Отрывистые, как обрубленные фразы, напоминали военные команды, но сам Аркудий не выглядел военным человеком. Скорее всего, он, просто, плохо говорил по-русски, поэтому старался не произносить длинных фраз. Алексей с интересом рассматривал посланника самого папы римского. Худощавый, довольно высокий для этого времени, с интеллигентным лицом, на котором выделялись глубоко посаженные черные глаза. Взгляд внимательный и сердитый. На столешнице подрагивают тонкие как у пианиста пальцы.
Господин Аркудий раздраженно фыркнул, видимо, негодуя на незваного гостя, замешкавшегося с ответом.
— Я не есть икона, чтобы на меня глазами смотреть! Зачем пришел? Что знаешь про Либерию? И встань, наконец.
— Ага, — кивнул Алексей, встал, лихорадочно соображая, чтобы такое сказать посланнику, чтобы тот сразу не выставил его вон. — Разрешите представиться, Алексей сын Артемьев. Прибыл к вам по поручению моего учителя и господина, французского графа Сен-Жермена.
— Сен-Жермен? Не слышал. Француз? Проверим… Как говоришь, зовут твоего господина?
Последний вопрос был задан по-французски. Алексей его понял — серьга работала исправно — но вот ответить на том же языке не мог. Амулет-переводчик еще не набрал достаточного словарного запаса.
— Моего господина зовут Сен-Жермен. Хотя у него много имен, и вы могли знать его под другим именем. Я понимаю французский, но говорить на нем еще не могу — я недавно служу у графа.
Аркудий недоверчиво хмыкнул, потеребил ус и кивнул головой.
— Что нужно твоему графу? Ты говорил о Либерии. Что ты знаешь о ней?
Молодой человек добросовестно рассказал все, что знал о собрании книг, привезенных на Русь царевной Софьей, о том, что собрание было спрятано в подземельях Кремля, а затем пополнялось царем Иваном IV. Петр Аркудий внимательно слушал, поглаживая аккуратно подстриженную бородку, кивал, а иногда удивленно вскидывал брови.
— Ты сумел удивить меня своими знаниями, — задумчиво произнес он, когда Алексей закончил, — но не сказал ничего нового. И не ответил на вопрос, что хочет твой господин.
— Ну… — замялся молодой человек, думая какую часть правды рассказать посланнику. — Граф — ученый, он изучает свойства зеркал. Господину Сен-Жермену нужна одна книга венецианского мастера, привезенная Аристотелем Фиорованти и спрятанная в хранилище. Он готов заплатить за нее большие деньги.
— Деньги! — грустно усмехнулся Аркудий. — Я тоже готов их платить. Но кому? Все молчат, удивленно таращат глаза и разводят руками. За год в Московии, я ничего не узнал. Почти ничего.
— Так вы не нашли библиотеку?! — разочарованно воскликнул Алексей. — Последняя ниточка, на которую так рассчитывал молодой человек, вела в никуда. — Но вы сказали «почти». Значит, все-таки, что-то узнали?
— Почему я должен это говорить тебе?
— Э-э-э… Алексей замялся, по правде сказать, никаких разумных доводов у него не было. Он смотрел на насмешливо прищурившегося посланника и лихорадочно искал достойный ответ. — Может быть, потому, что люди, стремящиеся к знаниям, должны помогать друг другу?
— Вот как?! — Аркудий расхохотался. — Ты не похож на человека, стремящегося к знаниям.
— Почему это? — обиделся Алексей.
— Ты слишком хорошо дерешься… Впрочем, возможно, тебе повезет больше, чем мне.
Посланник встал, прошелся по горнице, скрипя половицами, остановился у покрытой расписными изразцами печи, приложил к ней озябшие руки и прикрыл глаза, наслаждаясь теплом.
— Холодно… Здесь все время холодно… — Пожаловался он. — Как можно жить в снегу? Хуже русской зимы, только русское гостеприимство… Зиму, кажется, пережить проще… Но уже не долго, скоро — домой.
Алексей терпеливо ждал, когда посланник закончит лирическое отступление и перейдет к делу. Интересно, чем ему не угодило русское гостеприимство? Судя по богатым дарам, которые принесли сегодня, посольские в Москве не бедствовали.
— Так вот. — Аркудий повернулся к молодому человеку. — Посольство закончило дела, и через неделю мы уезжаем, но я так и не выполнил то, для чего приехал сюда. Это плохо. Я хочу, чтобы ты правильно использовал знание, которое я сообщу тебе. И если ты будешь удачен… более, нежели я, ты придешь сюда. Я очень хочу увидеть Либерию. Поклянись. Ты христианин?
— В общем, да, — несколько смутился Алексей.
— Я не слышу уверенности в твоем голосе. Впрочем, я и сам ни в чем не уверен. Поклянись жизнью близких, что придешь ко мне. И постараешься это сделать до моего отъезда. Без меня ты все равно в Кремль не попадешь. Разве что, будешь брать его с боем, как посольский дом.
— Хорошо, я клянусь. Обещаю, что приду к вам, если узнаю, как попасть в хранилище, — молодой человек согласно кивнул, радуясь, что в случае удачи не будет проблем с проникновением в подземелье.
— Так, — Аркудий снова сел за стол, покрутил в пальцах гусиное перо и воткнул его в затейливо украшенную серебряную чернильницу. — Незадолго до моего приезда в Москву, Либерию нашел один человек — инок Сергий. Он — artista[15], делает иконы.
