политическую судьбу против их воли, апеллируя к якобы высшему праву нации, то это нарушает право на самоопределение в не меньшей степени, чем при применении любой другой формы принуждения. Раздел Швейцарии между Германией, Францией и Италией, даже если его произвести в точности по языковым границам, был бы таким же грубым нарушением права на самоопределение, как и раздел Польши.
3. Политические основы мира
Можно было бы подумать, что после опыта мировой войны осознание необходимости постоянного мира станет всеобщим. Однако до сих пор отсутствует понимание того, что прочного мира можно достичь только осуществляя повсюду либеральную программу и постоянно и последовательно придерживаясь ее, и что мировая война была не чем иным, как естественным и неизбежным следствием антилиберальной политики последних десятилетий.
Бессмысленный и бездумный лозунг возлагает ответственность за войну на капитализм. Связь между войной и политикой протекционизма очевидна, а в результате вопиющего незнания фактов протекционистские пошлины напрямую связываются с капитализмом. Люди забывают, что еще совсем недавно все националистические публикации были переполнены резкими выпадами в адрес международного капитала («финансового капитала» и «международного золотого треста») за то, что у него нет родины, что он выступает против протекционистских пошлин, в том, что он отвергает войну и вообще склонен к миру. Абсурдно также возлагать ответственность за развязывание войны на военную промышленность. Военная промышленность возникла и достигла значительных размеров только потому, что воинственно настроенные правительства и народы требовали оружия. Было бы действительно нелепо предполагать, что нации обращаются к империалистической политике из любезности к производителям пушек. Военная промышленность, как и любая другая, появилась, чтобы удовлетворить спрос. Если бы нации предпочли что-то другое вместо пуль и взрывчатки, то фабриканты производили бы именно это вместо военной продукции.
Можно предположить, что желание мира сегодня объединяет всех. Но народы мира не совсем понимают, какие условия необходимо выполнять, чтобы его обеспечить.
Если мир не должен быть потревожен, необходимо устранить все стимулы к агрессии. Должен быть установлен такой мировой порядок, при котором нации и национальные группы были бы удовлетворены условиями жизни и не ощущали, что их вынуждают прибегать к отчаянному средству – войне. Либерал не рассчитывает, что войну можно упразднить с помощью проповедей и нравоучений. Он стремится создать социальные условия, которые устранят причины войны.
В этом отношении первым требованием является частная собственность. Важный мотив развязывания войны уже исключается, когда частная собственность гарантируется даже во время войны, когда победитель не имеет права присваивать собственность частных лиц, а присвоение государственной собственности не имеет большого значения, поскольку везде господствует частная собственность на средства производства. Однако этого далеко не достаточно, чтобы гарантировать мир. Чтобы осуществление права на самоопределение невозможно было свести к фарсу, политические институты должны быть такими, чтобы передача суверенитета над территорией от одного правительства к другому имела минимальное значение, не приносящее никому ни выгод, ни ущерба. У людей существует неправильное представление о том, что для этого требуется. Поэтому необходимо пояснить это на нескольких примерах.
Посмотрите на карту языковых и национальных групп Центральной или Восточной Европы и обратите внимание на то, как часто, например, в Северной или Западной Богемии граница между ними пересекается железнодорожными линиями. В условиях интервенционизма и этатизма здесь не существует способа провести границы государства, соответствующие языковым границам. Нельзя управлять чешской государственной железной дорогой на земле немецкого государства, и тем более невозможно управлять железной дорогой, у которой через каждые несколько миль меняется руководство. Абсолютно немыслимо также через каждые несколько минут или четверть часа железнодорожной поездки сталкиваться с тарифным барьером со всеми его таможенными формальностями. Таким образом, легко понять, почему этатисты и интервенционисты приходят к заключению, что «географическое» и «экономическое» единство таких районов не должно «разрываться» и что поэтому эти территории должны быть объединены под суверенитетом одного «правителя». (Очевидно, что каждая нация при этом стремится доказать, что в данных обстоятельствах только она имеет право и полномочия на роль такого правителя.) Для либерализма здесь нет никаких проблем. Частные железные дороги, если они свободны от государственного вмешательства, могут без всяких проблем пересекать территории многих государств. Если нет таможенных границ и иных ограничений, а также ограничений на передвижение людей, животных или товаров, то не имеет никакого значения, как часто маршрут поезда пересекает границу в течение нескольких часов.
Карта языковых групп показывает также существование национальных анклавов. Не имея территориальной связи с основной массой своего народа, соотечественники селятся вместе в обособленных поселениях или на языковых островах. В современных политических условиях они не могут быть инкорпорированы в материнскую страну. Тот факт, что район, окруженный государством, сегодня огражден стеной пошлин, делает неразрывность территориальной целостности политической необходимостью. Небольшое «зарубежное владение», будучи изолированным от прилежащей территории с помощью пошлин и других протекционистских мер, подвергалось бы риску экономического удушения. Но если существует свобода торговли и государство ограничивается защитой частной собственности, нет ничего проще решения этой проблемы. В таком случае ни один языковой остров не должен молчаливо соглашаться с нарушением своих национальных прав только из-за того, что не соединен с основной массой своего народа территориальным мостом, населенным своими соотечественниками.
Пресловутая «проблема коридора» также возникает только в условиях империалистическо-этатистско-интервенционистской системы. Страна, находящаяся в глубине материка, считает, что ей нужен «коридор» к морю для защиты своей внешней торговли от влияния интервенционистской и этатистской политики стран, территория которых отделяет ее от моря. Если бы свободная торговля была правилом, трудно было бы понять, какие преимущества можно ожидать от обладания «коридором».