Как ни торопился Малой, всю дорогу погоняя лошадь, до села добрались только к вечеру. Зимний день короток, и следовало спешить, чтобы попасть к колдуну засветло. На повороте к селу Алексей попросил остановиться.
— Дальше я пойду один, — Демид попытался возразить, но молодой человек покачал головой. — Нет, Малой, Чурила не тот человек, с которым тебе стоит встречаться, и помочь мне ты ничем не сможешь.
— Ну, как знаешь, — смирился коробейник, — но я тебя здесь ждать буду.
— Слушай, — Алексею пришла в голову дельная мысль, — а зачем тебе в поле мерзнуть. Езжай в село, найдешь местного священника отца Паисия, расскажешь ему, что видел в подземельях Кремля. И еще скажи, Алексей, мол, раскаивается, что вступился за колдуна. Чурила действительно хочет использовать темную силу капища, и погубить город. Жди меня завтра до обедни. Если не приду, значит… и не приду. Езжай домой и не поминай меня лихом.
— Ладно, — кивнул головой Демид, найду отца Паисия и все расскажу. А вот остальное не обещаю. Я тебя в беде не брошу.
В лесу Алексей достал изрядно потрепанное перышко и нырнул за ним в чащу. С трудом поспевая за шустрым «проводником», мельком удивился обилию человеческих следов на снегу. Создавалось впечатление, что местные жители решили устроить в зимнем лесу массовое гуляние. Молодой человек оглядывался на ходу, в глубине души надеясь, что лесавка объявится сама, даже окликнул ее несколько раз. Очень хотелось избежать встречи с колдуном и объяснений по поводу невыполненного обещания. Придумать отмазку было несложно. Можно, например, сказать, что заклинание не сработало, и сундук открыть не удалось, или книги там не было. Но теперь Алексей колдуна откровенно боялся — не известно, что придет в голову этому сумасшедшему старику.
Отец Паисий сидел за рассохшимся столом и косился на поставец, где стояла початая бутылка, принесенная из города. Она притягивала взор и бередила душу. Конечно, вернувшись домой, батюшка принял с устатку, но сейчас хотелось еще. А пить было никак нельзя, потому что наутро предстояло важное и нелегкое дело.
Пока он гостил в монастыре, в селе случилась беда — пропал староста. Хватились не сразу, хоть жена его Катерина уже к ночи побежала по соседям, с тревогой рассказывая, что мужик ее совсем ума лишился — нацепил себе икону на шею, взял топор и куда-то ушел. Но от нее только отмахивались, мол, погуляет да придет, никуда не денется.
Однако Лапша не вернулся и утром, тогда кто-то из селян вспомнил, как видел старосту, идущего через поле к лесу. Делать нечего, пошли искать, без особой, правда, охоты. Старосту в деревне не любили, а многие в глубине души и вовсе желали ему сквозь землю провалиться. Но страх, что по весне неупокоенный и неотпетый мертвец может явиться в село, гнал мужиков в лес. Лапша и живым-то был не подарок, а уж что можно ожидать от заложного[26] покойника, и подумать страшно.
Два дня мужики мерили лесные сугробы, но, все же, нашли. Полузанесенное снегом мертвое тело, раскинув крестом руки, лежало на небольшой полянке недалеко от Проклятой дубравы. Крестьяне поохали для порядка, перекрестились и подошли поближе, но в ужасе шарахнулись в сторону. Не вид мертвого тела испугал мужиков — смерть была частой гостьей в тогдашних селеньях — а то, что у этого тела не было головы. На ее место кто-то глумливо пристроил икону, и Спас с темной доски смотрел на людей сурово и осуждающе.
Придя в себя, мужики поискали голову на полянке, но не нашли, подумали, что волки или медведь-шатун одной головой бы не ограничились. Значит, дело не обошлось без колдуна. Загомонили, возмущаясь, послышались крики, то надо бы отомстить за старосту и покарать проклятого нехристя. Вор и прощелыга Лапша сразу стал в глазах односельчан мучеником и героем, этаким Аникой-воином, который в одиночку пошел на супостата и пал в неравной борьбе со злом. Глаза мужиков загорелись праведным гневом, засверкали вытащенные из-за пояса топоры, послышались призывы немедленно идти жечь колдуна. Впрочем, крестьяне быстро опомнились, сообразив, что идти вот так, с нахрапа, на злодея страшно, да и не знает никто, где его искать. Порешили вернуться в село и звать отца Паисия. Уж он-то знает, как с этим нехристем справиться, да и дорогу к нему скорее найдет, недаром нечистую силу за версту чует.
Селяне всей толпой завалились к священнику, когда тот собрался подкрепиться с дороги. Опрокинул стаканчик вареного винца и разложил на чистой тряпице закуску. Доставая из узелка румяные пироги с рыбой, пяток вареных яиц и туесок с квашенной капустой, с улыбкой вспомнил чудного парня по имени Алексей. Во, ведь, даром что оборотень, а человек хороший — позаботился о пьяном старике, щедро заплатил трактирщику, и тот не только похмелиться поставил, но и снеди в дорогу собрал. Но выпивку и закуску пришлось отложить.