— Иконописец, — подсказал Алексей.
— Да, так. Этот монах случайно оказался в подземелье, видел библиотеку, потом стал больной. С тех пор он больше не выходит из монастыря. Меня туда не пустили — здесь ненавидят католиков. Глупо, — Аркудий сокрушенно покачал головой. — Прославляют одного Бога и проклинают друг друга. Я послал своего человека — русского, но Сергий не стал с ним говорить. Возможно, тебе повезет больше. Ищи этого инока.
— В каком монастыре его искать? В Москве их много.
— Иди в Спасо-Андроников монастырь, где самое большое в Москве собрание рукописных книг.
Алексей старался не думать о том, что встреча с Петром Аркудием не стоила затраченных на нее усилий. Хоть какую-то информацию он получил, и теперь надо сообразить, как этой информацией воспользоваться. Все сводилось к тому, что надо найти иконописца Свято-Андроникова монастыря. Идти туда не хотелось, так же как и связываться с монахами — все встреченные здесь священнослужители вели себя как-то неадекватно. Однако инок Сергий, побывавший в тайном хранилище, был единственной ниточкой, которая могла привести к Либерии. И еще молодой человек надеялся, что в монастырь не нужно будет пробиваться с боем, а то за ним и так скоро пол-Москвы гоняться станет. Но сначала — в Немецкую слободу, чтобы проводить лесавку из города.
Из посольского дома он, правда, вышел без проблем. Расхаживающие по двору поляки смотрели злобно, топорщили усы и бряцали саблями, но задираться не стали. А вот за воротами ждал сюрприз. Стоило Алексею выйти на улицу, как его окружили трое стрельцов, вид у них был серьезный и решительный.
— Вот ты и попался, тать! — прошепелявил один из них с разбитыми губами, видимо, это он получил сапогом на крыльце.
— Да никакой я не тать, — тяжело вздохнул молодой человек, понимая, что снова придется драться и играть в догонялки. — Отпустили бы вы меня, ребята.
Ага! — ощерился стрелец без шапки в заляпанном студнем кафтане. Его волосы и борода превратились в скользкие ледяные сосульки, а нос покраснел то ли от холода, то ли от злости. — Ишь чего захотел! Сейчас в Разбойный приказ сволочем, там разберутся тать али не тать. Только морду начистим по дороге, чтоб не повадно было в добрых людей холодцом кидаться. Меня ж баба со свету сживет, когда я домой в таком виде явлюсь.
— Ребята, а давайте я вам серебра отсыплю — и на новый кафтан хватит, и здоровье поправить останется? — оживился Алексей.
В глазах пострадавшего от холодца зажглись алчные огоньки, но молчавший до этого седой стрелец рявкнул:
— Хватит! Будя болтать! А ты серебром-то не брякай, нонче за мздоимство руки рубят, а у нас лишних нет.
Его товарищи, нахмурившись, покивали головами и решительно шагнули к Алексею, выставив перед собой лезвия бердышей. Молодой человек обреченно вздохнул, опустил голову, смирившись с неизбежным, затем резко прыгнул в сторону стоящего поодаль седого, сшиб его на снег и припустил по улице.
— Ах, лиходей! — неслось в спину. — Опять ускользнул! Ату его, братцы!
Сзади затопали сапоги, хриплое дыхание преследователей, казалось, обжигало затылок, потом стрельцы несколько отстали, но погоню не прекращали. Хуже всего, что убегать приходилось не в пригороды, где легко было затеряться между дворов, а в сторону Кремля. Стрельцы, словно гончие, гнали его прямо на охотников. В Разбойный приказ и вести не придется — сам прибежит. Алексей лихорадочно искал хоть какой-нибудь проулок или подворотню, куда можно было бы свернуть, но дома стояли плотно, и по краям улицы тянулась сплошная стена заборов из толстых бревен с заостренными концами.
Наконец внимание Алексея привлек очередной кабак, и он решил попытаться спрятаться там. Влетел в открытую дверь, окунувшись в кислое, дымное тепло питейной избы, перескочил через стойку и нырнул вниз. Кабатчик выпучил глаза от такой наглости и беззвучно шлепал губами как выброшенная на берег рыба. Алексей вытащил талер и показал его целовальнику. Вид серебра сразу привел того в чувство, на лице появилось осмысленное и деловитое выражение.
— Спрячь! — шепнул Алексей.
Кабатчик кивнул, поманил молодого человека в низенькую дверь за стойкой, быстро пихнул в темноту и завозился снаружи, видимо, чем-то загораживая вход. В каморке было совершенно темно, пахло пылью, мышами и почему-то селедкой. В очередной раз пришлось пожалеть, что волки, в отличие от кошек, плохо видят в темноте, но, хотя бы, слух у них хороший. Алексей замер, прислушиваясь к тому, что происходило за стенкой. Судя по топанью и ругани, стрельцы, не обнаружив беглеца за очередным поворотом, решили проверить кабак.
— А ну, цыть! — рявкнул за стенкой кабатчик, и Алексей удивился такой метаморфозе — ему целовальник грозным не показался. — Ишь, расшумелись! В царевом кабаке горланить не дозволено! — В ответ что-то пробурчали. — Да хоть кто! Не было тут никакого татя. Все, кто сюда зашел, вон, за столами сидят, может, который из них и тать. Хоть всех забирайте, только пусть сперва расплатятся. А других нету.