Переход из одной «экономической зоны» (в этатистском смысле) в другую имеет серьезные экономические последствия. Стоит только вспомнить, например, о хлопчатобумажной промышленности Верхнего Эльзаса, которой пришлось дважды пережить этот опыт, или о польской текстильной промышленности Верхней Силезии и т. д. Если изменение политической принадлежности территории подразумевает выгоды или ущерб для ее жителей, тогда их свобода голосовать за государство, к которому они хотели бы принадлежать, существенно ограничивается. О подлинном самоопределении можно говорить только в том случае, если решение каждого индивида определяется свободной волей, а не страхом убытков или надеждой на прибыль. Капиталистический мир, организованный на либеральных принципах, не знает отдельных «экономических» зон. В таком мире вся земная поверхность образует единую экономическую территорию.
Право на самоопределение выгодно только тем, кто составляет большинство. Для защиты меньшинств требуются внутренние мероприятия, из числа которых мы в первую очередь рассмотрим те, что связаны с национальной политикой в области образования.
Сегодня в большинстве стран посещение школы или, по меньшей мере, домашнее обучение является обязательным. Родители обязаны отправлять своих детей в школу на протяжении определенного количества лет или вместо этого государственного обучения дать им эквивалентный объем образования дома. Бессмысленно углубляться в аргументы, выдвигавшиеся как в пользу, так и против обязательного образования, когда этот вопрос был еще животрепещущим. Они не имеют ни малейшего отношения к проблеме в том виде, как она существует сегодня. Для нас важен только один аспект этого вопроса, а именно то, что продолжающаяся приверженность политике обязательного образования совершенно несовместима с попытками установить прочный мир.
Несомненно, жители Лондона, Парижа и Берлина сочтут такое заявление невероятным. Что общего может иметь система обязательного образования с проблемами войны и мира? Однако нельзя обсуждать этот вопрос, подобно многим другим, только с точки зрения народов Западной Европы. Разумеется, в Лондоне, Париже и Берлине проблема обязательного образования решается без труда. В этих городах не возникает сомнения, на каком языке вести обучение. Население, которое живет в этих городах и посылает своих детей в школу, в общем и целом можно считать однородным по национальному составу. Но даже не говорящие на английском языке, но живущие в Лондоне люди считают, что в интересах их детей, чтобы обучение велось на английском языке и ни на каком другом. То же самое относится к Парижу и Берлину.
Однако проблема обязательного образования имеет совершенно иное значение в тех обширных регионах, где говорящие на разных языках народы живут бок о бок в смешанном многоязычном сообществе. Здесь вопрос о том, на каком языке вести обучение, приобретает ключевое значение. То или иное решение с течением времени может определить национальность всего района. Школа способна отдалить детей от национальности, к которой принадлежат их родители, и может использоваться как средство угнетения целых национальностей. Тот, кто контролирует школы, имеет возможность причинять вред одним национальностям и приносить пользу своей собственной.
Предложение посылать каждого ребенка в ту школу, где говорят на языке его родителей, не является решением проблемы. Прежде всего, даже если оставить в стороне проблему детей со смешанным языковым происхождением, не всегда просто решить, какой язык является их родным. В многоязычных районах профессии многих людей требуют знания и применения всех языков, на которых говорят в стране. Кроме того, часто человек не может – опять же из-за средств к существованию – открыто объявить о принадлежности к той или иной национальности. В интервенционистской системе это может стоить ему потери покупателей, принадлежащих к другим национальностям, или работы, если предприниматель – представитель другой национальности. Далее, многие родители даже предпочли бы послать своих детей в школы иной национальности, чем их собственная, потому что они ставят преимущества двуязычия или ассимиляции с другой национальностью выше, чем лояльность к своему народу. Оставить за родителями право выбора школы для своих детей означает подвергнуть их всем мыслимым формам политического принуждения. Во всех районах, где национальности перемешаны, школа представляет собой главнейший политический приз. Ее невозможно лишить политического характера до тех пор, пока она остается государственным и обязательным институтом. Фактически существует только одно решение: государство, правительство, законы никак не должны касаться школы и образования. Государственные средства не должны использоваться на эти цели. Воспитание и обучение должно быть полностью предоставлено родителям и частным объединениям и учреждениям.
Лучше будет, если несколько ребят вырастут без формального образования, чем если они воспользуются благами школьного обучения только для того, чтобы, повзрослев, столкнуться с риском быть убитыми или искалеченными. Неграмотный, но здоровый человек всегда лучше грамотного калеки.
