На вопросы напрашивался один ответ – капли х. воды двигались не по «поверхности» эйнштейновского пространства-времени, а сквозь нее.
Поздним вечером Лео уныло просидел все время, положенное для джоггинга, на скамейке возле лужи, затем долго не мог заснуть.
Утром чуткая Джэд заметила пасмурный вид мужа.
– Что с тобой, дорогой, животик болит?
– А если не дорогой, а дешевый? Почему ты так уверена во всем, что ты, например, творишь последние двадцать лет?
– О, наступил период критики и самокритики. Да потому что я на той стороне, которая всегда выигрывает… Глянь, не хохма ли написана в нашей местной газете… На кухне мистера такого-то появилась живая свинья. Сожрав торт с семьюдесятью свечами, который был подготовлен для празднования дня рождения, она исчезла так же внезапно, как и возникла.
– Свинья? А еще что-нибудь про такое написано? – всполошился Юмэн.
– Может, где-то и написано «про такое», только мне этого достаточно…
– Думаешь, розыгрыш?
– Живешь здесь уже десять лет и не знаешь, что розыгрыши такого сорта совсем не в традициях местной культуры, тут юмор имеет свои четко ограниченные площадки. Разве что данную статейку тиснул неопытный журналист, которому пропишут за это горячую припарку. Ты, кстати, куда, даже кофе не допил? Эй, остановись, копыта потеряешь…
Пэнроуз был, наверное, одним из лучших городов восточного побережья. Ради радостей Пэнроуза трудились дети Конго, торопились на службу клерки Гонконга и ломали голову техники Шанхая. Ради него спивались и умирали бывшие работяги четвертого мира. Но и в розовом раю Пэнроуза были свои оспинки. На бывшем складе резиновых изделий, между двух автосвалок, сидело семеро нелегальных эмигрантов из Никарагуа, разоренной недавним «восстановлением демократии» при помощи ударных дронов. У них не было денег – все забрали посредники, не было документов, закончилась еда. Любопытную ворону, случайно залетевшую в форточку, они сварили и съели два дня назад. Никарагуанцы ждали своего последнего посредника, который должен был загрузить их в фургон и отвезти в один из мегаполисов восточного побережья, но тот все не появлялся. А деньги-то уже взял.
Шестеро метисов и один мулат могли напиться из-под крана и повспоминать последний обед. А что потом – сдаться полиции? Тогда депортация в Никарагуа, где их с интересом ожидали кредиторы с мачете – те, что ссудили им сумму на дальний рейс.
Электричество на складе было, но света никарагуанцы не зажигали, чтоб не привлечь внимание какого-нибудь местного: приезжие знали, что тут все стучат. Поэтому с заходом солнца тихо пели или молились. Никто не спал, успевали выспаться на резиновых покрышках сто раз еще днем.
Около полуночи в помещении почувствовался странный запах.
– Ты что, обосрался, Рамон? – испуганно спросил Карлос. Им только не хватало тут дизентерии.
– У меня задница давно уже в простое и паутиной покрылась…
– Вы что, человеческую вонь не можете отличить от запаха свинского дерьма? – осудил неопытных коллег самый мудрый, седой мулат Джон. – Гонсало, включи фонарик.
Каково же было удивление никарагуанцев, когда они увидели посреди помещения свинью, уже накидавшую кучку кое-чего пахучего.
– Как есть хочется, – протянул один.
– Заткнись, нам ее и не приготовить, – резонно произнес другой.
– На плитке, помаленьку, – стал канючить Гонсало, самый младший.
– Ты ее и зарезать не сможешь, – кинул опытный Энрике.
– Я и тебя смогу, – экспансивный юнец рванул майку на груди.
Перепалка не перешла в серьезную ссору. Никарагуанцы по-крестьянски уважали старших, а Джон ссориться запретил. Шестеро мужчин схватили свинью крепкими мозолистыми руками, а седьмой воткнул нож ей в шею. Свинья была хорошо воспитанной и околела быстро.
– Тьфу, она мокрая, что ли? – почувствовал один.
– Вода не вода, слизь какая-то, – оценил другой.
– Может, она больная?
– Микробы при жарке погибнут, – просветил Рамон.
Мудрый Джон покачал головой, показывая, что согласен.
Вскоре все радостно участвовали в процессе разделки туши и жарки мяса. Дело шло медленно, почти торжественно и когда самый молодой, Гонсало, уже насытился, самый старый и терпеливый только отправил в беззубый рот первый кусочек.
И тут юнец испортил праздник:
– Что-то мне нехорошо.
– Пережрал. Малыш, марш в сортир и сделай два пальца в рот, – распорядился мудрый Джон.
Сортиром они называли небольшой закуток неподалеку от двери, где имелась дырка, уходящая куда-то в подвал.
Бледный юноша на полусогнутых послушно направился по указанному адресу.
Остальные продолжали есть, хотя и с меньшей жадностью, задумчиво всматриваясь в куски, слегка подмазанные лунным сиянием.
– Сходи, глянь, – велел Джон Карлосу минут через пятнадцать. – Не окочурился ли он там.
Карлос нехотя оторвался от еды, а чуть погодя раздался его сдавленный голос:
– Гонсало исчез.
