Алексей, воспользовавшись заминкой, метнулся в конец процессии и пристроился около мужика с блюдом, на котором лежал копченый осетр. Тот, с трудом удерживая тяжелое блюдо одной рукой, другой часто-часто крестился. Было видно, что ему страшно, и ничего хорошего от толпы он не ждет.
— Слышь, парень, а давай, я блюдо-то понесу, — толкнул его в бок Алексей. — А то, ведь, тяжело, поди, надорвешься.
Мужик испуганно отшатнулся и, с недоумением уставившись на невесть откуда взявшегося помощника, замотал головой.
— Чего боишься-то? Не беспокойся, не сопру, до места донесу. Вот те крест! — продолжал убеждать его молодой человек. — А ты в накладе не останешься.
Алексей сунул в руку хлопавшего глазами носильщика горсть серебра и выхватил блюдо. В это время стрельцы, наконец, утихомирили монаха и освободили проход. Перетрусивший боярин пустил коня в галоп и, обогнав барабанщиков, влетел в открывшиеся ворота. За ним рысцой припустили все остальные, и Алексей, завладев, блюдом, кинулся их догонять.
Довольно просторный двор заполнился людьми, корзинами, сундуками и коробами, в воздухе пахло жареным мясом, чесноком и пивом. Носильщики и стрельцы толкались, шумели, перемещались, стараясь занять более удобную позицию и освободить место для боярина, который, оказавшись за прочными воротами, вновь обрел свою степенность и важность. Ему помогли спешиться и он, разминая ноги, прохаживался перед высоким резным крыльцом, где уже собирались посольские. Пробиться в первые ряды Алексею не удалось, но, благодаря своему росту, он без труда рассматривал пеструю толпу богато одетых людей с опухшими, заспанными и слегка растерянными физиономиями. Вперед вышел усатый, коротко стриженый господин в длинном до пят кафтане, подпоясанном широким вышитым поясом, судя по всему, сам Великий канцлер княжества Литовского пан Сапега. Потому что боярин, увидев его, прекратил прохаживаться, повернулся к крыльцу и начал торжественно излагать цель своего визита. Перечисление титулов царя Бориса, славословий и восхвалений затянулось надолго, и Алексей, тщетно пытавшийся угадать, кто же в сгрудившейся на крыльце толпе Петр Аркудий, спросил у стоявшего рядом человека с большим плетеным коробом:
— Скажи-ка, друг, а кто из этих господ посланник папы римского? Уж очень мне хочется на него поглядеть. А то монах говорил, что он бес, так может рожа у него какая страшная?
Носильщик с подозрением посмотрел на молодого человека, хмыкнул и ткнул пальцем в сторону крыльца.
— Эвон, в черном полукафтанье с белым воротом, что сзади Сапеги стоит. Рожа-то у него, вроде, не страшная, а вот одежда срамная. Видано ли дело, чтобы из-под кафтана коленки торчали? Тьфу! Я бы ни в жисть так не оделся.
— А ну тихо! — шикнул на них стоящий сзади стрелец. — Ишь, языки-то распустили!
Неожиданно он ахнул и вцепился в плечо Алексея.
— Э, да я узнал тебя, паря! Это ж ты третьего дни от нас по Торгу бегал. Стой и не рыпайся, а то вмиг бердышом промеж лопаток схлопочешь!
Алексей почувствовал тычок в спину и чуть не выронил блюдо с осетром. Более решительных действий стрелец, однако, не предпринимал, видимо, опасаясь вызвать гнев боярина и посольских, но за плечо держал крепко.
— Отпусти! — попросил молодой человек, впрочем, без особой надежды. — Я не виноват, меня оговорили.
— Это ты в Разбойном приказе расскажешь, а сейчас стой тихо.
Боярин, тем временем, закончил говорить, и ему начал отвечать пан Сапега. Алексей, не вслушиваясь в завитушки славословий, лихорадочно соображал, как избавиться от стрельца, так не вовремя его узнавшего. Если удастся вырваться и проникнуть в здание, то стражи порядка, скорее всего, туда не сунутся. Они и во дворе-то чувствовали себя явно неуютно и робко жались к забору. Официальные речи закончились, боярин снова забрался в седло, поляки во главе с канцлером скрылись в тереме, а носильщики потянулись к пристройке на высоком подклете.
Алексей забеспокоился — надо было срочно что-то делать. В городе он от стрельцов, конечно, сбежит, но вот другого случая встретиться с Аркудием может и не представиться. Молодой человек дернул плечом, пытаясь освободиться и услышал злое:
— Тихо ты! Порубаю ведь, ёшкин дрын!
— Да блюдо сильно тяжелое, — заныл Алексей. — Дай, хоть перехвачу, а то ведь уроню — скажу, ты виноват.
— Ну, перехватывай… чего уж там.
