льштейн:
«Процесс автономизации сегодня имеет большее значение для литературно-критической ситуации в целом» .
Мне кажется, что уже в ходе нашего «круглого стола» выявились два взгляда на состояние современной литературной критики – совершенно друг другу противоположные. С одной стороны, происходит своего рода автономизация. Есть момент несовместимости лагерей, несовместимости форматов. Люди расходятся, теряют друг друга из виду, и в итоге статья может дойти до адресата только через четыре месяца. С другой – идет обратный процесс, процесс диффузии, когда Линор Горалик и Александр Солженицын оказываются рядышком на страницах «Нового мира», что раньше, конечно же, было невозможно.
Когда я готовился к этому «круглому столу», когда прочитал первый вопрос и стал думать, какова же моя точка зрения по этому поводу, единственное, до чего я додумался, – это что у меня две точки зрения. Те, о которых я только что сказал. И выбор той или иной из них зависит прежде всего от позиции наблюдателя. Это классическая ситуация, когда стакан или наполовину полон, или наполовину пуст. Сергей Чупринин в уже упоминавшейся статье полемизирует с Дмитрием Баком, который замечает: «Даже и говорить лишний раз не стоит, что литературной критики как единого словесного и смыслового пространства больше не существует». Чупринин отвечает: «Да полно вам, Дмитрий Петрович, существует, и даже говорить лишний раз не стоит, как существует!» И я не могу однозначно сказать, кто из них прав.
Наверное, процесс автономизации сегодня все-таки имеет большее значение для литературно-критической ситуации в целом. К прежним демаркационным линиям прибавляются новые, и если оппозиция «либералы – почвенники» сегодня нам кажется нерелевантной, то для кого-то она составляет смысл жизни – достаточно посмотреть, например, газету «День литературы».
Позволю себе привести один пример. Однажды я принимал участие в работе Московской международной книжной выставки-ярмарки. Неподалеку был стенд «почвенного» издательства «Андреевский флаг», которое выпускает серию современной русской прозы. У них все дни напролет шли какие-то презентации, встречи с авторами, мальчики постоянно орали в мегафоны. И оттуда до меня доносились имена «презентируемых»: Лидия Сычева, Вера Галактионова, Вячеслав Дегтев, кто-то еще, то ли Артемов, то ли Афанасьев. И каждое имя сопровождалось цитатами из критиков. Ну, что-то вроде «Прозаик N, которого критик Х назвал открытием 2002 года» или «Лучшая писательница в современной русской литературе». И когда я это слышал, мне хотелось уползти и от своего прилавка, и заодно из профессии, потому что я ни этих критиков не знал, ни самих писателей, а это, оказывается, были «открытия», и лучшие из лучших.
Казалось бы, устаревшие оппозиции продолжают существовать и раскол по этим линиям остается реальностью. Но что характерно: тот же «Андреевский флаг» строил свои презентации во многом на использовании более звучных имен из либерального лагеря, только со знаком минус. Иными словами, важно оттолкнуться от какого-то берега, кого-то кому-то противопоставить. Это была идеологическая полемика, перешедшая на вполне прагматический уровень, ставшая частью рекламной кампании. Потому что если долго кричать «Лидия Сычева», то никто не отреагирует, а если кричать «Лидия Сычева, а не Татьяна Толстая», то кто-то на знакомое имя клюнет.Наталья Иванова: Но, с вашей точки зрения, все это составляет единое поле? К тексту Пригова и к тексту Чухонцева вы подходите с одинаковым внутренним ощущением возможности анализа? Или вы все-таки делаете определенный выбор и сосредоточиваетесь на определенном направлении, на определенной поэтике, а другая вам совершенно неинтересна только потому, что вы работаете в «Русском журнале»?
Михаил Эдельштейн:
Скорее, я чего-то не читаю именно по причине того, что сотрудничаю с «Русским журналом»… Как-то Глеб Морев употребил в одном из своих интервью формулу «культурная невменяемость». Он сказал: «Мне неинтересна практика культурно невменяемых персонажей нашей сцены», и далее шли фамилии. На мой взгляд, весь наш разговор сводится к тому, что сегодня уместно говорить не о культурной, а о субкультурной вменяемости/невменяемости. Ведь коль скоро не существует единой культуры, то, значит, есть множество субкультур. И я сам охотно признаю свою невменяемость с точки зрения некоторых из них. Я, скажем, не слишком вменяем в том пространстве, которое структурируется премией имени Андрея Белого. Недавно я присутствовал на пресс-конференции финалистов этой премии, проходившей в рамках книжной ярмарки Non/fiction (вел ее тот же Глеб Морев), и понимал, что и имена я не все слышал, и половины текстов не читал. Не исключено, что и читать не буду. Потому что из прочитанного меня мало что обнадежило…
И тут я хочу сказать, что мне повезло: я всегда работал в таких изданиях, как «Русский журнал», где я имею полное право быть субкультурно невменяемым в каких-то областях, потому что меня никогда не заставят там писать про премию имени Андрея Белого. Я могу себе это позволить, потому что в «РЖ» не один обозреватель, как в большинстве СМИ, – там есть Александр Агеев, там есть Анна Кузнецова, там сотрудничают другие критики, которые могут писать про почвенников или про Пригова. Я, честно говоря, не очень представляю, как бы я работал в газете, где был бы единственным критиком. Я искренне сочувствую обозревателям, находящимся в таком положении. Мне пришлось бы тогда держать в голове все литературное поле, а не мою отдельную полянку. Сейчас это поле для меня, наверное, теоретически существует, но не думаю, что я изучил все его уголки в равной степени.