Но даже если мы устраним духовное насилие, осуществляемое системой обязательного образования, мы все еще будем далеки от того, чтобы сделать все необходимое для устранения всех источников трений между национальностями, проживающими на многоязычных территориях. Школа – лишь одно из средств угнетения национальностей, возможно, на наш взгляд, самое опасное, но, безусловно, не единственное. Любое вмешательство в экономическую жизнь со стороны государства может стать средством преследования людей, принадлежащих к национальностям, говорящих на ином, чем правящая группа, языке. По этой причине в интересах сохранения мира деятельность правительства должна быть ограничена сферой, в которой она является в самом строгом смысле слова незаменимой.
Мы не можем обойтись без государственного аппарата в деле защиты и сохранения жизни, свободы, собственности и здоровья личности. Но даже служа этим целям, судейская и полицейская активность может стать опасной в районах, где может быть найдено хоть какое-то основание для отличия одной группы от другой при ведении официальной деятельности. Только в странах, где не существует никаких особых мотивов для пристрастного отношения, в целом не будет никаких причин опасаться того, что магистрат, который, как предполагается, должен применять законы о защите жизни, свободы, собственности и здоровья, будет действовать с предубеждением. Там же, где различия в религии, национальности и подобные различия поделили людей на группы, разделенные столь глубокой пропастью, что исключается любое проявление справедливости и человечности, и где не осталось места ничему, кроме ненависти, ситуация совершенно иная. Тогда судья, сознательно, а гораздо чаще бессознательно действующий с предубеждением, полагает, что он выполняет высший долг, когда использует права и полномочия своей должности в интересах собственной группы.
Если правительственный аппарат не имеет никаких иных функций, кроме защиты жизни, свободы, собственности и здоровья граждан, то возможно хотя бы составить правила, которые настолько строго очертят сферу свободной деятельности административных властей и судов, чтобы не осталось простора для произвольных субъективных решений. Но как только часть управления производством передается государству, как только аппарат правительства призван определять размещение благ высшего порядка, становится невозможно удержать чиновников в рамках ограничивающих правил и инструкций, которые гарантировали бы определенные права каждому гражданину. Уголовный кодекс, предназначенный для того, чтобы наказывать убийц, может, по крайней мере до некоторой степени, проводить разделительную линию между тем, что считается, и тем, что не должно считаться убийством, и тем самым установить определенные рамки, в пределах которых судья волен ориентироваться на собственные оценки. Конечно, каждый юрист слишком хорошо знает, что даже самый хороший закон можно извратить: в конкретных делах, при толковании, применении и исполнении его положений. Но в случае с правительственным ведомством, на которое возложено управление транспортом, шахтами или государственной землей, независимо от того, насколько можно ограничить свободу его действий по каким-то другим основаниям (обсуждавшимся выше), самое большее, что можно сделать, чтобы сохранять его беспристрастность в отношении спорных вопросов национальной политики, – это дать указания, сформулированные в утверждениях самого общего характера. Этому ведомству необходимо предоставить свободу маневра во многих отношениях, поскольку невозможно заранее знать, в каких обстоятельствах оно будет действовать. Тем самым широко открывается дверь для проявлений произвола, пристрастности и злоупотребления официальной властью.
Даже в районах проживания людей разных национальностей существует необходимость в едином управлении. Невозможно на каждом перекрестке поставить одновременно по чешскому и по немецкому полицейскому, каждый из которых защищал бы только людей своей национальности. И даже если это было бы возможно, все равно возникал бы вопрос, кто должен действовать, если в ситуацию, требующую вмешательства, вовлечены люди обеих национальностей. Недостатки, появляющиеся вследствие необходимости единого управления на этих территориях, неизбежны. Но если трудности существуют уже при выполнении таких необходимых функций государства, как защита жизни, свободы, собственности и здоровья, не следует раздувать их до поистине чудовищных масштабов, распространяя активность государства на другие области, где по самой их природе должен быть предоставлен еще больший простор произвольным суждениям.
Обширные территории были заселены людьми не одной национальности, одной расы или одной религии, а пестрой смесью разных народов. В результате миграции, неизбежно следующей за изменениями в размещении производства, все больше новых территорий постоянно сталкиваются с проблемой смешанного населения. И если нет желания искусственно усугублять трения, которые возникают в результате совместного проживания различных групп, то необходимо ограничить деятельность государства только теми задачами, выполнение которых возможно только им.