Священник хмуро слушал возбужденно галдящих мужиков, сокрушенно качал головой и корил себя, за то, что не собрал односельчан в погоню за колдуном, когда тот сбежал. Беды бы тогда не случилось. В виновности Чурилы отец Паисий не сомневался. Кому еще могла понадобиться отрубленная человеческая голова? С другой стороны, может, судьба у Лапши такая? Глядишь, и грехи свои искупит и душу перед Богом очистит. Но колдуна наказать надо, а то, почувствовав свою силу и страх крестьян, он и других бед натворить может. Да и голову покойнику надо бы вернуть. А то, как без головы отпевать-то? Срамота это, да и не по обряду. Бедолага-то уж дня два, наверное, в лесу провалялся — пора бы и хоронить.
Решили, на ночь глядя, к колдуну не ходить, а собраться завтра с утра пораньше, чтобы поспеть до обедни.
Отец Паисий проводил односельчан и, горестно вздыхая, уселся за стол. Желание есть после таких вестей пропало, а вот выпить захотелось еще больше. Устав бороться с самим собой, священник рассудил — от одной чарки вреда не будет, и уже поднялся с лавки, но его остановил стук в дверь. Поняв, что спокойно выпить ему так и не дадут, отец Паисий, раздраженно плюнул и поплелся встречать нежданного гостя.
У дверей нерешительно топтался совсем незнакомый рыжий парень, а во дворе стояла запряженная в сани лошадь.
Глава 20
Леся так и не появилась, и к горькому чувству обиды на девушку добавилась еще и тревога за нее. «Как все криво-то получается, — думал Алексей. — С таким трудом нашел Либерию, из такого ужаса выбрался, но вынес все-таки книгу. Так опять невезуха, если только этим словом можно назвать предательство человека, которому безоговорочно доверял». Молодой человек даже в мыслях боялся назвать Лесю любимой. Ему казалось, что, будучи произнесенным, это слово обретет материальность, и чувство станет реальным. А как потом с ним жить, если от любимой отделяют не сотни километров, а сотни лет? Как не горько было сознавать предательство девушки, но Алексей надеялся, что оно поможет справиться с зарождавшимся чувством.
Чащоба неожиданно кончилась, и молодой человек выскочил на поляну перед избушкой колдуна. Наполовину занесенная снегом тропинка вела к знакомому частоколу с черепами. Подойдя ближе, Алексей с ужасом уставился на человеческую голову, торчащую на одном из кольев. К черепам он как-то уже привык, да еще со времен раскопок относился к ним спокойно, даже не воспринимая их как останки живых существ. Голая, чистая кость не вызывала ни страха, ни отвращения. А тут голова! Когда же, вглядевшись в черты мертвого лица, узнал, чья это голова, ему вообще стало, мягко говоря, не по себе. На колу торчало то, что осталось от сельского старосты Тихона Лапши. Птицы, скорее всего, вороны уже успели полакомиться свежатиной. Один глаз был выклеван, и вместо него зияла рваная дыра, частично был ободран нос, а на щеке висели ошметки кожи, и просвечивала кость.
Почувствовав приступ тошноты, Алексей отвернулся. Неясное шипение и скрежет заставили его снова посмотреть на голову, и он попятился. Единственный глаз Лапши открылся и сверкал лютой ненавистью, желтые зубы лязгнули, и из перерезанного горла донеслось невнятное: «С-с-стерво-о-о!» Молодой человек шарахнулся в сторону и рванул к лесу. Но, впрочем, быстро опомнился и остановился.
— Сам ты — стерво! — крикнул он Лапше и сплюнул на снег.
И чего он перепугался? Ведь, если разобраться, то встречавшиеся ему в XVIII веке зомби выглядели не лучше, а были намного агрессивнее. Этот, по крайней мере, гоняться за ним не будет. Бояться надо не обклеванной головы, а колдуна, который оказался, значительно опаснее, чем представлялось при первых встречах. «Лапша, конечно, та еще гнида, и, вероятно, сам к Чуриле заявился с разборками. Но чтоб вот так?… Бр-р-р, — Алексей даже передернулся от отвращения, — душевный старичок-то оказался».
Молодой человек некоторое время топтался в нерешительности, размышляя, не лучше ли самому поискать лесавку. Но потом решил, все же, посетить колдуна — чуяло сердце, в истории с пропавшей книгой он тоже замешан. Собрался с духом, вытащил из-за пояса клеврец и пошел к избушке, стараясь больше не смотреть на отрубленную голову, осторожно открыл скрипучую дверь, и в лицо пахнуло теплой, прогорклой вонью.
— А вот и гостюшко дорогой, долгожданный пожаловал! — раздался из полумрака насмешливый голос Чурилы. — Я уж и подарок тебе приготовил, расстарался.
Алексей закрутил головой пытаясь разглядеть, где прячется хозяин, но после яркого белого снега в избе казалось совсем темно. Он сделал шаг вперед, и на голову свалилось что-то небольшое, но шустрое. Колючие лапки пробежали по волосам, царапнули щеку, и молодой человек увидел на плече большого, с кулак величиной, паука. Охнул и попытался скинуть тварь, но почувствовал укус, и рука онемела. А со всех сторон уже слышался шорох лап. Алексей закрутился на месте, придавил каблуком одного паука, но другой уже карабкался вверх, цепляясь лапами за штанину. Ногу обожгло болью, и молодой человек упал. Он извивался и дергался, отшвыривая пауков, но попытки отбиться от мерзких тварей только приводили к новым укусам, от которых немело тело, и кружилась голова. Десятки пауков суетливо бегали по рукам, спине, голове, из их мохнатых брюшек тянулись липкие нити паутины, опутывая жертву. Через несколько минут Алексей лежал на полу, напоминая кокон гусеницы шелкопряда, из которого торчала голова. Поняв беспол