4. Национализм
Пока странами правили монархические деспоты, идея приведения границ государства в соответствие с границами проживания различных национальностей не могла найти одобрения. Если властелин желал присоединить какую-либо провинцию к своему королевству, он мало заботился о том, согласны ли жители – подданные – со сменой правителя или нет. Относящимся к делу считалось только одно соображение, а именно хватит ли военной силы, чтобы завоевать и удержать данную территорию. Публично все оправдывалось более или менее искусственно сконструированными законными притязаниями. Национальность жителей данной территории вообще не принималась во внимание.
Именно с подъемом либерализма вопрос о том, как следует проводить границы государств, впервые стал рассматриваться независимо от военных, исторических и юридических соображений. Либерализм, в соответствии с которым государство создается по воле большинства людей, живущих на определенной территории, отклоняет все военные соображения, прежде имевшие решающее значение в определении границ государства. Он отвергает право завоевания. Он не может принять аргумента о «стратегических границах» и находит абсолютно непостижимым требование присоединить участок земли к своему государству с целью заполучить бруствер[54]. Либерализм не признает исторического права принца на наследование какой-либо провинции. В либеральном понимании король может править только людьми, а не определенным участком земли, жители которого рассматриваются просто как придаток. Монарх милостию Божией носит титул по названию территории, например «король Франции». Короли, коронованные либерализмом, получают свои титулы не от названия территории, а от имени народа, которым они правят как конституционные монархи. Так, Луи-Филипп[55] носил титул «король французов», и таким же образом существует «король бельгийцев», как когда-то был «король эллинов».
Именно либерализм создал правовую форму, с помощью которой может быть выражено желание народа принадлежать или не принадлежать определенному государству – плебисцит. Государство, к которому желают принадлежать жители некоторой территории, должно быть выявлено путем опроса. Но даже если были бы выполнены все необходимые политические и экономические условия (например, национальная политика в области образования) с целью не допустить сведе́ния плебисцита к фарсу, даже если было бы возможно провести опрос жителей каждой общины и повторять этот опрос всякий раз, когда меняются обстоятельства, все равно останутся определенные нерешенные проблемы как источник возможных трений между разными национальностями. Ситуация вынужденной принадлежности к государству в случае, если это является результатом выборов, не менее тягостна, чем когда она является результатом военного завоевания. Но она вдвойне трудна для человека, который отрезан от большинства сограждан языковым барьером.
Быть членом национального меньшинства всегда означает быть гражданином второго сорта. Обсуждение политических вопросов должно, конечно, вестись посредством письменного и устного слова – в речах, газетных статьях и книгах. Однако этими средствами политического просвещения и дискуссии языковое меньшинство не владеет в той же степени, как те, для кого родным языком (языком, используемым в повседневной речи) является язык, на котором ведется обсуждение. В конце концов, политическая мысль народа – это отражение идей, содержащихся в политической литературе. Отлитый в форму писаного закона результат политических дискуссий приобретает непосредственное значение для гражданина, говорящего на ином языке, поскольку он должен повиноваться закону. Однако он чувствует отстраненность от активного участия в формировании воли законодательной власти или, по крайней мере, чувствует, что ему не позволено участвовать в ее формировании в той же степени, как тем, чьим родным языком является язык правящего большинства. И когда он предстает перед судьей или любым другим чиновником с ходатайством или петицией, он сталкивается с людьми, политическая мысль которых ему чужда, потому что она развилась под воздействием иных политических влияний.
Но даже, помимо всего этого, сам факт того, что представителям меньшинства, когда они предстают перед судом или административными властями, приходится пользоваться чужим для них языком, уже серьезно мешает им во многих отношениях. Есть большая разница – при рассмотрении дела говорить с судьей напрямую или быть вынужденным пользоваться услугами переводчика. На каждом шагу человека, принадлежащего к национальному меньшинству, заставляют почувствовать, что он живет среди чужих и что он – гражданин второго сорта, даже если закон это отрицает.
Все эти неудобства действуют весьма угнетающе даже в государстве с либеральной конституцией, где активность государства ограничена защитой жизни и собственности граждан. Но они становятся совершенно невыносимыми в интервенционистском или социалистическом государстве. Если административные власти имеют право повсюду вмешиваться по своему собственному усмотрению, если простор в принятии решений, предоставленный судьям и чиновникам, столь широк, что оставляет место и для проявления политических пристрастий, тогда член национального меньшинства оказывается предоставленным произволу и угнетению со стороны чиновников, принадлежащих к правящему большинству. Что происходит, когда школы и церкви также не являются независимыми, а подлежат регулированию со стороны государства, уже обсуждалось.