Так что я не читаю Маринину и не могу солидаризоваться с Натальей Ивановой, которая говорит: я критик, я должна читать Маринину, мне стыдно, что я ее не читаю. В основном я слежу за мейнстримом – за толстыми журналами и той книжной прозой, которая так или иначе к этой полянке прилегает.Наталья Иванова: Андрей Василевский в нескольких словах пытался обрисовать позицию «Нового мира» и принцип его избирательности. Журнал «Знамя» в отличие от «Нового мира», наоборот, иногда соединяет совершенно разные по формату и по литературной политике тексты. Условно говоря, именно сочетание Фазиля Искандера со Светланой Литвак и делает «Знамя» «Знаменем». Другое дело, что в литературной критике журнала происходит даже больший отбор, чем тот, о котором говорил Андрей Витальевич.
Михаил Эдельштейн: Мне кажется, что под «толстым журналом» мы подразумеваем определенную традицию и достаточно ограниченный набор имен. Конечно, есть периферия, есть центр, но даже те финалисты премии имени Андрея Белого, которые публикуются в «толстяках», не являются частью этой субкультуры в полном смысле слова.
Игорь Захаров:
«Литературная критика потеряна для меня как для представителя широких читательских слоев» .
Я не понимаю, зачем нужна эта встреча. Я не понимаю Фонд «Либеральная миссия», который организовал обсуждение, не имеющее ни малейшего отношения ни к экономике, ни к жизни. Я вижу, что собрались записные пикейные жилеты, как говорили в старину, критики, которые пишут исключительно для самовыражения и иногда читают кого-то, но, как правило, гордятся, что не читают – одного, другого, третьего. Это нормально, но «живой жизни» здесь нет. Похоже на препирательство даже не СПС и «Яблока», а, скорее, тех партий, названия которых я даже не знаю, но которые получили по 0, 6% и вот теперь сидят и обсуждают свою идеологию.
Литературная критика потеряна для меня как для представителя широких читательских слоев. Потому что я, в отличие от того сапожника, который, как известно, ходит босиком, читаю, и я хочу издавать то, что мне нравится, тогда я вправе ожидать, что это понравится и вам. Я нуждаюсь в вас, но вы не удовлетворяете мои потребности. Я все время говорю, что не издаю художественную литературу. Это развязывает руки и позволяет издавать все, что захочется, не беря на себя никаких обязательств перед литературой. Я, например, понимаю, как сделаны биографии и мемуары, какие лучше, а какие хуже. А что мне делать с художественной литературой, не говоря уже о поэзии как ее части? Только следовать принципу «нравится – не нравится». Но это «непрофессионально».
Есть ли возможность жить на деньги покупателей вашей продукции? – вот критерий. Тогда вы не сможете сказать: мол, тем хуже для читателей, которые это не читают, меня не слушают и т. д. Но вы только обсуждаете, лучше или хуже то или иное произведение. Меня же беспокоит, что оно скучное и не имеет покупательского спроса, достаточного хотя бы для того, чтобы возместить типографские расходы. Но если вы убыточны здесь, тут и там – на что жить? Идея, что продажи Акунина должны окупать других авторов, – порочна. И я не думаю, что подобная практика существует в других издательствах. Ее не должно быть, а если она и есть, значит, надо говорить о меценатах, а не о возвращаемых деньгах. Если нельзя сделать так, чтобы деньги вернулись и еще три рубля сверху, то как к этому относиться? На мой взгляд, как к порочной практике.
Отвечая на поставленные вопросы, скажу, что, с моей точки зрения, литературная критика в настоящее время существует для самой себя, для удовлетворения собственных интересов.Наталья Иванова: То есть, вы считаете, что она не влияет на выбор издателя?
Игорь Захаров: Да, она не влияет на выбор издателя. Она, к сожалению, не влияет и на выбор покупателей. Меня это беспокоит, а вот вас это раздражает – или вам это безразлично. Одни авторы зарабатывают очень мало, другие – много, но один автор не должен содержать другого. Если вы думаете, что это не так, то у нас с вами разные точки зрения. Вот, например, книга, которую собираются издать по результатам нашего заседания, – она будет продаваться или ее будут раздавать? Каким тиражом она будет издана? Вы говорите, что это неприличные вопросы, их нельзя задавать, и вообще мы сегодня обсуждаем «единое поле». Конечно же, я человек старого воспитания, старых понятий о ценностях, для меня небезразлично, почвенник ты или интернационалист, правый или левый, но этот мой интерес носит, так сказать, отвлеченный характер и к реальной жизни отношения не имеет. Подобная дискуссия сегодня во многом потеряла смысл. Меня это беспокоит, но, кажется, если вернуться к моему примеру с партиями, не прошедшими в Думу, совсем не беспокоит эти самые партии.