Молодой человек отклонился в сторону, приподнял блюдо, затем, резко развернувшись, ткнул осетровой мордой в физиономию стрельца. Тот охнул, отшатнулся и уронил бердыш, рефлекторно ловя брошенное в него блюдо. Алексей метнулся к крыльцу, расталкивая плотно стоящих людей, перепрыгивая через короба и сундуки. В спину ударил знакомый вопль: «Лови татя!» Кто-то особо шустрый рванул за рукав, не удержал, выругался, стройные ряды носильщиков смешались, на затоптанный снег посыпались жаренные перепелки, связки вяленой рыбы, пироги. Один из стрельцов, размахивая бердышом, кинулся к крыльцу, то ли чтобы задержать лиходея, то ли чтобы защитить господ послов. Алексей выхватил у подвернувшегося парня блюдо холодца, в два прыжка достиг крыльца и метнул посудину в стража порядка. Тот выронил бердыш, замахал руками, пытаясь удержаться на ногах, и рухнул на снег. Алексей перепрыгнул через заляпанного студнем стрельца, рванул вверх по ступенькам, поскользнулся то ли на луже холодца, то ли на ледышке и упал, больно ударившись о ступеньки подбородком и коленями. В сапог кто-то вцепился, рванул вниз, Алексей лягнул свободной ногой, судя по воплю, попал и на четвереньках кинулся в дверной проем. Боль и вкус крови из прокушенной губы пробудили зверя, начала горбиться спина, и удлинились клыки. «Ничего, — мелькнула мысль, — пока это к лучшему. Потом прогоню зверя».
Наверху его встретили двое вооруженных саблями поляков. Неудержимо захотелось в прыжке вцепиться врагу в горло, Алексей сглотнул вязкую слюну и, уходя от удара, прижался к стене. Нападавший промахнулся, по инерции нырнул вперед и, споткнувшись о вовремя подставленную ногу, кубарем покатился по лестнице сбивая спешащих стрельцов.
Второй оказался, то ли осторожнее, то ли трусливее, отступил в сени и закрутился вокруг Алексея, выставив вперед саблю.
— У меня дело к господину Аркудию. Пусти! — прорычал молодой человек.
Поляк что-то прошипел в ответ, наискось рубанул саблей, не достал, увидел перед собой оскаленную морду с горящими бешеным огнем волчьими глазами, взвизгнул и метнулся в боковой коридор.
Из полутьмы обширных сеней выскочили еще два человека с саблями. Алексей, не поднимаясь с четверенек, прыгнул на ближайшего, сшиб с ног и перекинул через спину. Нападавший вылетел в открытую дверь, судя по крикам сбив еще кого-то. Второй ударил с плеча, Алексей метнулся в сторону, сабля свистнула совсем рядом, обдав щеку легким ветерком. Молниеносный прыжок, и удар кулаком заставил поляка отлететь в сторону и рухнуть на пол. Молодой человек мимолетно порадовался тому, что удается удерживать себя в состоянии частичной трансформации. Сложнее было сдерживать нечеловеческую силу, чтобы ненароком не убить кого-нибудь. Если это случится, то уйти отсюда живым точно не получится.
Перескочив через слабо шевелящееся тело, Алексей бросился к лестнице на второй этаж, а сзади уже слышался топот и хриплая ругань — стрельцы, не желавшие упускать добычу, все же ворвались в здание. Взбегая по крутой лестнице, молодой человек понял, что не знает, где в этих хоромах искать посланника Ватикана.
— Господин Аркудий, где вы! — крикнул он, выскакивая на второй этаж. В просторное помещение, напоминающее все те же сени, выходило три двери. Из дальней выскочил щуплый человечек, охнул и снова скрылся. А сзади, на лестнице снова гомонили и топали, судя по крикам, к стрельцам присоединились поляки, и положение становилось совсем безвыходным. Но Алексей не собирался сдаваться. Зверь внутри негодовал, желая рвать обидчиков в клочья и жадно глотать сладкое мясо. Последнее, конечно, было лишним, но звериная ярость придавала силы и пробуждала какое-то иррациональное, бесшабашное веселье, заставляла совершать нелогичные, абсурдные поступки. Например, надеяться, что после учиненного разгрома посланник Ватикана согласится с ним говорить.
Молодой человек кинулся к дальней двери — чутье подсказывало, что нужный человек там — и уже схватился за дверную ручку, как на спину обрушилось тяжелое тело, рука преследователя сжала горло в удушающем захвате, и хриплый голос прорычал уже порядком надоевшее: «Стой, тать!». Алексей, не обращая внимания на висящего на нем стрельца, всем телом ударил в дверь и ввалился в горницу.
В центре комнаты замер человек в черном. Шпага в его руке дрожала, он был бледен, но смотрел зло и решительно.
— Да отцепись ты! — рявкнул Алексей и двинул настырного стрельца локтем по ребрам.
Тот охнул, отшатнулся и тут же, получив кулаком в челюсть, вылетел в открытую дверь. Преследователи, споткнувшись об упавшего, замешкались.
— Господин Аркудий, не велите казнить! Дело касается Либерии…
Молодой человек, хрипло дыша, рухнул на колени и склонил голову, не столько в знак покорности и почтения, сколько, чтобы скрыть последствия частичной трансформации, прийти в себя и усмирить зверя.
Упоминание о таинственной библиотеке оказало магическое действие. Человек в черном вздрогнул и опустил шпагу, его взгляд переместился на толпу вооруженных людей, наконец ворвавшихся в горницу.
— А ну вон отсюда! — сказано это было тихо, но таким тоном, что преследователи попятились. — Убирайтесь, я сказал! Сам разберусь.
Стрельцы и вооруженные поляки, поклонившись, удалились из горницы и аккуратно прикрыли дверь, но не ушли, а столпились в коридоре. До Алексея доносились их приглушенный шепот, возня и бряцанье оружия. В горнице остался только испуганно жавшийся в угол щуплый человечек, видимо, слуга.
Петр Аркудий поморщился, потер виски и опустился на лавку, аккуратно положив шпагу рядом с собой.
— Встань. Говори. Кто таков?