На месте пропавшего парня осталась только небольшая лужица вязкой и слегка серебристой жидкости…
После разговора Юмэна с Мэнсоном весь лабораторный пентагон был проверен микрон за микроном на предмет нарушения герметичности, секретности и утечек. Никаких дефектов не нашлось, все работало великолепно, со стопроцентным соблюдением правил и предписаний.
– Если это не было случайностью, Лео, готовься к большим неприятностям, – подытожил Мэнсон. – Извини, отмазывать тебя не стану, у нас это не принято. Тебе вспомнят все, в том числе желание избавиться от Кречетникова. Кстати, он – труп. Это не входило в цели нашей группы, но так получилось.
Но вовсе не о судьбе Кречетникова думал Юмэн, его столь блистательная карьера сейчас могла завершиться. После карьерной смерти придет тусклая загробная жизнь, он отправится мыть пробирки в лабораторию какого-нибудь штатного университета для тупых. Прощай тогда полеты на выходных во Флориду.
– Скорее всего, мы столкнулись с феноменом, который современная наука не может объяснить, – сказал Юмэн.
– А Кречетников бы попробовал и, возможно, двинул бы науку вперед. Он был ученый, а ты, Лео, к сожалению, только менеджер.
– Этот ученый никогда бы не стал работать на «Сирл», как я, преданно и дисциплинированно.
– И в этом ты, Лео, к сожалению, прав.
Два дня Юмэну казалось, что эпизод с каплями был случайностью, а заметка о появляющейся-исчезающей свинье в местной газете просто розыгрышем.
Однако на третье утро Джэд, выйдя с планшетника на сервер местных новостей, сказала:
– Вот это уж точно не розыгрыш. За последние два дня одного типа, похожего на нелегального эмигранта, видели в трех супермаркетах. Появляется, хапает, что ему надо, и исчезает к тому времени, когда приезжает полиция.
На видеозаписях был виден невысокий метис, бредущий по пустынному проходу между полок магазина. Вот он взял что-то, похоже на бутылку текилы, а затем словно превратился в рельеф или контур… и все, как будто и не было.
– На тебе лица нет, Лео.
– Хоть дома не кличь меня так, папа и мама назвали меня Леней, – пытаясь продышать ком в горле, выдавил Юмэн.
– Это связано с использованием ноу-хау Кречетникова?
– Боюсь, что да, – отозвался Юмэн и вдруг выкрикнул. – Он смеется надо мной, сидя на облаке. Сегодня ночью пришел ко мне: «Леня, твоя единственная сильная сторона – свинцовая задница». С чего ты взяла, что все сойдет нам с рук?
Джэд подошла к Лео и сжала его лицо своими ладонями. Между ее холеными пальцами виднелась потная физиономия воришки с жадными сальными губами.
– Он не совсем прав, этот черт из твоего трусливого сна. Любой талант на 90 % состоит из усидчивости и упорства. Твоя проблема, Леня, не интеллект, а трусость. Теперь посмотри на меня. Мы разберемся с этим, все пойдет нам на пользу. Нам, а не кацапу, заслуженно гниющему в могиле.
Юмэн не сразу поехал на работу, а сперва появился в том супермаркете, где накануне отметился странный латино. Полиции здесь уже не было, и Лео прошелся вдоль полок, несколько раз проводя рукой под ними. На нее он надел перчатку из синтекожи, усиливающей через наноактуаторы любое изменение поверхности.
В одном месте – как он и ожидал – перчатка почувствовала что-то склизкое и подвижное. Он поднес пальцы, затянутые синтекожей, к глазам. Пожалуй, на перчатке были даже не капли. А что-то напоминающее икринки…
На работе Юмэна уже ждала приятная компания: Мэнсон, Верикокка, какой-то важняк, работающий на правительство, плюс благообразный с виду перец, в котором можно было узнать главу адвокатской конторы. Собрались прямо в его кабинете.
– Лео, все присутствующие хотят видеть тебя на вертеле, – начал Мэнсон. – Наш многоуважаемый адвокат предлагает пожертвовать тобой. Ну, кто ты такой? Эмигрант с темным прошлым, ранее работавший в закрытом институте у комми. Может, шпион? Ты идешь в тюрьму, «Сирл» спасается от исков на десятки миллионов.
– Дерьмовый план, я предложу вам лучший, – после разговора с женой Лео все еще чувствовал бодрость. – Но сперва краткий экскурс в историю. Чтобы создать знаменитый «зерновой пояс» Америки, сперва надо было перестрелять там бизонов и переморить индейцев – некрасиво, но полезно, а красоту можно потом навести… Сейчас время хаоса, но из хаоса вырастает порядок. И это будет наш порядок, который мы назовем очередным достижением нашей демократии.
– Звучит многообещающе, в стиле предвыборного шоу, – похвалил Верикокка. – Что вы конкретно предлагаете, доктор Юмэн?
– Провести смелые испытания с х. структурами, не боясь неудачных промежуточных результатов и возможных потерь. В итоге это даст нам власть над временем, как над материей. У нас же нет конкурентов.
– Вы так в этом уверены? – Верикокка потянул губы на левую щеку. – У меня в столе лежит полная копия следственного дела по Кречетникову-младшему. Его дважды переехал джип, вполне достаточно, чтобы отдать концы. А он жив.