Именно здесь следует искать корни агрессивного национализма, проявления которого мы сегодня наблюдаем. Попытки усмотреть естественные, а не политические причины острых противоречий, существующих сегодня между народами, абсолютно ошибочны. Все признаки предположительно врожденного чувства антипатии между народами, которые обычно приводятся в доказательство, существуют также и в пределах каждой отдельной нации. Баварцы ненавидят пруссаков, пруссаки – баварцев. Не менее лютая ненависть существует между отдельными группами в Польше и во Франции. Тем не менее в рамках своих стран немцам, полякам и французам удается жить мирно. Особое политическое значение чувству антипатии поляков к немцам и немцев к полякам придает стремление каждого из этих двух народов захватить под свой политический контроль пограничные области, в которых немцы и поляки живут бок о бок, и использовать это для угнетения людей другой национальности. Стремление людей использовать школы, чтобы отдалить детей от языка их родителей, суды и административные учреждения, политические и экономические меры и прямую экспроприацию, чтобы преследовать тех, кто говорит на иностранном языке, разжигает всепожирающий пожар ненависти между народами. Поскольку люди готовы прибегать к силовым методам, чтобы создать благоприятные условия для политического будущего собственной нации, они устанавливают систему угнетения в многоязычных областях, которая угрожает миру во всем мире.
До тех пор пока либеральная программа не будет проводиться на территориях со смешанным национальным населением в полном объеме, ненависть между людьми разных национальностей будет становиться еще более жестокой и продолжать разжигать новые войны и восстания.
5. Империализм
В предыдущие века жажда завоеваний у абсолютных монархов была направлена на расширение сферы их власти и увеличение богатства. Ни один государь не мог быть окончательно могущественным, ибо только силой он мог удержать свою власть в борьбе против внешних и внутренних врагов. Ни у одного государя не могло быть довольно богатства – он нуждался в деньгах для содержания солдат.
Для либерального государства вопрос о том, будут расширены границы его территории или нет, не имеет большого значения. Оно не может стать богаче путем аннексии новых провинций, так как «доход», извлекаемый с территории, должен использоваться на покрытие затрат на ее управление. Для либерального государства, которое не вынашивает никаких агрессивных планов, укрепление военной мощи не является важной проблемой. Так, либеральные парламенты противились любым попыткам увеличить военный потенциал их стран и выступали против любой воинственной и захватнической политики.
Но либеральная политика мира, которая в начале 60-х годов прошлого столетия, когда либерализм одерживал одну победу за другой, считалась гарантированной, по крайней мере в Европе, была основана на допущении, что люди, живущие на каждой территории, будут иметь право сами определять государство, к которому они желают принадлежать. Но поскольку абсолютистские власти не имели намерений мирно отказываться от своих прерогатив, то, для того чтобы обеспечить это право, сначала понадобился ряд нешуточных войн и революций. Свержение иностранного господства в Италии, сохранение немцев в Шлезвиг-Гольштейне перед лицом угрожавшей денационализации, освобождение поляков и южных славян стали возможны только силой оружия. Только в одном из множества мест, где существующий политический порядок оказался противоречащим требованиям права на самоопределение, проблему удалось разрешить мирно: либеральная Англия освободила Ионийские острова. В других местах та же самая ситуация привела к войнам и революциям. Из борьбы за создание объединенного немецкого государства развился катастрофический современный франко-германский конфликт[56]; польский вопрос остался нерешенным, потому что царь подавлял одно восстание за другим; балканский вопрос был урегулирован только частично; а невозможность решения проблемы Габсбургской монархии против воли правящей династии в конце концов привела к инциденту, ставшему непосредственной причиной мировой войны[57].
Современный империализм отличается от экспансионистских тенденций абсолютистских княжеств тем, что его движущей силой являются не члены правящей династии, и даже не дворянство, бюрократия или офицерский корпус армии, стремящиеся к личному обогащению и возвышению посредством разграбления ресурсов завоеванных территорий, а народные массы, которые видят в нем самое подходящее средство сохранения национальной независимости. В рамках сложной системы антилиб